— Все дело в моей крови. Ты выпил не очень много, так что надолго это не должно затянуться. Впредь будешь поосторожнее: каждый в конце концов есть то, что он ест.
Глава сорок третья
2.00, 17 апреля, суббота.
Парк-авеню 910, кв. 11В.
Нью-Йорк, штат Нью-Йорк.
Лучан смотрел на ее лицо, похожее на бледную решительную луну.
Интересно, что она видит на его лице? Шок?
— Ты знаешь, — он хотел удостовериться, что правильно ее понял, — как кто умрет?
— Не совсем так. К тебе, скажем, это не относится, поскольку ты уже умер.
Он все так же крепко сжимал ее плечи.
— Вот почему ты должен уйти, — сказала Мина со своей хрипотцой. — Я знаю, как умрут ватиканский гвардеец и Джон: их убьешь ты.
На имени брата ее голос дрогнул.
Лучану показалось, что гром, раскатившийся в эту секунду, грянул не в небе, а в нем. Он замотал головой, стряхивая с себя слова Мины, как оставшиеся на волосах дождевые капли.
— Нет, Мина. Это неправда. Я уже несколько веков не убивал ни одного человека и никогда бы не тронул твоего брата. Как и любого, кто тебе дорог.
Несмотря на темноту, он видел слезы в уголках ее глаз — они сверкали, как бриллианты.
— Их убьешь ты, — повторила она.
Его сердце, которое он давно считал умершим вместе с душой, возвращалось к жизни.
— Мина… твои видения не всегда сбываются, верно? — Он вспомнил парня, у которого отобрал ключи этим вечером.
— Если я предупреждаю человека и он принимает меры, то нет. — Она вытерла глаза тыльной стороной ладони. — Но ты вампир, Лучан, и не просто вампир. Говорят, ты их предводитель, князь тьмы. Думаешь, я поверю, что ты ничего им не сделаешь? Даже если они нападут? Они-то прямо рвутся тебя убить, и у Аларика Вульфа меч здоровущий…
Он отпустил ее плечи, прижал к себе, прильнул щекой к ее волосам.
— Ш-ш-ш. Ты видела лишь одно из возможных будущих.
— Чтобы оно не сбылось, нужно предпринять что-то, — сказала она, отталкивая его. — Главное, чтобы ты отсюда ушел. Эмила и Мэри Лу тоже с собой захвати, не то палатинец и до них доберется. Я стараюсь не быть предубежденной против… таких, как ты. Видит Бог, я сама натерпелась от предрассудков в качестве вестницы смерти. Но тебя называют князем тьмы — это предполагает, что ты несешь в себе зло и доверять тебе не…
— Нет во мне зла! — процедил он и поправился: — Больше нет.
— И покровителем всякой нечисти, — не уступала Мина. — Согласись, что ничего хорошего в этом нет.
— Вряд ли палатинцы могут быть беспристрастными на мой счет. Став князем, я неустанно работал, чтобы дать моему народу новое, просвещенное будущее. Старался соблюдать и наши интересы, и человеческие.
— Я видела фотографию палатинца, у которого съели половину лица. Аларик, — Мина кивнула на стену гостиной, — сказал, что это работа вампиров.
Лучан ссутулился. Аларик. Аларик Вульф. Он не скрывал больше, как потрясли его все эти откровения.
— Да. Я слышал о нем. И о его напарнике тоже. Они вступили в бой с Дракулами.
— С теми самыми Дракулами, — Мина с отвращением произнесла это слово, — которые напали на нас у собора Святого Георгия?
— Не на нас, на меня. Им нужен был только я, тебе ничего не грозило.
Мина ответила на это невеселым смешком.
— Когда я был рядом, во всяком случае, — уточнил он.
— И девушек тоже Дракулы убивают?
Как может столь сильная личность обитать в таком маленьком, хрупком теле?
— Да, — признал он, — я в этом почти уверен.
— Значит, новый просвещенный век пока не настал?
Никогда еще он не испытывал такого отчаяния. Почему это происходит именно теперь, когда он собрался урвать для себя толику счастья?
Договор, заключенный отцом, обеспечил бессмертие ему и его семье, но зачем нужна вечная жизнь, обрекающая тебя на вечное одиночество?
— Все не так просто, — сказал он. — Жажда крови, особенно у новообращенных, очень сильна, но я не позволяю им убивать. Они знают, что поплатятся, нарушив этот запрет, однако сейчас их стало гораздо больше, чем раньше. Один я не могу с ними справиться. Я пытался передать кому-то часть своих полномочий, но… Подозреваю, что за всем этим стоит мой брат. Он и раньше восставал против меня. Всегда хотел занять трон.
Мина подобрала полотенце и стала вытирать ему волосы.
— Все сочинители диалогов, — прошептала она, поцеловав его в мокрый затылок, — хотят стать ведущими сценаристами.
Прикосновение ее теплых губ прошило Лучана электрическим током. Он сидел тихо, не зная, как реагировать. Что этот поцелуй значит — ничего или все на свете?
— Прошу прощения? — сказал он.
Мина выронила полотенце, не менее изумленная своим поступком, чем сам Лучан.
— Факты — упрямая вещь: ты остаешься потенциальным убийцей моего брата.
— Да нет же. — Он притянул ее к себе, зарылся лицом в ее теплую шею рядом с ключицей, но от поцелуя счел за лучшее воздержаться. Его зоркий взгляд успел засечь роман Стокера, брошенный в угол словно в порыве гнева. — Мина, я люблю тебя. Это правда. Я никогда бы…
— Это может случиться вопреки твоему желанию, — прошептала она в его влажные жесткие волосы, давясь непролитыми слезами. — Брат не знает тебя так, как я знаю, и сам хочет тебя убить. Хочет примкнуть к ним.
— К кому? — Соображение у Лучана работало плоховато — от близости Мины или от ее крови, все еще прожигающей его жилы?
— К палатинцам.
Лучан уже не слушал ее. Его рубашка каким-то образом расстегнулась. Ее поцелуи у себя на плечах он ощущал как цветочные лепестки, ее кожа напоминала ему монтраше свежего разлива, ее пульс бился и в ней, и в нем, как эхо его былого сердцебиения.
— Об этом можно не волноваться, — только и сказал он. — Как и о том, что я будто бы могу убить Джона.
Говоря это, он снял через голову ее белую ночную рубашку, чего она, кажется, даже и не заметила. Стоя рядом с ним на коленях, полностью обнаженная, она всматривалась темными глазами в его лицо. Он даже в темноте видел, как вздрагивает от ударов сердца ее левая грудь.
На него обрушился шквал — желания такой силы он не помнил за всю свою пятисотлетнюю жизнь.
— Мина, — сказал он голосом, как открытая рана, и взял в мозолистую ладонь эту подрагивающую грудь.
Окончательно утратив власть над собой от прикосновения атласной кожи, он привлек ее к себе, такую гибкую и горячую, прижался губами к ее губам. Его снедала нужда поглотить ее… пожрать… сделать частью себя.
Она с невнятным стоном то ли желания, то ли протеста уперлась ему в грудь руками.
