Жизнь человека коротка, и стоит ли тратить ее на прожекты? Он вспомнил директора завода, на котором сегодня побывал. Коренастый, плотный человек, с широким крестьянским лицом. Но когда он заговорил, Греков поразился несоответствию его внешности с образом мыслей и какой-то особой чистотой звучания слов. Он начинал организовывать завод с нуля, с примитивных мастерских. А сейчас работает восемь тысяч человек да при такой автоматизации. «Так он же смог! А я что? Честно говоря, и здоровья не хватит на такое дело. Надо позвонить Шатунову. Поздно? Ничего, позвоню домой и скажу, что сдаюсь. Не стану делать доклада на коллегии и уеду. Сегодня уже не успею, а вот завтра уеду». Он представил выражение лица Тищенко и поежился, должно быть, оттого, что была промозглая погода. Сыпал мелкий снег вперемешку с дождем. На улице Горького ветер гулял, будто в поле. Греков зашел в магазин подарков. Очередь уползала по лестнице вверх. Греков преодолел несколько ступенек и спустился. В мыслях то и дело возникал образ Татьяны. Конечно, он уедет. Нет, улетит. Может, ему повезет и самолет не задержится. Предстоящая скорая встреча с Татьяной понемногу рассеивала дурное настроение.
Греков вышел к Пушкинской площади. Тут ветер был послабее. Александр Сергеевич, заложив руки за спину, смотрел на Грекова сверху вниз. Греков подумал, что напрасно согласился обедать у Глизаровой. Сейчас поел бы шашлычка в «Эльбрусе». Сходил в кино. Век в кинотеатре не был. Вернулся бы в гостиницу и уснул. А завтра с утра можно вылететь домой. Зачем ему этот обед у тети?
Греков спустился по Тверскому бульвару. В аллеях прогуливали собак. Мерзли на скамейках парочки. В колясках спали малыши, опьяненные морозным воздухом.
В магазине у Никитских ворот он купил бутылку сухого вина и торт.
Пожилая женщина пристально вглядывалась в него через щель, скованную цепочкой.
— Вы Греков?
Над головой женщины возникло лицо Ани.
— Ах, тетя! Конечно, это Геннадий Захарович.
Дверь захлопнулась, звякнула цепочкой и вновь отворилась.
Откуда же я знаю, кто Греков, а кто не Греков? — Женщина протянула мягкую, будто без костей ладонь. — Мария Кондратовна.
В тесно заставленной прихожей было тепло. Аня помогла Грекову снять пальто. Она посмеялась над тем, что Греков не смог засунуть шарф в рукав, и сказала, что шапка его брызгается, как мокрый щенок. Грекову стало легко от смеха Ани. Он спросил, можно ли отсюда позвонить. Они прошли в комнату с низко опущенным парашютом абажура над круглым столом. Аня усадила Грекова в ревматически скрипящее кресло, принесла телефонный аппарат и, прикрыв дверь, ушла в кухню помогать тете. Греков разыскал в записной книжке телефон Шатунова.
— Это ты, Грек? — заорал Шатунов. — Молодец, что позвонил. Я искал тебя в гостинице, сижу названиваю. Ну, брат, вы и размахнулись! Всем отделом читали по листочкам, как детективный роман. Попутала тебя нелегкая с этим Тищенко. Он до добра не доведет.
— Вот-вот, я и хочу отказаться, пока не поздно, — сказал Греков. — Вернусь завтра домой.
— Ты это серьезно? — Шатунов захохотал.
— Серьезно.
— Не-е-ет, брат! Шалишь. Теперь тебе только вперед идти. Ты все мосты сжег.
— Как так? — Грекова раздражал хохот приятеля. — Чего гоготать-то?
— Старик не даст себя водить за нос. Он сейчас сила. Лучше тебе с нашим поругаться, чем с Тищенко. Я уверен, если завалится дело и не по твоей вине, Тищенко пихнет тебя на перспективное место, чтобы проводить свою политику, уверяю тебя… и потом наши ребята в министерстве тебя запрезирают. Завтра заходи, потолкуем с глазу на глаз.
В трубке послышались короткие гудки, и Греков отодвинул телефон. Все вновь стало неопределенным и тягостным.
Аня толкнула коленом дверь. В руках она держала тарелочку с нарезанной селедкой и блюдце маринованных грибов.
— По всей Москве продают грибы. — Греков спрятал растрепанную записную книжку в карман пиджака.
— Но не такие. Эти тетя сама мариновала.
Греков вспомнил, что у него в портфеле вино и торт. Аня достала штопор. Мария Кондратовна спросила Аню, не хочет ли Греков супа? У нее прекрасный суп с клецками. Греков ответил, что супа ему не хочется. И вообще есть расхотелось. Мария Кондратовна сказала, что это бывает, когда долго ждешь обеда. Все надо делать вовремя. Ее покойный муж, например, обедал минута в минуту. Он работал в банке. И когда наступал обеденный перерыв — ровно в пять минут третьего, — он садился за стол.
— Тетя, дайте человеку кусок проглотить, — вмешалась Аня и подмигнула Грекову.
— В каждом письме она вспоминает Грекова, — не останавливалась Мария Кондратовна. — Наконец-то я его увидела. Вообще вы мужчина ничего. Похожи на сына моей подруги. У той сложилась личная жизнь, прямо скажу, неудачно…
После обеда Мария Кондратовна собрала тарелки и ушла на кухню. Греков достал сигареты. Аня подставила бронзовую пепельницу с фигуркой Наполеона.
— Что ж, Анна Борисовна, придется нам с вами встречать Новый год в столице. Второго января я докладываю на коллегии.
— Вот и прекрасно! — Аня захлопала в ладоши.
— Завтра с утра отправляйтесь в Институт кибернетики. Работы там хватит. Возможно, и первого придется работать.
Греков мельком взглянул на часы. Нехорошо. Пообедал и собирается уходить.
— Если надо, идите, Геннадий Захарович. — Аня растерянно развела руками.
— Я еще буду чай пить. Торт принес, — попытался отшутиться Греков.
Несколько минут они молчали.
— Простите, Анна Борисовна, а что случилось с отцом вашего ребенка? — неожиданно спросил Греков и покраснел, осознав всю бестактность своего вопроса.
— С ним ничего не случилось. Это был никчемный, совершенно никудышный человек. — Аня словно обрадовалась столь неожиданному вопросу. — Обыкновенный враль. Мы с ним расстались еще до рождения Саши. Ведь много лет мне нравитесь вы, Геннадий Захарович. И вы это знаете! — Она говорила без пауз и переходов, будто продолжала историю обыкновенного враля.
Грекову даже подумалось, не ослышался ли он.
— Я должна была вам об этом сказать. Это не объяснение, нет. Просто я рассказываю о своем отношении к вам.
Греков не знал, что ответить. И шутки никакой в голове не рождалось.
— А как же иначе? — продолжала Аня. — Человек должен знать, кто его любит, а кто нет. За что я вас люблю? Ведь вы часто срываетесь, становитесь несносным и недобрым человеком. А я вас всегда оправдываю…
В дверях появилась Мария Кондратовна.
— Аня. Он хочет чай? — спросила она через голову Грекова.
— Да. Он хочет чай, — ответила Аня через голову Грекова. Тетка ушла, протяжно волоча шлепанцы. — Оправдываю, видя, что вы не правы. Просто я вас люблю. И, смешно, переживаю из-за того, что у вас в семье не все в порядке. Вы ведь не любите свою жену, верно?
Греков молчал, он все не мог освоиться с этой странной манерой вести разговор.
— Не любите, — ответила Аня. — Жаль, конечно. Но сердцу не прикажешь. Я специально ходила в больницу, чтобы посмотреть на вашу жену. Она мне тоже не понравилась. Вы, верно, любите другую женщину?
— Да.
Аня помолчала, потом заговорила чуть тише:
— А жену свою вы никогда и не любили? Потому что всегда любили ту женщину.
— Да.
— И она замужем?
— Да.
— Господи! Если бы вы меня любили и я была бы замужем, я бы все бросила, все оставила. Все, все…
Обычно бледное лицо Ани раскраснелось. Бронзовый Наполеон печально взирал на груду окурков, должно быть напоминающих ему поле битвы…
В прихожей Аня подала Грекову пальто.
— Да, — вспомнил вдруг Греков, — вы не в курсе дела: закончила работу на заводе комиссия народного контроля?
Аня не отвечала.
— Товарищ Греков, спросите ее, не собирается ли она вас провожать? На улице прохладно, — крикнула Мария Кондратовна из комнаты.
— Нет, она не собирается меня провожать, — ответил Греков. — Так как же? Закончила работу комиссия или нет?
— Не в курсе. По-моему, они еще работают.
Глава шестая
1
Павел Алехин заглянул в диспетчерскую. Никого, все разбрелись по цеху. Он направился к телефону и набрал номер. Трубку поднял Всесвятский. Павел изменил голос и попросил позвать к телефону Татьяну Григорьевну. Он слышал, как Всесвятский громко окликнул Татьяну, и лишь после этого осторожно опустил трубку на рычаг, и вышел из диспетчерской. Теперь он был уверен, что Татьяна на работе. «Слежу, как сыщик, — мрачно подумал Павел. — Что же она со мной делает? И Кирилка тоже…»
Он был убежден, что ничего дурного Кирилл себе не позволит. Ладно, все утрясется. И Татьяна перебесится.
Павел пытался успокоить себя. Неприятности — штука проходящая, правда, давно что-то они не наваливались все разом.
