не услышали.
— Петроний Секунд схвачен? По чьему приказу?
— Касперия Элиана, разумеется.
Вот оно что! Элиан решил-таки свести счеты с убийцами. Вот почему Домиция торопится уехать. Петронию Секунду прекрасно известно об ее участии в заговоре. Если дознается Элиан… «Отважится ли обвинить Августу? — усомнился Максим. — Может, и отважится, чувствуя поддержку девяти тысяч солдат».
— Теперь сам решай, что делать, — сказал Энтелл. — Прощай.
Спустя мгновение занавеси сомкнулись за его спиной. Максим возвратился к столу. Сел, опустил подбородок на переплетенные пальцы.
Что заставило Элиана взбунтоваться именно теперь? Иссякло терпение? Нет, такой как Элиан зря голову под топор не положит. Просто начальник гвардии понял: настал его час. Осмелевшие сенаторы уже не слишком горячо поддерживают Нерву. Преторианцы клянут императора.
Даже если Элиан не сознавал всего этого отчетливо, должен был чутьем военачальника ощутить: пора. Вперед, в атаку!
Максим потер лоб. Августа решила бежать ночью, значит, утром можно ждать расправы. Следует немедленно предупредить остальных.
Он поднялся. Не знал, известил ли кого-нибудь Энтелл, но решил, что лишнее предостережение напрасным не будет.
Кто еще участвовал в заговоре? Клодиан, помощник центуриона Септимия. Отправит к нему гонца? Бессмысленно. Клодиан прежде других должен был узнать об аресте Петрония Секунда. Сообразить, чем это грозит ему самому. Если не сумел вырваться из лагеря, уже ничем не поможешь. Стоит Петронию Секунду назвать Клодиана, солдаты расправятся с ним прямо в лагере.
Максим хватил кулаком о стол так, что заныли костяшки пальцев. Хуже нет — сознавать собственную беспомощность.
Ладно, если он не может спасти Клодиана, должен подумать об остальных. О Парфении и Сатуре. Всему Палатину известно, кто именно зарезал императора. Обоих необходимо предупредить. Срочно.
Максим бережно отложил в сторону письмо Сервии — ответить придется позже. Если придется… Актер впервые подумал об опасности, грозившей ему самому. Не знал, известно ли об его участии в заговоре кому-нибудь, кроме Домиции и Энтелла. Предположим, известно. Тогда ему не поздоровится. Достаточно Элиану понять, что нет (и не было!) никакого прорицателя, но был заговорщик…
Он перешел в другую комнату, намереваясь разбудить Гефеста. И остановился. Вольноотпущенник поджидал у самых дверей. В глазах его не было ни тени сна.
— Ступай сейчас же к Парфению и Сатуру, — скомандовал Максим. — Предупреди: должны немедленно бежать.
Гефест сел и скрестил руки на груди.
— В чем дело? — удивился Максим.
— Не желаю спасать убийц, ответствовал вольноотпущенник Домициана.
Максим сел. Напрочь забыл, что Гефест, как и Элиан, был предан владыке! Актер растерянно потер подбородок. Отправиться самому? Нельзя. Всеобщее внимание привлечет. Императорский секретарь — личность заметная.
Гефест сидел, напряженно выпрямившись, вздернул острый подбородок. Весь вид его выражал непреклонную решимость. Уходило время.
Максим скрипнул зубами. Необходимо было уговорить упрямца. Немедленно.
— Слушай. Преторианцы явятся к императору. Потребуют выдать убийц.
— И правильно! — распетушился Гефест.
— Правильно? Если у императора можно чего-то потребовать силой, разве это император?
Гефест глотнул воздуха и промолчал.
— Солдаты добьются, чтобы Нерва выдал убийц. А эти люди привели Нерву к власти.
— Нечего сговариваться с убийцами, — огрызнулся Гефест.
— Нерва с ними не сговаривался! — вскипел Максим.
Тут же взял себя в руки. Он должен убедить Гефеста. Должен. Иначе Сатур с Парфением погибнут.
— Нерву заставят выдать убийц. Заставят показать свою слабость. После этого долго ли он пробудет императором?
Гефест снова промолчал.
— Хочешь, чтобы Нерву убили? — напирал Максим. — Чтобы место его занял ставленник преторианцев? Кого выдвинут солдаты? Того, кто больше заплатит. Станет такой император заботиться о черни? Сомневаюсь. Вероятно, даже отменит законы, принятые Нервой. Труды наши прахом пойдут.
— Но я не могу! — простонал Гефест. — Не желаю выручать убийц!
— Не убийц выручаешь, а Нерву!
— Если убийцы скроются… — начал Гефест. — Что это изменит? Солдаты все равно взбунтуются.
— Да. Но императору не придется отдавать на расправу людей, которым обязан властью. Не придется показать свою слабость всей империи.
Гефест упрямо сжал губы. Максим подошел вплотную к вольноотпущеннику. Тот невольно поднялся на ноги.
— Гефест! Ты был другом Домициана. Я — нет. Не свершись убийство, Домициан казнил бы меня. И не меня одного. Марцелла, Сервию, Корнелию, Тита Вибия… Как быть, если жизнью мы обязаны заговорщикам?
Вольноотпущенник молчал. Несколько раз порывался что-то сказать, но обрывал сам себя. Максим ждал. Чувствовал, как уходят драгоценные минуты. Стискивал зубы. Терпел.
— Хорошо! — Гефест словно переломил в себе что-то. — Я пойду.
…Спустя полчаса вольноотпущенник вернулся.
— Сатур скрылся. Парфений сказал, что слишком болен. Не все ли равно, как умирать.
Гефест произнес это без малейшего злорадства.
Максим молча сжал его руку. Ушел к себе, набросил плащ, за пояс заткнул кинжал: «Улицы Рима ночью небезопасны». Оставалось исполнить последнее. Удалить из города сенатора Марцелла.
* * *
Шаги часовых гулко раздавались в ночной тишине. Ветер раздувал пламя факелов. Отсветы метались по стенам домов, разгоняя тени. Максим подождал, пока ночной патруль пройдет мимо. Не хотел, чтобы его остановили и начали задавать вопросы.
Звук шагов замер в отдалении. Максим выступил из арки и поспешил вперед. Чувствовал — близится рассвет. До рассвета сенатор Марцелл должен покинуть Рим, а сам он — возвратиться на Палатин, в канцелярию.
Он обошел черную громаду Колизея. Цирк был безмолвен, только откуда то, точно из-под земли доносились глухие возгласы. Это в клетушках под ареной собрались бойцы, дожидаясь утренних игр. Максим с отвращением отвернулся. «Для многих завтрашний день станет последним».
Для многих… Как бы не стал таким и для сенатора Марцелла. Его открыто называют главой заговора. Нет, сенатор должен бежать, бежать непременно.
Максим невольно сбавил шаг. Марцелл? Уговорить Марцелла скрыться? Хотелось бы знать — как? Сказать: «Тебе грозит опасность, спасайся!» Максим сразу вообразил холодную, насмешливую улыбку сенатора.
С этой улыбкой он и отправится на казнь!
Максим заставил себя снова перейти на крупную рысь.
Нет, правду говорить нельзя — Марцелл ни за что не уедет. Не покинет императора. Убеждай, не убеждай — не поможет. Марцелл останется в Риме до смертного часа. Увы, весьма скорого.
Максим забарабанил в двери особняка. Открыли не сразу. Привратник протирал заспанные глаза и не узнал Максима. Актеру некогда было препираться. Оттолкнув нерасторопного раба к стене, он ворвался в дом. Привратник завопил, но в доме, похоже, спали крепко. Максим с завистью отметил, что сенатор ложится раньше, а встает позже императорского секретаря.
За спиной голосил привратник, вообразивший, что в дом ворвался убийца.
Расположение комнат Максим знал прекрасно. Проскочил атрий, метнулся в коридор для слуг, выбежал в колоннаду, ограждавшую внутренний двор. Ночи стояли душные, занавесь, отделявшая спальню Марцелла от колоннады, была откинута. В комнату
