И в эту минуту в моем теле появилась какая-то необыкновенная легкость, а на сердце стало невыразимо светло и спокойно. Как тогда, в деревне, когда я после грозы глядел на близкую радугу, перед тем как вдруг услышал крик ребенка…
И в этом подземелье вдруг что-то переменилось. Вокруг темного, тускло и лениво мерцавшего озера белые берега неожиданно стали тускнеть, стали темнеть и камни вокруг, будто «снег», быстро-быстро начали таять. Казалось теперь, что все вокруг покрыто белесым, пепельно-серым не то мхом, не то лишайником.
И все разноцветные люди на берегу темного озера стали заметно утрачивать свои характерные цвета — они все ярче светились незнаемым цветом тау.
— Нет, ты не антихрист! — исступленно кричал Ниготков. — Не антихрист он! Не верьте ему!.. Да что же это?.. — Он упал на колени. — Пойте «Милость мира»! Молитесь, дети мои!..
— Я вижу всех вас! — сказал я. — Вы знаете. И если хоть один из вас сдвинется с места, я обрушу на вас этот свод. И вы, минуя чистилище, окажетесь в аду.
Как легко вот таких суеверных запугать всякой чертовщиной! Честное слово, мне даже жаль их стало. И самому неприятно от тех слов, которые я только что произносил. Но я вынужден был разыгрывать этот спектакль до возвращения Руслана с другими людьми. Ведь мне было понятно, что какого-то там сверхъестественного антихриста они боятся раз в десять больше, чем пистолета, который дал мне Кукушицкий.
На круге посреди озера погасла последняя свеча.
Вцепившись ногтями, девочка до боли сжимала мне руку.
Я наклонился и шепнул ей:
— Ты не бойся, ладно? Ничего со мной не бойся!
— Ладно! — убежденно прошептала она.
Мне показалось, что некоторые из «жрецов» незаметно приблизились к нам, пока мы разговаривали. Все бледно-тау-цветные, они стояли полукругом, как тогда в лесу.
— Эй, куда ты лезешь! — грубо крикнул я. — Эй, ты!.. Я ж тебе сказал! Сейчас, — шепнул я девочке, — я выстрелю. В воздух, ты не бойся.
— Страшно боюсь… — прошептала она как будто даже весело.
Я немного отошел от нее и выстрелил на ту сторону, вверх над озером.
Сдавленный гул заколыхался вслед за выстрелом и затих.
Подземные отшельники лишний раз уверились, что я действительно вижу их в этой кромешной тьме, и никаких попыток что-либо предпринять больше не делали.
И вот — наконец-то!.. — где-то вверху над нами, на самой вершине башни, «ведущей на небеса», что-то застучало, забрякало, зазвенело.
С того момента, как эту пещеру оставил Руслан, прошло минут сорок.
Над сводом, куда вонзалась эта бревенчатая башня-лестница с белыми оконцами, послышались торопливые голоса.
В далекой вышине кто-то внятно сказал:
— Ребята, вот он, по-моему, ход!.. Это дверь. Вот ручка!
— Ну и чертовщина, — ответил ему другой. — Придумают же!
Что-то заскрипело, звякнуло. Что-то там со скрежетом, сильно стали ломать.
— Не сорвись: ступеньки скользкие…
Где-то там, высоко под сводом пещеры, ударил яркий, ослепляющий свет. Луч туда-сюда метнулся по стенам вверху, по стенам же, причудливо неровным, начал спускаться ниже, ниже.
— Эй! — крикнул Руслан. — Костя, как дела? Жив?
— Нормально, — задрав голову, сдавленным голосом ответил я. — Вас сколько там человек?
— Хватит… — безразлично сказал Руслан. — Ребята, не лезьте же вы все разом! Гниль ведь — вся эта башня. А то один там сорвется — и разом всех посшибает.
Сквозь веки я все явственней ощущал теплый и ровный световой фон. Я потихоньку открыл глаза. Пещера была освещена обыкновенными карманными фонариками. Только слишком уж ярко, как мне показалось…
ВОЗВРАЩЕНИЕ
Я даже не заметил, как постепенно во всех окружавших меня людях почти бесследно растаял незнаемый цвет тау. Больше не виден был и тот белесый налет, который, кроме озера и людей, покрывал все вокруг и который я принял за иней. Я понял, что так виделась мне какая-то подземная плесень. Так вот откуда седой, мертвенный след на траве!.. Перегнившая до брожения болотная почва прилипала к подошвам посетителей пещеры, и они на своих ногах вместе с болотной гнилью выносили на поверхность споры грибка, который и поражал траву! Так появилась белесая тропа, которую я увидел вечером…
По скользкой лестнице внутри башни мы с Женей поднялись на поверхность земли. Когда я вышел из сеновала, у меня закружилась голова. Наверное, я слишком устал за последние дни. А может, голова кружилась оттого, что здесь, на поверхности земли, был такой свежий утренний воздух — не то, что в затхлом подземелье. Или потому, что чистейший свет, разлитый над лесом по восточному небосклону, слепил меня своей прозрачной бездонностью.
Когда я снова почувствовал себя легко и уверенно, я увидел, что слабые тау-цветные оттенки из всего, что меня окружало, совершенно исчезли.
Я видел, как видел прежде! Как все!
У меня было такое ощущение, как будто я после очень долгих странствий вернулся домой. Я поднял голову. Над зелеными, близкими и далекими лесами светилась огромная бледно-палевая заря. А над ней простиралось хризолитовое, а выше бирюзовое, а еще выше, над самой головой, синее небо!
Мы с Женей медленно пошли по старой, заросшей дороге.
Девочка молчала, смотрела по сторонам, словно кого-то надеялась увидеть. У нее было такое выражение лица, как будто она что-то пыталась вспомнить.
И до чего ж она была бледна и худа. Огромные глаза да торчащие ключицы. А на скулах шершавые, розоватые лишаи.
Мы шли с ней медленно, просто так, пока «оживителей» воды извлекали из подземелья и пока там, в сеновале, что-то выясняли и уточняли. Вокруг было очень тихо. С каждой минутой лес и окрестные поляны становились светлей и теплей. На деревьях давно уже щебетали и кричали птицы. А в близкой деревне орали петухи.
— Сейчас май? — вдруг спросила она. — Или какой месяц?
— Уже июнь. А что?
— Просто так… А как вас зовут?
— Костя. Фамилия — Дымкин.
Мы с ней отошли от мрачного тяжелого сеновала метров на двести.
— Когда тебя украли? — спросил я.
— Давно, — ответила она и задумалась. — В том году, а может, и раньше. Тогда тоже было лето… Я купалась, а потом пошла домой. И брат Диомид позвал меня в свою машину… А когда мы отсюда домой уедем? Я уже маму плохо помню, — виновато улыбнулась она. — Вспоминаю, вспоминаю…
— Скоро. Часов в восемь сегодня утром ты будешь дома! — улыбнулся я ей. — А где же ты жила?
— Теперь? Или давно?
— Где тебя прятали?
— Под полом у брата Диомида. Там есть маленькая комнатка. А двери из толстых-толстых белых досок. Он меня давним летом завел туда, и я там все время жила. И еще там Оля была. Она там еще раньше меня жила. Мы с ней в куклы играли или вышивали. Но ее брат Диомид с миром отпустил домой, и я осталась одна.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
