Немец, видно, был сильнее или привычнее к работе с железом. Со своими кандалами он справился почти вдвое быстрее Томаса. Зажав пилку между пальцами ноги, он вытянул ее в сторону соседней скамьи и легонько толкнул сидящего впереди дюжего грека. Тот был уже наготове. Видно, он догадался о пилке еще в прошлую ночь, когда со своими кандалами справлялся итальянец.
С рассветом снова ударил барабан, и гребцы дружно взялись за весла. В этот раз грести пришлось против ветра, сила волны, давящей на тяжелую лопасть весла, была такой, что у Томаса не осталось ни сил, ни желания думать о чем-то, кроме звучавшего в ушах ритма. В редкие минуты, когда пытливый разум брал верх над животной усталостью, он пытался подсчитать, сколько невольников успеют перепилить кандалы в следующую ночь. Освободиться должны две трети гребцов, иначе нет смысла что-то затевать: абордажная команда, вооруженная ятаганами, в момент покрошит их в начинку для кулебяки. По всему выходило, что грести ему полные сутки, а то и все двое.
* * *
Утром Кэти проснулась отлично отдохнувшей и, как ни странно, в прекрасном настроении. Она с удовольствием умылась ароматной розовой водой. На завтрак подали пресные лепешки, которые следовало макать в хуммус – густой соус, который, как объяснила Лайла, готовился из нута (турецкого гороха) и молотого кунжута, приправленных ореховым маслом, чесноком, жгучим перцем и лимонным соком; и баба-гануш – пюре из баклажанов и того же молотого кунжута, приправленное все теми же оливковым маслом, жгучим перцем и чесноком. С непривычки Кэти показалось, что она наглоталась огня и ее внутренности горят, но мягкий шербет успокоил огонь, а сладкий десерт вполне примирил ее с жизнью.
После завтрака Лайла присела на ковре, скрестив ноги. Такая поза не вызывала у нее никакого неудобства. Вчера Кэти из любопытства попробовала посидеть так же и через несколько минут взвыла от мучительных судорог.
С загадочным видом Лайла пригласила гостью присоединиться к ней. Кэти подошла, скрывая нахлынувшее беспокойство. Лайла явно что-то задумала. Турчанка (Турчанка ли? Чем больше Кэти смотрела на женщину, тем больше сомневалась в ее происхождении. Да и по-французски она говорила не хуже, чем «дорогой супруг» Этьенн) поставила на пол между собой и Кэти резную шкатулку из ореха и достала оттуда небольшую миниатюру на эмали. На ней был изображен мужчина: молодой, в непривычной одежде. У него было приятное, тонкое лицо, глубокие темные глаза, напоминающие глаза Лайлы, прямой нос и твердый, слегка раздвоенный подбородок.
– Это мой сын, Хамид, – с гордостью проговорила женщина, – он – меч в руке Аллаха. Скажи, разве он не красив?
– Красив, – согласилась Кэти, ничуть не погрешив против истины, молодой человек был и впрямь хорош.
– Он не только красив, но и умен: говорит и пишет на трех языках, играет в шахматы. В поединке на саблях ему нет равных. Этой осенью Хамид был принят во дворце султана и в знак высочайшей милости получил перстень с его руки.
Кэти кивала, соображая про себя: этот поток восхвалений – обычные материнские восторги, или он что-то значит? Оказалось – значит. Дверь в каюту отворилась, но Лайла не кинулась за своим черным мешком, чтобы успеть закутаться до самых глаз, а спокойно повернулась к вошедшему.
Это был уже глубокий старик. Его длинная, снежно-белая борода – первое, что бросилось в глаза Кэти. Второе, что притянуло ее взгляд – карие глаза. Они смотрели из-под низко надвинутого головного убора, формой напоминающего скрученное полотенце, и, казалось, видели Кэти насквозь. Увидев эти глаза, Кэти немедленно изменила мнение насчет возраста почтенного господина Мехраба (а перед кем еще Лайла могла оставаться с открытым лицом?). Пожалуй, ему не семьдесят и тем более не сто, как она решила вначале. Лет пятьдесят, не больше. О том же говорили стройность и молодая гибкость в теле, облаченном в ярко-зеленый… камзол? Больше всего это одеяние напоминало купальный халат, перепоясанный длинным алым кушаком, с которого свисала кривая сабля, а за него была заткнута пара дорогих пистолетов. Ниже были узкие… панталоны? Лишь одну деталь туалета господина Мехраба Кэти смогла назвать уверенно: обут он был в сапоги, отличные сапоги из тонкой кожи с великолепным тиснением. Весь его облик был полон такого достоинства, что Кэти машинально сделала реверанс. Турку это понравилось. Он что-то сказал на своем языке, Лайла кивнула и живо повернулась к гостье.
– Господин Мехраб очень доволен тем, что ты знаешь, что такое почтение к старшим. Правда, у нас принято немного другое приветствие. Но мы с тобой еще всему научимся.
Как оказалось, с французским, также как и с английским, турок был не в ладах. Как он в таком случае умудрялся вести торговлю, было совершенно непонятно, но Кэти решила отложить выяснение этого вопроса на потом. Сейчас ее больше интересовало другое: что означала фраза Лайлы, что они, дескать, всему научатся. Ее визит будет долгим?
Турок заговорил быстро, напористо, старшая жена слушала внимательно и кивала, запоминая сказанное. Когда он замолчал, его пронзительные глаза буквально вцепились в лицо Кэти так, что ей немедленно захотелось спрятаться хоть за чем-нибудь, даже, может быть, набросить на себя черный мешок Лайлы.
– Господин хочет, чтобы ты ответила на его вопросы. И будет лучше, если ты ответишь правду, – перевела Лайла, – ты – англичанка? Твои отец и мать – оба англичане?
– Уже в седьмом поколении, – удивленно ответила Кэти.
Выслушав перевод, турок довольно кивнул и снова задал вопрос.
– Кто твой отец? – донесла до нее Лайла. – Какое положение в обществе он занимает?
– Он судья, – сказала Кэти и снова отметила, как при этих словах лицо турка осветилось глубочайшим удовлетворением.
– Он уважаемый человек, – повторила Лайла, – это очень хорошо. Но ты сказала, что вдова. Как давно умер твой муж? Носишь ли ты траур? Твое платье не было платьем скорби? Значит ли это, что со дня смерти твоего супруга уже прошел год?
Кэти Бэрт всегда отличалась умением соображать быстро, в этом она на голову превосходила не только свою высоконравственную матушку, но и предприимчивую подружку Ирис.
– Я не ношу траура, – уверенно сказала она, – такова была последняя воля моего дорогого Этьенна. Он считал, что мне не идет черный цвет.
Супруги обменялись несколькими быстрыми фразами.
– Твой супруг был французом? – с легким удивлением переспросила Лайла. – А можно узнать твое полное имя?
– Кэтрин Соврези, баронесса де Сервьер. В девичестве – Бэрт.
– Значит, ты – знатная дама?
