– Хорошо. Я тебя понял. Не думаю, что с этим будут проблемы – всегда можно договориться.
– Правда? Отлично! – радостно воскликнула я, чувствуя огромное облегчение. – Я была бы тебе очень благодарна за помощь!
– Ну что ты, это ерунда.
– Для меня вовсе не ерунда, – негромко возразила я. – Я даже не знаю, к кому могла бы обратиться по такому вопросу…
– Эй. У тебя все хорошо? – вдруг просил Паша, понизив тон. – Где ты сейчас?
И тут я поняла, что забылась и как-то не сразу нашлась с ответом.
– Я… тут дома!..
– Где дома? Разве ты не должна быть на учебе?
Черт, учеба! Голова совсем не соображала.
– Ника, где ты? – более требовательно повторил Паша, после затянувшейся паузы.
Понимая, что рано или поздно он все равно узнает, я нехотя призналась:
– Я в гостинице.
– В гостинице? – протянул он удивленно. – Подожди, я думал, ты живешь у подруги! Что-то случилось?
– Нет… Паш, не стоит беспокоиться! Я просто проведу здесь некоторое время… Пока квартира не найдется.
В трубке повисла тишина.
– Так, хорошо. Слушай… я сейчас еду по городу, скинь мне адрес этой гостиницы. При разговоре с риелтором наверняка понадобиться твое участие!
– Постой, но я…
– Давай, жду.
Я даже не успела ничего возразить, как звонок завершился. И я не могла до конца понять – Паша спешил? Или нарочно сделала такой хитрый ход, чтобы не оставить мне выбора?
ТЕМУРЕЗ
Никогда не мог пройти мимо этой комнаты и не задеть взглядом дверь. Как будто она жила здесь до сих пор. Она и жила здесь до сих пор – я понял сразу, как переступил порог. Запах ее проник в ноздри, он как будто впитался в обои, остался на постели, даже после того как ее перестелила домработница.
Прислонившись лбом к стеклу большого окна, возле которого она часто стояла, я взглянул на придомовую территорию, и в голове прошла параллель – картинка, как она обнаженная застыла прямо здесь и как заметила меня. Очередной фантом, который преследовал мое сознание, впивался в клетки мозга иглами, играл с воображением и так каждый новый день. Гребанный бессмысленный день…
Выжечь бы эту комнату. Разрушить бы до основания и двери заложить кирпичами.
Но что это изменит? От чего ты хочешь избавиться на самом деле, Тима?
Дело ведь не в комнате. Дело в тебе. Все, что скоблит, нервирует, ноет и стискивает до хруста костей – все это внутри тебя. Заставляет прочувствовать, как в каждом уголке этого дома зависла промозглая пустота, как будто чего-то недостает в привычном интерьере!
Ее недостает.
Ее не хватает.
А ты не хочешь этого чувствовать. Утром за завтраком, где стоял запах ее еды, в глухой тишине коридора, где раздавались ее частые шаги, в бассейне, где бликами остался след ее обнаженного тела и моей совести.
Совесть. Оставаясь наедине с собой, я не могу ее игнорировать. Эта сука хорошенько заставила меня пересмотреть все с самого начала и до сих пор заставляет. Держит липкими пальцами мою голову и заставляет смотреть в лицо своей высокомерной, разбалованной натуре. Прочувствовать всю тяжесть своих мерзких поступков, своих ошибок.
Самодостаточный ублюдок без тормозов.
Я даже не замечал, сколько забрал у нее, ничего не отдавая взамен. Я был слеп и глух и считал, что это в порядке вещей! Мои желания на первом месте, а не какой-то там глупой, неприметной девчонки. Оттого слова ее последние обжигают раскаленными иглами нервную систему:
«– Я ведь хорошая девчонка, не так ли? Неприметная мышь без денег и нормальной семьи, а потому не имею права влюбиться?!
– Я не хотела ничего дурного…»
Я знаю! – орет все внутри меня. И тут же рычит: – Но ты ошиблась. Ты помогла малой идти в никуда, практически за руку вела прямиком к краю обрыва! Посягнула на то, что ближе мне всего на свете.
Я не мог… Не мог простить ей этого беспечного участия. Только не такого. Поэтому я отпустил Нику. И сторожил до рассвета на кухне – знал, что она может сорваться среди ночи.
Не заметила меня. Прошла мимо с потухшим взглядом и бледным лицом. Я проводил ее глазами и руки сжались в кулаки. Подорвался с места, пошел следом, но замер за углом прихожей. Гнев шпарил изнутри утюгом, прогибал мою волю.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Дай ей уйти. Просто дай ей уйти, твою мать!
Дверь за ней закрылась, и в тот же миг что-то ухнуло под ребрами. Шагнув в прихожую, я медленно вдохнул, принимая произошедшее.
Так лучше для всех.
Запечатлев это в мозгу точно мантру, я развернулся, чтобы уйти, но задержался у стены и со всей дури впечатался в нее кулаком.
В гипсокартоне осталась вмятая паутина, за которой виднелся рыжий кирпич, а на моих костяшках сбитая в кровь кожа. Но эта боль принесла мне облегчение. Она хоть немного перекрыла все, что внутри болело.
Я не мог себя изменить. Я не мог повернуть время вспять и быть внимательнее к сестре, быть справедливее к Нике и реабилитировать все, что между нами было. Поэтому все эти метания оставались внутри меня, под тяжелым замком и выходили только, когда я был один на один с собой.
Сделав резкий вдох, я отступил от окна и широким шагом покинул ее комнату. Сбежав по лестнице, достал из кармана ключи от внедорожника, и уже проходя мимо кухни, внезапно затормозил, краем глаза заметил фигуру на кухне.
Меня не удивило, что это была Лана. Меня удивило то, что она была одета.
Не поздоровалась, когда я зашел. Мы не разговаривали с того самого вечера и я знал, что это было для малой настоящим наказаниям, как бы она не зеркалила меня. К слову меня тоже мало устраивала накаленная обстановка в доме.
Взяв со столешницы большую кружку чая, Лана прошла к столу и, едва встретившись со мной взглядом, села на край стула. Нервничала. Я буквально слышал, как звенит ее спина от напряжения. Но зря она надеялась избежать разговора.
Не спеша, приблизившись к столу, я медленно обошел его, не сводя глаз с сестры, и занял стул рядом. Долго она не смогла игнорировать мое внимание, и ей пришлось поднять свой надутый взгляд с немым вопросом.
– Куда-то собралась? – поинтересовался напряженными губами.
Неловко потупившись, она глотнула чай и негромко ответила:
– Мне нужно кое-что съездить купить.
– Что?
– Тебе будет не интересно, – попыталась она огрызнуться. – Личные принадлежности.
Терпеливо втянув воздух, я откинулся на спинке стула и невозмутимо сказал:
– Нет.
– Что?.. – растерянно уставилась на меня Лана. – Ты серьезно?!
– Напишешь список – Михаил все купит.
– Что?! – чуть ли не взвизгнула она. – Мне что теперь вообще из дома нельзя выйти?!
– Из дома – можно. За пределы территории – нельзя.
Карие глаза возмущенно забегали, но губы беспомощно задрожали, потому что она знала – мое слово не обойти. Уже пыталась, когда я объявил, что на учебе ее больше не ждут.
– Тима, но это же неправильно! – выдала она жалобно, когда я поднялся из-за стола. – Ты не сможешь до конца жизни держать меня взаперти!
– И не собирался, – сухо отрезал я, хотя внутри все огнем горело – не было сил смотреть на слезы, что собирались в ее глазах. И я все-таки вынес вердикт, к которому слишком долго и тяжело шел: – Ты будешь под домашним арестом вплоть до отъезда в Грузию.
Лицо Ланы мгновенно вытянулось, а во взгляде пробежала паника.
– Что… Что ты такое говоришь?..
Она вскочила со стула и последовала за мной к двери.
– Зачем ты так, Тима?! Зачем ты ломаешь мне жизнь?!
– Потому что я не справился! – крикнул я, резко развернувшись к сестре, которая испуганно застыла. – Я хотел построить для тебя жизнь! Хотел для тебя самого лучшего будущего, но ничерта не справился!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Зубы застучали. Она закрыла рот рукой, и я отвел взгляд, чтобы она не видела, как влажная пелена накрывает и мои глаза.
Я не наказывал ее. Я признавал свою ошибку. А еще знал – малая не сможет его забыть здесь. Будет искать встречи, будет мучиться, будет винить меня в жестокости.
