— Ведь что-то не так, да? — не отступает Габриель. — И ты пытаешься это от меня скрыть.
Я не отвечаю, и он садится, отодвигаясь.
— Габриель…
Он включает свет и смотрит на меня. Волосы у него всклокочены, глаза потемнели от тревоги и чего-то еще… Влечения? Боли?
— Не пытайся взять на себя еще и это, — приказывает он с такой решительностью, какую я не привыкла в нем видеть.
Его требование справедливо. Он отказался от всего, чтобы пойти за мной. Я обязана говорить ему правду, особенно если учесть, что больше мне дать ему нечего.
— Ладно, — соглашаюсь я и тоже сажусь. — Хорошо. Я отвратительно себя чувствую. Я не понимаю, что происходит, и мне страшно. Ясно?
Падаю обратно на матрас, кутаюсь в одеяло и поворачиваюсь к Габриелю спиной.
— Рейн…
Он дотрагивается до моего плеча, но, почувствовав, как я тут же каменею, убирает руку. Становится так тихо, что создается впечатление, будто Габриель вышел из комнаты, будто моя скрытность и нежелание отвечать на вопросы вызвали у него такое раздражение, что ему захотелось от меня уйти.
А потом я слышу, как он произносит очень тихо:
— Распорядитель Вон.
— Может быть, — признаю я. — Но совершенно не понимаю как.
Габриель снова прикасается к моему плечу и ложится позади меня.
— Я не допущу, чтобы он сделал с тобой что-то плохое, — обещает он.
— И как ты ему помешаешь? — откликаюсь я с неожиданной для меня самой горечью.
Он целует меня в затылок, и по спине словно бежит ток.
— Предоставь мне самому об этом побеспокоиться, — говорит он.
Подняв руку, он снова гасит свет.
Я лежу и пытаюсь заснуть. Неожиданно мне вспоминается обещание Габриеля, данное после того, как он оттащил от меня Грега: «Я больше никогда никому не позволю тебя тронуть».
Но если он прав и причина моей болезни — действительно Вон, то что тут можно поделать? Как Габриель сможет защитить меня от того, что уже внедрилось в мою плоть и кровь, что уничтожает меня изнутри?
Тем не менее, когда усталость затуманивает разум, я начинаю ощущать нечто, странно похожее на умиротворение.
«Не позволю, — пообещал Габриель, согревая меня своим теплом почти так же, как сейчас. — Больше никогда».
На следующее утро меня будит громкий звук удара. Я открываю глаза и сердито ворчу. Взгляд постепенно фокусируется на стопке книг. Голова у меня словно набита осколками стекла, и я бормочу еле-еле:
— Что?
— Журналы по медицине, — отвечает Габриель, садясь на край матраса.
— Мы нашли их в коробке в сарае, — говорит Сайлас. Он стоит, привалившись к дверному косяку, держа в руке оладушек, словно бутерброд, который одним укусом уменьшает вдвое. — Клэр раньше была медсестрой.
Я кое-как сажусь, волосы падают мне на лицо. Габриель протягивает стакан воды. Вода нагрелась, простояв всю ночь у моей постели. Я с трудом делаю глоток и спрашиваю:
— Что мы будем с ними делать?
— Надо с этим разобраться, — говорит Габриель.
— Ну, развлекайтесь, ребятишки, — ворчит Сайлас, дожевывая остаток оладушка. Он потягивается, подняв руки над головой и стукнувшись при этом о притолоку. — У некоторых из нас есть настоящие дела.
Целый час мы с Габриелем листаем книги, читая про все на свете, начиная с гриппа и кончая цингой. Болезней так много! Я себе даже представить не могла. Опухоли, которые увеличивают вес человека больше, чем вдвое. Болезни, от которых кровоточат десны и желтеют ногти. Нервные расстройства, вызывающие слуховые галлюцинации.
Что до моих симптомов, то все источники говорят о том, что у меня грипп. Кашель, жар, головокружение. В симптомах не упоминается чувство страха, ощущение того, что что-то разладилось. В книгах нет глав, посвященных пугающим свекрам или тому, что можно творить в похожем на лабиринт подвале.
Раскрытые страницы лежат между нами на одеяле, и чем дальше мы оказываемся от ответа, тем острее я ощущаю бессильную досаду Габриеля. Когда он наконец открывает рот, его взгляд все еще устремлен на текст, так что поначалу кажется, будто он собрался зачитать что-то вслух. Но Габриель произносит:
— Нам надо встретиться с ним лицом к лицу. Надо вернуться в особняк.
— Извини, — откликаюсь я. — Ты что, с ума сошел?
— Он же разыскал тебя у мадам, так? Может, в его словах была доля правды? Может, он хотел сказать о том, что с тобой происходит?
— А может, пытался заманить меня обратно, чтобы разрезать на куски и посвятить новый раздел своих безумных экспериментов органам подопытной с глазами разного цвета; подопытной, не покорившейся его сыну, — огрызаюсь я. — Я туда не вернусь, и ты тоже. Он убьет нас обоих.
Габриель отрывает взгляд от страницы. Я с изумлением вижу, что в его глазах плещется ярость.
— Посмотри на себя! — заявляет он. — Он и так тебя убивает. По-моему, когда Вон разыскал тебя в веселом районе, он собирался исправить то, что с тобой происходит.
— Полная чушь! — возражаю я, хотя часть моего сознания готова с этим согласиться.
— Как знать, — говорит Габриель. — Может, из-за твоего побега прервался какой-то эксперимент.
— Ну а я считаю, что, если я вернусь, Вон наверняка меня убьет.
Габриель снова утыкается в книгу, бормоча, что Дженна была права.
— Что там насчет моей сестры по мужу? — спрашиваю я.
— Она так хорошо тебя знала. И была права: ты не понимаешь. Вон не хочет, чтобы ты умерла. Он хочет разобраться в том, как ты дышишь, почему у тебя такие глаза. В тебе есть нечто такое, что дает ему надежду.
Я вспоминаю, с какой готовностью Дженна содействовала моему побегу. Как однажды она залезла в подвал и захлопнула передо мной дверь, когда я спросила ее, к чему все это. Мне больно из-за того, что она поделилась секретом с Габриелем. Когда она умирала, ее голова лежала у меня на коленях… но она не доверила мне ни крупицы своих тайн, хотя, похоже, немалая их часть имела ко мне непосредственное отношение.
— Не говори мне о Дженне! — огрызаюсь я. — Ты так уверен в том, что она все знала! И знаешь, что с ней сейчас? Она — труп. Лежит на каталке под простыней, точь-в-точь как Роуз. И даже если в планы Вона мое убийство не входит, я не намерена возвращаться туда, чтобы выяснять, что именно он задумал.
Зажатая в пальцах страница дрожит. Я захлопываю номер журнала в тот момент, когда буквы начинают расплываться из-за подступающих слез.
— Я не вернусь туда! — повторяю я.
Голова у меня гудит от боли. Я слышу шепот собственной крови и знаю — точно знаю! — что внутри меня прячется нечто смертоносное, чего все эти книги объяснить не смогут. Габриель подвигается ближе, и я кладу голову ему на плечо, несмотря на то, что он страшно меня разозлил. Мне мучительно необходима та защита, которую может дать только он, пусть даже эта защита временная.
