— Я не говорил, что тебе не следует попытаться разобраться в этом. Ты же сыщик. Вот и расследуй это дельце. Но на твоем месте я бы был поосторожнее. Мошенничество со страховкой — это неприятная штука. Ты же не хочешь, чтобы тебя посадили за решетку с каким-нибудь еще более серьезным обвинением.
Я побоялась спросить у него, что он имеет в виду.
Я отправилась домой и разгрузила целый ящик с папками. Несколько минут у меня заняло расшифровать то, что было записано автоответчиком. Я позвонила Джону Роббу из розыска полицейского департамента Санта-Терезы. Находясь в расстроенных чувствах, я обычно редко звоню мужчинам. Я была воспитана в убеждении, что в наши дни женщина сама должна о себе позаботиться, чем я и занялась бы с удовольствием, если бы только знала, с чего начать.
Мы с Джоном познакомились полгода назад, когда я занималась одним делом. Наши дороги пересеклись не однажды, и последнее время это случалось у меня з постели. Ему тридцать девять, он грубоват, моралист, очень смешной, его легко сбить с толку! Короче, измученный жизнью мужчина с голубыми глазами, черноволосый. У него есть жена, которую зовут Камилла и которая обожает выгуливать чинным шагом их двух маленьких девочек, чьи имена я опускаю. Я пыталась игнорировать флюиды, возникшие между нами, так долго, как это было возможно, считая себя слишком умной, чтобы быть втянутой в интрижку с женатым человеком. Затем одним дождливым вечером я наткнулась на него по дороге домой после удручающей беседы с одним довольно враждебно настроенным субъектом. Мы с Джоном направились в бар, недалеко от пляжа, и выпили там. Затем мы танцевали под песенки старика Джонни Матиса, болтали, снова танцевали и заказывали спиртное. Где-то в районе «Двенадцатого из тех, что никогда не придут» от моей суровости не осталось и следа и я пригласила его к себе домой. Мне всегда было трудно сопротивляться словам этой проникновенной песенки.
В данный момент мы находились в той стадии отношений, когда люди экспериментируют друг с другом, неохотно берут на себя инициативу, легко обижаются, хотят больше знать о своем партнере и чтобы он стремился больше узнать о вас, пока есть возможность скрыть реальные недостатки характера. Вам нравится рисковать и, как следствие, некоторые волнения также доставляют удовольствие. Я часто улыбаюсь, когда думаю о нем, а иногда даже громко смеюсь, но теплота наших отношений кажется мне пронизанной какой-то странной болью. Я два раза была замужем, меня обманывали гораздо чаще, чем я могу себе признаться. Я уже не так доверчива, как была когда-то, и у меня на это есть причины. В то же время Джон постоянно находится в напряжении оттого, что у его жены ежесекундно меняется настроение. Ее последним заявлением было, что она хочет сделать их брак «открытым». Как предполагает Джон, это значит, что сексуальная свобода предоставляется прежде всего Камилле, а потом уже ему.
— Розыск, сержант Шиффман.
Я с трудом вспомнила, кто это.
— Руди? Это Кинзи. Мне нужен Джон.
— А, привет, Кинзи. Он уехал из города. Повез семью кататься на лыжах на все праздники. Это получилось так неожиданно, но мне кажется, он сказал, что предупредил тебя. Он не звонил?
— По-моему, нет,— сказала я.— Ты не знаешь, когда он должен вернуться?
— Минуточку. Дай я посмотрю.— Я услышала в трубке пение хора Нормана Любова. «Внемли пению посланцев небес». Рождество миновало. Неужто никто еще не знает? Руди опять подключился ко мне.— Похоже, что он будет только третьего января. Что-нибудь ему передать?
— Скажи ему, что я повесилась,— сказала я и положила трубку.
Должна признаться, что я разрыдалась от безысходности и всхлипывала шесть минут подряд. Затем я приступила к работе.
Единственная линия, по которой я смогла бы провести атаку, называлась Эш Вуд. У меня не было случая поговорить с ней с тех пор, как мы окончили школу, вот уже почти четырнадцать лет. Я взяла телефонный справочник. Ее мать, Хелен Вуд, там была и Ланс также, Эш отсутствовала, что, вероятно, означало, что она уехала либо вышла замуж. Я позвонила Вудам домой. Трубку взяла какая-то женщина. Я представилась и сказала ей, что я разыскиваю Эш. Я часто прибегаю ко лжи в подобных ситуациях, но здесь правдивое объяснение показалось мне более уместным.
— Кинзи, это действительно ты? Это я, Эш. Как поживаешь? — сказала женщина. Голоса всех сестер Вуд похожи друг на друга как две капли воды: низкие и хриплые, они звучат почти с южным акцентом. Окончания слов слышны хорошо, это не настоящий южный протяжный говор, но слышится какая-то типичная для южных штатов леность произношения. Если мне не изменяет память, их мать родом из Алабамы.
— Как мне повезло! — сказала я.— Как твои дела?
— Ах, дорогая, мы живем в мире печали,— ответила она.— И потому я особенно рада тебя слышать. Ланс сказал, что виделся с тобой на заводе в прошлую пятницу. Что там происходит?
— Я и звоню затем, чтобы узнать это от тебя.
— Ах, Боже мой. Я бы с удовольствием тебе помогла. Ты случайно не смогла бы сегодня встретиться со мной где-нибудь за ланчем?
— Ради тебя… все что угодно,— сказала я.
Она предложила мне отель «У кромки моря», в двенадцать тридцать. Меня это устраивало. Прежде всего мне нужно было переодеться. Мой повседневный костюм состоит из сапог или теннисных туфель, облегающих джинсов, топа или водолазки, в зависимости от сезона. Иногда я надеваю ветровку или куртку из хлопчатобумажной ткани и со мной всегда большая кожаная сумка, которую я вешаю на плечо, в которой иногда (хотя и не часто) находится мой револьвер тридцать второго калибра. Я была почти уверена, что Эш не смогла бы появиться в приличном месте в подобном виде. Я вытащила из шкафа свое платье на все случаи жизни, чулки и туфли на небольшом каблучке. Как-нибудь в ближайшее время надо будет купить себе еще что-нибудь из одежды.
ГЛАВА 5
Отель «У кромки моря» располагается на участке земли в двадцать три акра, недалеко от океанского побережья, его окружают лужайки, плавно сползающие к воде. Подъездная дорога пересекается с волноломом, сооруженным из местного песчаника на высоте десяти футов от поверхности воды. Главное здание было построено в испанском стиле, с массивными белыми оштукатуренными стенами, дверями в виде арок. Все окна помещаются в глубоких нишах. Крышу очерчивают горизонтальные линии красной черепицы. Спереди выдается терраса ресторанчика, окруженная стеклянными стенами. Белые зонтики — тенты защищают посетителей от солнца и от сырого ветра. Отелю придает живописность обилие можжевельника, гибискуса, хвощей, папоротников. Клумбы круглый год полны цветущих однолетников, ярко-розовых, пурпурных и золотистых. День был прохладный, холодное белое небо подернуто тучками. Минуя нас, севернее прошел сильный шторм, и однообразная оливковая поверхность океана пенилась там, где края циклона подошли к нашему берегу слишком близко.
Служащий на стоянке был так любезен, что даже взглядом не показал, какое впечатление на него произвела моя разбитая машина. Я прошла через вестибюль, затем по широкому коридору, заполненному партиями многочисленных кушеток и диванчиков, перемежающихся с каучуконосами. Потолок был деревянный, стены покрыты кафельной плиткой до половины, все звуки тонули в толстой ковровой дорожке. Она была в цветах размером с тарелку.
Эш заказала столик в главном зале. Она уже сидела там, обернувшись ко входу, и смотрела, как я приближаюсь. Она была почти совсем такая же, как и в школьные годы: светло-рыжие волосы, голубые глаза, широкое лицо, испещренное веснушками, с извечным дружелюбным выражением, зубы очень белые и правильной формы, подкупающая улыбка. Оказывается, я забыла, как мало внимания она уделяет тому, что на ней надето. Она была в голубом шерстяном комбинезоне военного покроя и огромной белой куртке из грубой шерсти. Я с сожалением вспомнила о своих джинсах и водолазке.
Она все так же была фунтов на двадцать тяжелее, чем следовало бы, и вскочила из-за стола, чтобы обнять меня, с восторгом неуклюжего щенка. Все проявления ее чувств были простодушны и бесхитростны. Несмотря на то, что она была из состоятельной семьи, она никогда не была снобом. Если Олив держалась отчужденно, а Эбони нагоняла страх, Эш везде была своя в доску, таких девчонок любят все. В начальной школе у нас были общие собрания и мы частенько садились вместе и дружески болтали, пока не начинались занятия. Мы не были ни признанными вожаками, ни особенно выдающимися ученицами, ни одна из нас не претендовала на звание королевы школьных балов. Однако несмотря на то, что дружба, возникшая между нами, была самого искреннего свойства, просуществовала она недолго. Я познакомилась с ее семьей. Она познакомилась с моей теткой. Я побывала у них в гостях и после этого приложила все свои усилия к тому, чтобы предотвратить ответный визит. Хотя Вуды и были ко мне весьма благосклонны, было очевидно, что Эш существует на вершине социальной пирамиды, тогда как я занимаю в ней нижний этаж. В конце концов неравенство положения начало так угнетать меня, что я постепенно сократила наши контакты до минимума. Если Эш и была задета тем, что я отвергла ее дружбу, то ей превосходно удалось скрыть это. Тем не менее я все равно чувствовала себя виноватой и почувствовала громадное облегчение, когда в следующем году она стала садиться с другими девочками.
