советов. «И надо же, чтобы именно Элиана слушать не пожелал!»
— Волнения на Рейне… — повторил Максим. — Гефест, спроси Марцелла… Нет, подожди, я ему напишу.
Максим нацарапал несколько слов на восковой дощечке, отдал Гефесту, а тот — проворному рабу. Быстроногий гонец помчался разыскивать сенатора.
Максим дотянулся до края стола, взял следующий свиток и сломал печать.
— Это опять из Сирии. Не иначе, собрались строить водопровод.
Внезапно Максим резко отодвинул груду свитков, расправив перед собой единственный.
— Послушай. Наместник Сирии спрашивает, как поступать с детьми бедняков, подброшенными в богатые дома и выросшими рабами.
— Нужно узнать, как поступали предшественники, — подсказал Гефест.
Максим плотно сжал губы. Перед глазами замелькали кадры из фильмов: «Достояние республики», «Педагогическая поэма», «Ташкент — город хлебный», «Республика ШКИД»… Показалось, его обступают толпы осиротевших ребятишек.
Как им живется в богатых имениях? Об этом он был наслышан. Работают на износ. Дня не проходит, чтобы кого-нибудь не сразил солнечный удар или болотная лихорадка. Грязные, полуголодные, обливаются потом на пастбищах, пахотах, в каменоломнях. Получают плети за малейшую провинность. Часто работают в кандалах. А когда заболеют или состарятся, их продают вместе со всякой рухлядью.
Разумеется, он не в силах отменить рабство. Но кое-что сделать может.
Он уже знал, какой указ предложит подписать императору.
— Надо узнать предыдущие примеры, — повторил Гефест.
— Нет, — возразил Максим. — Пусть Нерва подаст пример следующим правителям. Детей свободных граждан, обращенных в рабство, отпускать на волю без выкупа.
В двери заглянул раб, принесший ответ Марцелла.
«Волнения в Рейне — не новость, — писал сенатор. — Разрозненные племена объединяются. Нужны укрепления по всей границе. Деревянный частокол, сторожевые башни, ров, вал. И не только они. Главное — дороги. Дороги, по которым можно быстро подвести пополнение, доставить продовольствие.
На все нужны деньги. Тот, кто экономит на обороне границ, добровольно продает себя в рабство».
Максим хмыкнул. «Метко сказано!»
Взял стиль — отточенную палочку для письма — и жирно выдавил на воске: «АРГУС». (Вольноотпущенник Аргус ведал казной. Без его согласия не удавалось потратить ни асса.) Продолжил читать ответ Марцелла:
«Легионерам не выплачивают жалованье. Это грозит дезертирствами и бунтами. Расходы на содержание войска необходимо увеличить».
Максим обвел имя Аргуса рамочкой, а внизу нарисовал череп и кости.
«И последнее. Во главе верхнегерманских легионов должен стоять наиболее опытный, наиболее преданный, наиболее энергичный военачальник. Из всех возможных претендентов на эту должность, я бы назвал одного»…
Максиму на мгновение заложило уши, как бывало, когда удар бестиария достигал цели. Чувствуя, что собственный голос звучит как то странно, Максим прочитал вслух:
— Марк Ульпий Траян.
Поймал недоуменный взгляд Гефеста, откашлялся, произнес твердо:
— Марк Ульпий Траян.
Дочитал письмо. «О назначении Траяна я сам переговорю с императором. Твоя задача — уговорить Аргуса».
…Максим с Аргусом ладили скверно и, едва встретившись, сразу перешли на крик.
— Опять? — грохотал Аргус. — Опять расходы? Казна не бездонна.
Он начал загибать короткие, сильные пальцы:
— Наши расходы: мы понизили налоги — раз; уменьшили сборы с завещаний — два; возводим новый Форум — три.
Актер в свою очередь принялся загибать пальцы.
— Доходы в казну: от золотых приисков Иберии и Далмации — раз; от лесов Нумидии — два; от стекольных заводов Александрии — три; от императорских поместий в Умбрии и Испании… от полей в Египте… от…
Аргус слушал, гневно вцепившись в собственный подбородок. Этот чужеземец успел все разузнать! А где сам не успел, вольноотпущенника послал. Тот хоть и хромой, а везде поспевает.
Победа осталась за Максимом. Вскоре указом императора был установлен alimenta — фонд для содержания и воспитания покинутых и осиротевших детей.
Затем император повелел купить земли на шестьдесят миллионов сестерциев и раздать беднейшим крестьянам.
Потом была создана государственная курьерская служба. Письма начали доставлять бесперебойно.
Расходы на содержание войска были увеличены. Германские легионы возглавил Марк Ульпий Траян.
Месяц летел за месяцем. Зиму сменила весна, весну — лето…
— Прочти письмо, — позевывая, сказал Гефест.
Максим с отвращением посмотрел на стол, заваленной грудой свитков.
— Завтра.
— Письмо то адресовано не императору, — вкрадчиво заметил Гефест. — Тебе.
Ранней весной Сервия с Игнемой перебрались на виллу в Фалерно. Расстояние увеличилось, но переписка не прекращалась.
Максим порывисто схватил папирус, лежавший на краю стола. На печати была выдавлена ветвь лавра. Актер торжествующе улыбнулся: это была полная победа над Марцеллом — не далее как сегодня, сенатор похвастался, что получил семнадцать писем. Максим позволил себе небрежно улыбнуться: сам отвечал уже на восемнадцатое. И вот теперь сломал печать на девятнадцатом.
Он ушел в другую комнату и развернул свиток.
«Сервия Марцелла — Максиму.
Рада узнать, что ты здоров. Значит, моровое поветрие, о котором здесь все шепчутся, существует только в воображении сплетников. Твое письмо меня успокоило, а потом и брат подтвердил, что страшиться нечего».
Максим на мгновение поднял глаза от свитка. Читая письмо, отчетливо слышал голос Сервии. Представлял, что лицо ее остается серьезным, только в светлых глазах тенью проходит улыбка.
Ему хотелось целовать ее глаза, и волосы, впитавшие аромат солнца и моря, и позолоченные загаром руки. Хотелось видеть ее подле себя — каждый час, день, всю жизнь.
«Надо испросить позволения императора. Хоть на два дня вырваться из Рима».
Он снова склонился над письмом.
«Минувшую неделю я провела в Неаполе, у сводной сестры моего отца. Сознаюсь: не люблю ее, но люблю ее гостей, а главное, сам город. Полагаю, Неаполь более всех италийских городов проникнут греческим духом. (А для меня слово „греческий“ соответствует слову „прекрасный“.) В самом деле, этот город, единственный во всей Италии, может соперничать с великим Римом, а в чем-то — и превзойти его. Во-первых, Неаполь стоит на берегу моря, так что мраморные дворцы и храмы отражаются в волнах. Во-вторых, в нем нет тесноты и сутолоки Рима, а термы и театры не менее великолепны. В-третьих, там проходят самые блистательные музыкальные и поэтические состязания. В-четвертых…
Но неважно. Я упомянула о своей поездке только потому, что в Неаполе впервые услышала твое имя от посторонних».
Максим недоуменно сдвинул брови и продолжал читать.
«Представь, мы возлежали за обедом. Гостей было ровно пятнадцать — тетя всегда пренебрегает правилом созывать от трех до девяти человек (от числа Граций до числа Муз). Я слушала Аполлония Тианского… Не могу не написать о нем, удивительная личность! Говорят, он понимает все языки и умеет проходить сквозь стены. (Просить его показать подобное ради забавы я не осмелилась. В нем есть нечто, внушающее почтение.) При Домициане он был обвинен
