Я увидел ее во дворе. Она сидела на коротком изрубленном бревне, около поленницы в глубине двора. Вначале и не узнал ее, подумал, что это какая-нибудь здешняя, деревенская девочка. Не узнал, может, потому, что солнце не светило, было пасмурно из-за обширной, стороной шедшей тучи. Женя была в светло-желтой кофте и светло-голубой юбке. Когда я вошел в калитку, она увидала меня, поднялась и через сырую дворовую лужайку побежала мне навстречу.
— Доброе утро, — печально и светло улыбаясь, тихо сказала она и повисла у меня на руке.
— Привет, привет! — остановился я. — Как самочувствие? Выспалась уже?
— Да… Что-то заволновалась во сне и проснулась. Но спать не хочу больше. Ничуточки.
— Тебе бы побегать, попрыгать, поскакать или искупаться, чтоб устала как чертенок. Вот тогда выспалась бы.
— Костя, а знаете что!.. Скажите, а вы знаете, до железной дороги очень далеко?
— Нет, километров пять.
— Правда, ведь можно пойти пешком?
— Тебе не разрешат. Ты слишком слаба.
— Как мне хочется идти, идти но лесу или по лугам!.. Вы видели, сколько цветов в лесу? Пойдемте, Костя! Правда, я дойду!
— Посмотрим. Если дождя не будет.
— Да он уже был.
В калитку быстро вошла Татьяна Петровна. В зеленом с белыми цветочками фартуке, полная, с заботой и старанием в самом облике, торопливо шла к нам, держа что-то в руках.
— Ну-ка, на вот, примерь. — Подала она Жене синие сандалии. — Впору будут…
Женя побежала к изрубленному бревну, где сидела. Села там, надела носки, сандалии. Вернулась к нам.
— Ну подошли? — наклоняясь, опасливо спросила Татьяна Петровна. — Подошли, подошли! Вот и хорошо. Теперь доедешь. Скоро и машина прибудет. Тут близко. Они мигом управятся…
— А мы пешком пойдем, — сказал я.
— Ох, ну смотрите, — видно не имея обыкновения слишком настаивать на своем, примирилась Татьяна Петровна. — Пойдемте, хоть поешьте на дорогу.
Мы отказались. Не хотели есть.
Она быстро ушла в дом. Так и есть: скоро вернулась с сеткой, набитой всякой едой.
— Нате на дорогу.
— Татьяна Петровна, да когда же мы съедим все это? — засмеялся я.
— Бери, бери! Будет охота — поедите. А нет, так все равно меня ругать не будете. Дома поедите.
Мы вышли из ограды.
— А ну-ка, стойте…
Татьяна Петровна торопливо пошла вдоль оград. Через два-три двора остановилась. Там около чьих-то ворот стояла запряженная лошадь. Длинный пожилой мужчина в черном пиджаке и темно-синих брюках брал с телеги охапки свежескошенной травы и бросал за ограду. Рукой показывая на нас, Татьяна Петровна что-то все говорила ему, а он продолжал заниматься своим делом. Отвязал лошадь, подъехал к нам. Поздоровался.
— Ну, вот и доедете, — подошла и довольно сказала Татьяна Петровна, — и я буду спокойна.
Такая в общем-то обыкновенность, а Женя была счастлива. Я видел. Как же ей было интересно! Чти вдруг оказалось: на телеге поедем к железной дороге, сидя на траве. И повезет нас по лугам и через лес эта буланая, усыпанная охвостьями сена лошадка. А этот загорелый молчаливый мужчина в сапогах вроде бы сердито будет покрикивать на лошадку: «Но-о!.. Пошла!..»
Я помог Жене взобраться на телегу. Она села посредине, в ворох привядшей травы. И, видно, боялась, что кто-то вдруг отменит все это…
— А ты, паренек, садись с той стороны, — сказал мужчина. — Чтоб не переваливать… Что, поехали?
— До свидания, детки! В гости приезжайте.
Женя еще несколько раз крикнула «до свидания». А Татьяна Петровна, одной рукой держа фартук, стояла около своих ворот и махала нам вслед…
И покатили мы, затарахтела телега. У края деревни выскочили откуда-то, звонко лая, две-три собачонки. Колеса мягко стучали по прибитой дождем пыли. Сзади от колес вверх летели и ложились вдоль двух белесых полосок свежего следа спрессованные пластинки земли.
Скоро мы оказались в березовом лесу. Неторопливо спустились в низинку, поросшую густой травой, камышом и осокой. По деревянному мостку миновали тихий ручей. Стали подниматься вверх. Медленно, полого — все выше, выше…
Быстро, вдруг вышло из-за тучи солнце.
И все вокруг осветилось — ярко, до боли в глазах. Заискрилась вдоль дороги трава. Влажно и горячо засветились листья деревьев, по которым только что перед нами прошумел дождь.
Березовый лес мало-помалу кончался. Все ясней открывались далекие, обширные пространства. Лишь там и сям посреди густых трав стояли одинокие и небольшими группами сосны, да кое-где живописные островки кустов. Ясно, далеко видны были густо-зеленые луга. А голубоватые лесистые холмы простирались до самого горизонта.
— А что там синее? — спросил я. — Там озеро?
— Где?.. Не-ет, это там лен, — ответил Иван Трофимович. — А там справа — пар. А за льном, там озимые будут.
— А то что, белое? Будто цветущий сад?
— Это гречиха цветет. Но-о!.. Пошла!..
Некоторое время ехали молча.
— Ой, смотрите!.. — коснулась моего плеча Женя.
Я обернулся.
Когда она появилась?
Радуга!
— Какая красивая… — восторженно прошептала Женя.
Великолепная широкая радуга повисла над лесом, яркая и чистая повисла, казалось, над всем миром и видна была отовсюду.
Такое было ощущение, что вся земля была здесь, в пределах дальнего горизонта, и все люди жили на этой красивой земле, увенчанной великолепной высокой радугой. Было такое чувство, что все люди на минуту оторвались от своих дел и теперь, будучи в разных местах — но все в одно время! — стояли и глядели на это диво, которое не длится долго.
И Иван Трофимович обернулся, несколько мгновений как бы оценивающе глядел на красно-желто-зелено-синюю дугу, поглядел так, будто она была особой приметой и принадлежностью его деревни, и коротко, убежденно сказал:
— Радуга!.. Радость-отрада. А вон за вами, кажись, едут.
Он свернул с дороги, остановил лошадь.
Навстречу нам по прямому участку дороги мчалась врачебная машина. Не приостановившись, пронеслась мимо и укатила.
— Эк их! — круто оборачиваясь вслед машине, удивленно воскликнул старик. — Неужели не признали они нас?
— Подождем на обочине, — сказал я. — Может, вернутся.
— Да что их на телеге ждать! Машина быстрая, догонит!
Я кивнул на Женю.
— Пусть посмотрит…
Женя сидела на траве посреди телеги, повернувшись назад, к задним колесам. Положив подбородок в ладони, а локтями опершись на колени, задумчиво глядела на радугу.
— Много красного цвету в радуге, — после недолгого молчания, как бы в назидание нам, сказал Иван Трофимович, — значит, скоро быть ветру.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});