Горбачев по случаю 70-летия Октябрьской революции (Ельцин считал, что мотивация к созиданию реформ в речи Горбачева отсутствовала), Лигачев выделил его из-за критики его поведения в качестве руководителя КПСС из Москвы. Уязвленный этой критикой и кажущимся безразличием Горбачева Ельцин пошел на беспрецедентный шаг— вышел из состава Политбюро. Горбачев, застигнутый врасплох, попросил Ельцина пересмотреть свою отставку или, в качестве альтернативы, отложить ее до окончания празднования Октябрьской революции.
Вместо этого Ельцин публично объявил о своей отставке во время пленума КПСС 21 октября 1987 года, взяв слово, чтобы произнести речь, в которой резко критиковалась роль Егора Лигачева в сдерживании программы реформ Горбачева в целом и его собственных усилий по реформированию Москвы в частности, действия, которые привели к его отставке. Горбачев, который председательствовал на слушаниях, затем передал слово Лигачеву, который опроверг обвинения Ельцина и вместо этого назвал Ельцина неудачником, когда дело дошло до надзора за делами Москвы. В течение трехчасового периода Ельцину пришлось выдержать гнев всего руководства Центрального комитета, 22 члена которого по очереди политически потрошили бывшего «мэра Москвы».
Получив возможность ответить, Ельцин отказался отступать, вместо этого продолжив свою атаку на Лигачева и потребовав, чтобы народу Советского Союза рассказали правду о реальности перестройки, чтобы искоренить то, что Ельцин назвал «ложным оптимизмом». Затем слово взял Горбачев и попросил Ельцина отменить свою отставку. Ельцин отказался. Затем Горбачев присоединился к другим членам Центрального комитета в нападках на Ельцина. Ельцин, заявил Горбачев, был скор на критику, но при этом не предлагал никаких собственных решений. Обвинив Ельцина в «личных амбициях» и «политическом авантюризме», Горбачев осудил его действия, которые он сравнил с тем, что тот поставил себя выше страны и партии.
Действия Ельцина действительно были беспрецедентными в современной советской истории. Со времен Троцкого ни один член ближайшего окружения
Коммунистической партии не осмеливался бросить вызов тем, кто находится у власти, таким публичным образом. Центральному комитету потребовалось несколько недель, чтобы решить, как реагировать на выпад Ельцина. Впоследствии их решение стало судьбоносным.
11 ноября 1987 года ЦК КПСС провел пленум, на котором рассматривалась вспышка гнева Ельцина 21 октября. После продолжительного осуждения со стороны коллективного органа, включая Горбачева, который назвал выходку Ельцина «политически незрелой» и «ошибочной», Ельцин был лишен поста первого секретаря Московского Центрального комитета КПСС. Затем он был назначен на должность первого заместителя председателя Госстроя СССР в должности министра. На пленуме ЦК КПСС, состоявшемся 18 февраля 1988 года, Ельцин был официально выведен из состава Политбюро. 24 мая Егор Лигачев, казалось, забил последний гвоздь в крышку политического гроба Ельцина, объявив, что Ельцин был лишен членства в Президиуме Верховного Совета СССР.
Но Ельцин еще не закончил. С 29 мая по 3 июня Горбачев принимал президента США Рональда Рейгана в Москве. Целью этого московского саммита было укрепление американо-советских отношений, тем самым придавая смысл призывам Горбачева к реформам во внешней политике и политике национальной безопасности. 30 мая Ельцин проявил себя, дав интервью Би-би-си, в котором он возобновил свою атаку на Егора Лигачева, обвиненного в провале любых значимых реформ, проводимых в Советском Союзе. Когда его спросили, следует ли отстранить Лигачева от должности, Ельцин ответил: «Да». Горбачев был вынужден сделать перерыв в саммите, чтобы публично заявить, что об отстранении Лигачева не может идти и речи, отметив, что этого вопроса «не существует». Несуществующим был этот вопрос или все же существующим, однако Лигачев счел своим долгом прокомментировать обвинения Ельцина, заявившего в речи, произнесенной 4 июня, что он «глубоко предан перестройке».
Критика Ельцина задела за живое так, что он и не мог в то время предположить. Когда в середине мая 1988 года Горбачеву стало ясно, что в советско-американских отношениях не будет серьезных прорывов, таких как заключение Договора о сокращении стратегических вооружений, Московский саммит стал простым политическим театром, а Горбачев переключил своих политических советников на более сложную проблему предстоящего 19-го Всесоюзного собрания — Профсоюзной партийной конференции. Оба лидера действительно ратифицировали Договор о РСМД на церемонии подписания 1 июня, но это была простая формальность. С точки зрения Горбачева, неспособность американцев одобрить его «новое мышление» в области политики безопасности и, в частности, их отказ от его плана преуменьшить значение использования «военных средств» для решения проблем не только нанесли ущерб его усилиям по реструктуризации советской внешней политики, но также и помешали его усилиям по реформированию советской внутренней политики.
Дело в том, что существовала реальная оппозиция предложениям Горбачева о реальной реформе советской системы. Несмотря на предостережения Горбачева, никто из несогласных с брежневским периодом политической и экономической стагнации, которые все еще занимали верхние ряды КПСС, не был готов просто «освободить дорогу». Инициативы Горбачева душились из-за бездействия властей. Простое доведение этой реальности до сведения тех, кто ее творит, не повлияло на желаемые изменения.
Если 19-я Всесоюзная партийная конференция должна была иметь хоть какой-то шанс продвинуть желаемые Горбачевым изменения, ему нужно было бы заполнить конференцию делегатами, которые поддержали его политику перемен. Одной из проблем, с которыми столкнулся Горбачев, было убедить основную часть членов КПСС, которые единодушно поддерживали усилия Горбачева по реформированию слабеющей советской экономики, что существует прямая связь между экономическими и политическими реформами, и невозможно иметь одно без другого.
Лигачев организовал закулисную атаку на усилия Горбачева по проведению политических реформ. Возможно, самым публичным проявлением его усилий стало письмо с критикой реформ Горбачева, опубликованное в «Советской России», официальном печатном органе Верховного Совета и Совета министров РСФСР. Это письмо, написанное Ниной Александровной Андреевой, преподавателем Ленинградского технологического института имени Ленсовета, и озаглавленное «Я не могу отказаться от своих принципов», было игрой на увещеваниях Горбачева на Февральском пленуме Центрального комитета 1988 года о том, что «мы не должны отказываться от принципов ни при каких обстоятельствах». В своем письме Андреева предприняла яростную атаку как на гласность, так и на перестройку, сравнив тех, кто продвигал эту политику, с «притворщиками» прошлого, которые вмешивались в работу действительно исторических личностей. (Письмо Андреевой представляло собой решительную защиту Сталина и сталинизма, отвечая на вопрос о том, против кого именно Горбачев действовал под таким предлогом.) Чтобы письмо Андреевой одобрили к публикации, оно было подвергнуто нескольким редакциям, выдвинутым Центральным комитетом КПСС, чьи усилия лично контролировал не кто иной, как Егор Лигачев.
Письмо Андреевой было по замыслу предназначено для мобилизации сторонников партии в оппозицию программе реформ, провозглашаемой Горбачевым. Приближались выборы, чтобы определить, кто будет представлять партию на 19-й Всесоюзной партийной конференции, и Лигачев, используя уважаемую партийную газету, такую как «Советская Россия», в качестве платформы для
