Обглоданных костей Хасте больше не попадалось. «Как бы к вечеру не пожалеть, что ушел оттуда, где была растопка и укрытие, – размышлял он. – Надо было взять с собой хотя бы лепеху! А что в ней толку, если не найду дров? Надеюсь, дальше к югу будет больше стланика…»
Солнце поднималось все выше, почти не грея, но ослепительно сияя, заставляя плотно щуриться. Время от времени Хаста смахивал слезы, но не думал об этом, пока вдруг не осознал, что ощущение постоянной чесотки в глазах превратилось в резь. И эта резь начинает его беспокоить. Глаза так и норовили закрыться сами собой.
«Скорее бы уже сумерки, – с досадой подумал жрец. – Ужасно надоел этот слепящий свет… Вот подкралась беда, откуда не ждали!»
Что-то ярко вспыхнуло впереди, – видно, луч солнца попал на обледеневшую скалу, – и Хаста ослеп.
На миг его охватил дурнотный ужас. Хаста принялся яростно тереть глаза, но все также ничего не видел – только плавающие перед глазами пятна. Он постоял, стараясь успокоиться и зажимая глаза ладонями, пока не утихла боль. Попытался приоткрыть – резануло так, что Хаста взвыл. Кажется, теперь боль вызывал малейший луч света!
«Нет, только не это! – стучало у него в голове. – Мне нельзя слепнуть! Мне надо идти!»
Кое-как проморгавшись, Хаста, наполовину ощупью, то и дело спотыкаясь, побрел дальше. Снежная равнина то возникала, то исчезала у него перед глазами, и он уже сам плохо понимал, куда идет.
Вдруг нога его поехала по льду, он взмахнул руками и упал на бок.
Несколько мгновений полежал неподвижно, прислушиваясь к себе, – вроде цел… Но стоило шевельнуться – и ногу пронзило болью.
«Упал в трещину, свалился в водопад, тонул в ледяном озере – и ничего, – ядовито подумал Хаста. – А теперь поскользнулся на камне, и вот пожалуйста!»
Попытался ползти – нога стреляла болью при каждом движении. Глаза не желали открываться. Видно, им было противно смотреть на этот свет.
«Да что ж такое?! Исварха, за что отвернулся от меня?!»
Хаста уронил голову в снег, кусая губы, и долго лежал, ни о чем не думая. Потом поднял голову и ощутил, что глаза уже не так болят.
«Я поправился?! А, нет – просто солнце ушло…»
Над тундрой раскинулся великолепный сиренево-розовый закат, расчерченный зеленоватыми извилистыми линиями. Они колыхались в небе, то вспыхивали ярче, то гасли…
Хаста горестно вздохнул. Он помнил, что означают эти пляшущие в небе огни. Подступал лютый мороз…
«Этак я ночи не переживу, – подумал Хаста. – Надо бы выкопать нору в снегу…»
Но он не стал ничего копать. Вместо этого жрец перевернулся на спину и начал смотреть на небо, прощаясь с солнцем.
Он уже не первый раз прощался с ним.
Перед внутренним взором встала яма в бьярском лесу… прижавшаяся к нему Марга…
Край солнца ушел за горизонт, и сразу стало темнее. Небо усыпали звезды. Хаста закрыл глаза, чувствуя, как холод расползается по спине, начинает пробираться под одежду.
Вскоре он заснул.
Во сне он вмерз в глыбу льда, и она поплыла, качаясь, по голубой реке, впадавшей прямо в звездное море…
Хаста благодарно ждал, чтобы плавание сменилось невесомым парением, но чьи-то сильные руки перехватили глыбу, вытащили из реки. Потом руки обняли его, начали тормошить, возвращать к жизни и бодрствованию. Они были теплыми…
Хаста недовольно приоткрыл глаза – и снова ощутил тяжкий удар, от которого дрогнула земля. Затем еще и еще…
«Мамонты… – подумал он сонно. – Мамонты идут!»
Он лежал в снегу, не чувствуя тела. Небо искрилось от звезд, вдоль окоемов змеями пробегали зеленые сполохи. Над ним, фыркая, нависал огромный мохнатый зверь… И это был не мамонт.
Хаста никогда прежде не видал таких существ, но читал о них в храме, когда готовился сопровождать царевича на Великую Охоту. За годы прежних охот был составлен длинный список зверей, могущих встретиться наследнику. Где водятся, насколько опасны, стоит ли искать их или, наоборот, избегать. Этот возглавлял список тех, с кем лучше не встречаться. «Ибо он свиреп и неуязвим и убить его возможно, лишь загнав в большую яму, – было написано в примечании к рисунку. – Одно хорошо – зверь этот обитает на севере Змеиного Языка и в охотничьих угодьях встречается крайне редко…» Огромным мохнатым туловищем и ногами-колоннами существо весьма напоминало мамонта. Оно было приземистей, зато мощнее и длиннее, с могучим загривком и низко наклоненной небольшой головой. А вместо добродушной морды с умными глазами и длинным хоботом над жрецом нависало что-то вроде тарана, увенчанного двумя острыми рогами. Передний, размером с самого Хасту, покачивался прямо над его головой.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
«Святое Солнце, ну и чудище! Ну ладно хоть перед смертью я увидел нечто необыкновенное… А что это у него на горбу? Неужто всадник? Ну ясно – у меня предсмертный бред… Эх, а я уже обрадовался, что в самом деле встретил мохнатого двурога…»
Всадник соскользнул с бока своего чудища, подошел к лежащему в снегу жрецу и склонился над ним. И это был не мохнач. Хаста увидел смуглую женщину средних лет с яркими синими глазами. Тонкое лицо испещрено шрамами. Одежда как у мохначей, на шее – необычная гривна: золотая змея…
– Кто ты? – прохрипел жрец.
– Я ищу своего мужа, чтобы спасти его, – ответила женщина, разглядывая лежащего. – Но ты – не он.
– Определенно не он, – согласился Хаста. – Хотя я тоже чуть не женился на накхини. Но и она – не ты.
– Многие думали, что он силен как никогда; что вот-вот вся Аратта склонится перед ним… Но Небесный Лучник уже сделал выстрел. И теперь его судьба – изгнание и забвение на века…
«Точно брежу», – уверился Хаста.
– Я буду идти до самого моря, его моря. Там, на берегу, я поставлю вежу и буду ждать его, пока он вновь не вернется в мир. И вот тогда настанет наше время. Так я поклялась – и пока не исполню клятву, мой путь не закончится…
– Я тоже кое-кому дал клятву, – отозвался Хаста. – Но, судя по всему, не сдержу ее. Разве что в другой жизни…
– Клятвы должны исполняться, – строго сказала женщина. – Или ты хочешь стать бродячим духом и блуждать по тундре вечно?
– Н-нет, не хотелось бы…
– Тогда дай руку.
Хаста хотел поднять руку, но она не послушалась его. Тогда странная женщина подняла его, перекинув через плечо. Поврежденную ногу пронзило болью, и Хаста лишился чувств – или уснул еще крепче…
Жреца разбудили громкие хриплые голоса. Кто-то раздевал его, быстро и грубо. Стаскивая обледеневшие штаны, задели ногу – Хаста взвыл и очнулся. Над ним шатром нависала крыша кочевой вежи, в вытяжное отверстие лился дневной свет. Потом свет перекрыла мрачная рожа мохнача в ореоле лохматых волос, показавшаяся Хасте очень знакомой.
– Я тебя знаю, – рявкнул мохнач на языке Аратты. – Ты – Хаста, солнечный шаман. Муж моей племянницы Айхи!
Обернувшись, он что-то прорычал соплеменникам, которых набилась целая вежа. Те взволнованно загомонили. Две могучие женщины невозмутимо продолжали раздевать Хасту – вернее, извлекать его из задубевших, примерзших к коже одежд.
– Я Хаста, – подтвердил жрец, озираясь. – А ты Умги, проводник охотников!
Мохнач осклабился, явно довольный, что жрец помнит его имя.
– Ты откуда здесь взялся, шаман?
– Гм… Как я оказался на Змеином языке, объяснять бесполезно – я и сам не понимаю. А к вам меня, видимо, привезла женщина на мохнатом двуроге.
Слова Хасты вызвали новый приступ волнения среди сородичей Умги.
– Мы не видели никакой женщины, – буркнул мохнач. – Ты лежал в снегу, со сломанной ногой, обмороженный. Тебе повезло, что мы наткнулись на тебя. Женщина на двуроге, фр-р! Двуроги – гордые, злые. Они ходят своими тропами и никогда не слушают людей. Что там была за женщина?
– Не знаю. Она сказала, что ищет мужа. И что едет к морю…
– К морю? – На лице Умги промелькнул страх. – Море – далеко на севере, в стране ааров, чудищ и мертвецов. Она либо была мертвячкой, либо богиней!
За спиной Умги зашептали, что-то подсказывая.
