— Я не ремесленник! Вы захотели, и я тут же раз-раз!? Вы попросили бы Леонардо да Винчи, чтобы он Джоконде родинку на щеке пририсовал? Вот именно! А вы не видели, может, моя картина не хуже! Давайте будем уважать друг друга, несмотря на темноту.
— Я вас уважаю! Просто в темноте вы это не чувствуете! Но на вашем месте я бы пару раз капнул серебряной краской в углу. Нечаянно. Я доплачу!
— Вы ничего не понимаете! Я ночнист! Рисую только то, что есть на самом деле! Никакого очковтирательства! Сейчас ночь. Не видно ни зги! Вы что-нибудь видите?
— Ни зги!
— И у меня на картине ни зги! Все сходится! То есть, сама жизнь! Возможно, когда туча уйдет, звезды высыпят, тогда, я, как честный ночнист, отображу действительность. Причем, у меня звезд будет ровно столько, сколько на небе! Ни больше и не меньше!
— Хорошо. Покупаю, то что есть.
— «Покупаете!» А я, может, не продам!
— Почему?
— Вы мне не нравитесь!
— Глупости! Как я могу вам не нравиться, когда темнота! На свету я бы еще мог кому-то не понравиться, а в темноте, вы меня извините! В темноте легче понравиться, потому многие предпочитают темноту прочим временам года.
— Зато на свету вы бы никогда не позволили себе грязные намеки на мою якобы женскую грудь! Уберите руки!
— Вас никто не трогает! Оставим в покое женскую грудь! Забудем о ней! Давайте картину, покупаю то, что есть. Повешу на стену, думаю, ночью она будет смотреться неплохо. Сколько вы за это хотите?
— Если бы вы видели этот щедевр…
— Учтите, я его не вижу. С учетом этого хотелось бы подешевле…
— Так! Одно из двух: или мы доверяем друг другу, или хотим обмануть!
— Конечно хотим… доверяем!
— Так вот за этот маленький шедевр я хотел бы…
— Я, кстати, предпочитаю большие шедевры. Знаете, если уж приобретаешь шедевр, хочется побольше. А когда маленький, это уже не шедевр, а я бы сказал «шедеврик»… Ой! Что там сзади?
— Опять грудь?!
— Нож!
— Да это сучок! Там дерево!
— Ну и сучки у вас ночью! Ужас! Говорите быстренько сколько, и я побегу, пока не зарезали…
— Шестьдесят!
— Так и думал, что вы скажете «шестьдесят». Хотя никогда не покупал шедевры по ночам. Сорок!
— Так и знал, что вы скажете «сорок»! Сразу видно, никогда не покупали ночью настоящие шедевры! Пятьдесят!
— Держите.
— Что это?
— Деньги!
— Вы меня не обманываете? Тут темно. Уже трижды надували. Сунут какие-то бумажки, а сами хвать шедевр и бежать! Здесь ровно пятьдесят тысяч?
— Не меньше. Две бумажки, минимум по двадцать пять!
— Держите картину.
— Жаль маленькая!
— Зато шедевр!
— Надеюсъ. А то знаете, заплатить ночью неизвестно за что полсотни не хотелось бы!
— Да и мне получить в темноте за шедевр две каких-то бумажки не очень приятно! Надеюсь на вашу порядочность!
— А в темноте больше надеяться не на что!
— У меня есть спички. Посветить? Все сразу станет ясно.
— Не будем портить эту чудную ночь.
Выродок
— А сколько стоит эта шапка?
— Сто пятьдесят.
— А в том магазине такая же триста пятьдесят.
— Не торгуйтесь. Эта последняя.
— Но почему в том магазине дороже, чем у вас? Шапка хуже? Или мех другой?
— На ярлыке написано сто пятьдесят, и я не продам и на рубль дороже!
— Ничего не понимаю. Вроде нормальная меховая шапка, а стоит дешевле. Из кого она? Чей мех?
— Государственный.
— Понимаю. Зверя самого как зовут?
— Вам-то что? Нравится — берите! Надоели! «Почему дешевле, какой зверь?» Выродок!
— Кто?
— Шапка из меха выродка. Понятно?
— Ах это выродок… так вот он какой! То-то я вижу знакомое что-то… а в жизни на кого похож?
— На выродка и похож. Говорят, вроде помесь выдры с диким кабаном.
— Вот это да! Так он, собственно, что… хрюкает или плавает?
— Плывет и хрюкает. Копыта, плавники, клыки, крылья, рога, хвост. Такого куда ни кинь — выживет! Ну что вы! Выродковые шапки на экспорт идут.
— А что ж они такого зверя сами не могут вывести?
— Нет. Для выродка нужны определенные условия. Они только у нас.
— А им слабо создать условия получше?
— А ему надо, чтоб похуже. В хороших условиях выродок не размножается, гибнет. А когда все плохо, он только сил набирается, мех густеет.
— Героический зверь.
— А вы думали? В поисках корма по горам лазит, ныряет, по болоту на брюхе сколько хош проползает. Пищи нет, так он камень грызть может, нефть усваивает, при этом мочится чистым бензином!
— Ай да ученые! Кого вывели!
— А вы думали! Вот здесь все написано: пуленепробиваемый, противоударный.
— В смысле бьешь, а ему хоть бы что?
— А что ему сделается? Вот идете вы в этой шапке, дали вам по башке, — вас нет, а шапке хоть бы что! Выродок!
— А мордашка симпатичная?
— Когда поест, — да. Зато приручается быстро. Из рук ест.
— Что ест?
— А что дадут. Прямо из рук. Ну, а как все съест, за руку принимается. Я ж говорю, ручной зверек!
— А отчего волос жесткий и не гнется совсем?
— У него все время мех дыбом.
— Почему дыбом?
— Жизнь у него такая!
— А размножается как?
— Размножается делением.
— И что он делит?
— Что есть, то и делит. Найдут корку или кость и делят, рвут друг друга на части!
— Нет, я спросил, как они размножаются?
— Господи! Я ж вам говорю: делением! При дележке они друг дружку рвут и их больше становится. Как у ящерицы. Ей хвост оторвешь, у нее новый вырастает. И у выродка. Хвост оторвут, а через полчаса хвост до целого выродка вырастает. И так любой орган.
— Ничего себе! То есть, чем меньше того, чего делить, тем их больше становится?!
— Ну да! Я ж говорю: ценный зверек! Берете шапку? Последняя! Вон народ уже косится. Начнут делить, — разорвут.
— Можно примерю? Ну как?
— Натяните поглубже. Чего она над головой зависает?
— Да волосы чертовы, как не укладываю, все время дыбом! Жизнь, сами знаете…
Хоть бы что!
Почему я так выгляжу? Потому что легко переношу невзгоды. Научился переносить…
Помню первую в жизни неприятность. Родные за меня тогда страшно беспокоились. А я только нижнюю губу прикусил!
Помню потом годик: беда за бедой, удар за ударом, — но я только зубы стиснул покрепче!
И снова неудачи! Казалось бы все! Предел! А я челюсти сжал вставные и ни звука!
И тут опять! Кругом плохо! И просвета не видно! Другой бы в петлю, а я сдавил спокойненько десны и шизу! Шизу, как ни ф шом ни фыфало!
Волки и овцы
— Все собрались?
— Вроде все, — сказал пегий волк, задвигая засов на воротах овчарни.
— Ну, что ж, кворум есть! — сказал вожак и облизнулся присутствующим. — Товарищи! Волки и овцы! Давайте наконец поговорим откровенно, как говорится, положа лапу на сердце! Надо признать, долгие годы осуществлялась неверная практика. Говорили, что, мол, волки сыты и овцы целы! А было ли так на самом деле? Нет, товарищи! Драли овец у всех на глазах! Однако никто из овец не нашел в себе мужества честно сказать: «Доколе?!» Увы, все молчали! Да, в приличном обществе во время еды не разговаривают! Если ешь ты. Но когда едят тебя, высказываться можно. И нужно! Пора назвать вещи своими именами. Думаю, выражу общее мнение, если скажу: «Не могут волки быть сыты, пока овцы целы!» Это очковтирательство, простите за прямоту!
Ну, что притихли? Нечего сказать, уважаемые овечки? А волки почему молчат? Ягнятами прикидываются? Учтите, пока не обсудим наболевшие проблемы, никто отсюда живым не уйдет! Так что прошу поактивнее.
Старый баран заблеял: «Можно мне?»
— Пожалуйста! — сказал вожак. — Поприветствуем товарища! Только говорить начистоту! Критикуйте, не взирая на лица. Я отвернусь, чтоб не смущать.
— Товарищи! — заблеял старый баран, — как только что правильно заметил уважаемый волк, — сейчас не те времена! Даже не уверен, времена ли? Сколько можно есть друг друга? О каком увеличении поголовья может идти речь, когда рождаемость одних за счет загрызаемости других?!
— По-моему, это резонно! — сказал вожак. — Отлично сказано! Что ж вы раньше не мычали, не телились?!
— Так раньше нас ели молча, не предлагая высказатъся, — старый баран вздохнул.
— Слава богу, все это в прошлом, — сказал вожак. — Что там за крик?
— Овцу задрали, — сказал кто-то.
— Кто задрал?! Я спрашиваю: кто посмел задрать овцу во время собрания?
— Ну, я задрал. Нечаянно, — сказал одноглазый волк. — Она первая начала. Я защищался.
— Все слышали? — вожак одобрительно кивнул головой. — Волк нашел в себе мужество сказать «Это сделал я!» Вот пример самокритики! Поняли овцы, как надо теперь себя вести? Если кто-либо из вас нечаянно кого-то загрыз или задрал, — не надо замалчивать! Выйди и честно скажи! Увидите, вам сразу станет легче! Одноглазый, тебе стало легче?
