— Вот, вот… Когда он напился на заводе, Синьков тоже так сказал. А что случилось? Подумаешь?! — передразнил по-бабьи Павел. — А теперь парня на ипподроме застукали.
— А может, к нему давно приглядывались? Еще с тех пор, как твои орлы-молодцы, всякие там сопреевы, парню житья не давали. А ты, отец, в кустах отсиживался. Свои маленькие интересы берег. Чтобы кто о тебе дурно не подумал, что сына по блату опекаешь, да?
Голос Татьяны набирал высоту. И звенел. Теперь она, казалось, шла напролом, не разбирая дороги. Узкие, покатые плечи приподнялись. И фигура стала плоской, неуклюжей. Предательские морщинки выступили у губ, у глаз. Даже волосы, которых казалось не трогало время, лохматились и свисали бесцветными буклями. Сейчас она выглядела значительно старше своих лет…
Кирилл сразу понял — что-то произошло. Свет горел во всех комнатах. Он взглянул на часы: ровно одиннадцать. Обычно в это время мать и отец давно спят.
Он снял пальто, прошел в ванную и долго мыл руки, стараясь угадать, что кроется за этой подозрительной тишиной. Но мысли его вновь и вновь возвращались к Ларисе. Ему не хотелось уходить от нее. Да и зачем, собственно? Он решил остаться у нее насовсем. Но Лариса была против. Она боялась, что, увидев его, бабка догадается обо всем.
Кирилл вышел из ванной и погасил свет.
Отец сидел за кухонным столом. Мать была в комнате, слышались ее шаги.
— Мама, есть хочу! — крикнул Кирилл.
Отец повернул голову.
— А тебя там не кормили?
— Где, папа? — Кирилл насторожился, но не подал вида.
— Там, где ты был.
— Почему же? Кормили, — Кирилл усмехнулся, — но мало.
Мать торопливо вошла в кухню. Оглядела сына. Кириллу ее взгляд показался настороженным. Она достала из холодильника кастрюлю, вынула два голубца, положила на сковородку, полила соусом и поставила разогревать.
— Может, все-таки расскажешь нам, где ты был? — Отец не спускал с Кирилла глаз.
— Где я был? — Кирилл опять не смог сдержать улыбки. — Нет, пожалуй, не расскажу… Впрочем, я был у одного близкого мне человека. Вот и все, что я могу вам сказать.
— И на ипподром не захаживал?
Кирилл вздрогнул. Вот оно что! Что же им еще известно? Во всяком случае, пока еще рано волноваться.
— Может, расскажешь нам о бегах? — Отец старался говорить спокойно, но это у него не получалось.
— Паша, сейчас не время. Поздно уже, — произнесла Татьяна. — Пусть ест и идет спать.
Кирилл облегченно вздохнул. То, чего он боялся больше всего, что могло в любую минуту произойти между матерью и отцом, по-видимому, не случилось. Иначе мать не стала бы обращаться к отцу таким будничным тоном. Ну а остальное — черт с ним!
— Так мы с мамой ждем. Говори.
— Вы с мамой ждете? Что ж, я скажу, попробую. Бега, ну это — бега. Это черт знает что. Это взрыв! Это радость. Это камень в бочку с дождевой водой… Допустим, я спешу на бега, да? А навстречу прохожие. И мне кажется, что они улыбаются мне, подмигивают. Когда я вспоминаю лошадей, мне кажется, что со всех сторон этих шкафов, полочек выглядывают длинные лошадиные морды с печальными глазами.
Татьяна засмеялась.
— Браво, Кирилл. А ты — поэт…
Кирилл подмигнул матери. У него было прекрасное сегодня настроение. К тому же ему самому нравилось то, что он говорил.
— И я иду на бега, как на свидание. Я не игрок, нет. Пороха не хватает, да и с деньгами не очень. Но мне интересно наблюдать за этими людьми. Есть среди них и жулики. Ну их! Не о них речь… Ведь вы спрашиваете о бегах! Я говорю о тех людях, кто рискует ставить, потому что не может не рисковать, такие у них натуры, Павел Егорович. — Кирилл уже совсем повеселел. Он шутливо развел руками и поклонился. — Я кончил свое странное объяснение. Теперь могу есть?
Татьяна отставила сковородку. Кажется, голубцы успели немного подгореть. Достала тарелку.
— Ты будешь есть, Паша?
Павел молчал. И Кирилл взглянул на отца — чего это он?
— Ну… а следствие что показало?
— Какое следствие? — Кирилл напрягся. Так вот он что? Ах, Топорков, Топорков, верный страж закона. Вот почему ты интересовался номером домашнего телефона. Решил проявить гражданскую заботу, чтобы никто не упрекал тебя в казенщине. Возможно, ты и прав по-своему, Топорков. Только ты плохо разбираешься в людях, следователь. Ведь сам отметил, что Кирилл вот уже столько недель не показывался на ипподроме. Отошел от этого. Нет, все-таки догнал и плюнул. Эх, Топорков, Топорков… Честно говоря, Кирилл подозревал, что телефон взят именно с этой целью, но как-то не хотелось верить…
— Какое следствие? — повторил в растерянности Кирилл.
— Он же в гостях был, Павел, — голос Татьяны вдруг переломился. — В гостях…
Павел не повернул головы.
— Не сбивай меня, Татьяна… Значит, речь вел о жуликах, да?! Тихо! Все мне сообщил следователь, все… И о том старом хрыче, что тебя с толку сбивал… Поэт! Имя отца позоришь!
Кирилл озорно встряхнул головой. Ему вдруг стало смешно и грустно. И он не чувствовал никакого волнения. А на память пришли какие-то строчки. Где он их слышал, Кирилл не помнил. То ли по радио, то ли читал когда-то… Он заложил большой палец за пуговицу рубашки и встал в позу.
— «Что в имени тебе моем? Оно умрет…»
Павел рывком поднялся и, не размахиваясь, сильно ударил Кирилла по щеке.
Татьяна швырнула ложку обратно в кастрюлю. Павел опустил свое грузное тело на табурет. Ссутулился, спрятав руки под стол. И вдруг неожиданно выкрикнул:
— Ты что, слепая? Слепая ты? Не видишь?
Кирилл вышел в коридор, рванул с вешалки пальто, достал шапку. Из темноты прихожей донеслось его бормотание:
— Хорошо. Откровенно. А то все прячешься, прячешься… На Доске почета…
3
В цехе было жарко. Мощные вентиляторы, которые обычно включались на ночь, сейчас не работали. Лучше терпеть жару, чем дребезжащий грохот.
Сегодня «вечеряло» семь бригад. На верстаках были аккуратно сложенные полусобранные приборы. Но к ним никто не притрагивался. Люди слонялись по цеху, переговариваясь о всяких пустяках. Шуршали мятые зачитанные газеты. Слышался резкий стук домино.
Начальник цеха Стародуб и начальник ОТК Борискин сражались в шахматы.
— Если через час не привезут транзисторы, всех отпущу по домам. — Иван Кузьмич вертел в пальцах слона, выбирал на какую клетку поставить. Играл он неважно.
— П-п-попробуй. Схлопочешь выговор! — Борискин тоже играл не лучше, но делать все равно нечего. — Директор еще на заводе. Сам видел.
Стародуб рассматривал шахматное поле.
— Ходи. Так и уснуть можно, — сказал Борискин.
— Да ну! — Иван Кузьмич сгреб фигуры и перевернул доску.
Борискин равнодушно принялся помогать укладывать фигуры. Он давно уже подумывал, как бы уйти домой, но на приемной документации была необходима его подпись. Подписать, конечно, можно бы и утром, задним числом, и Борискин так бы и поступил, не будь сейчас на заводе директора. Вообще-то начальнику ОТК нет дела до ритмичной работы цеха. Но без него не зачтут продукцию. Вот Борискин и торчит в цехе, ждет, когда начальник снабжения Сойкин привезет транзисторы. А Сойкин весь день слоняется по заводу «Электродеталь» и ждет, когда изготовят триста транзисторов. Он их горяченькими и доставит. Всего лишь триста транзисторов, величиной с ноготь. Они давным-давно затребованы, но по каким-то причинам не поставлены заводу в срок.
— И те, с «Электродетали», тоже «вечеряют», — Иван Кузьмич вздохнул.
— А как же, — согласился Борискин.
— Как ты думаешь, Грекова стукнут по мозгам или нет? — завел Стародуб привычный за последние дни разговор.
— Ч-ч-черт его знает. А жаль. Он бы навел порядочек, раз задумал.
— Не дадут. Слишком много надо ломать, — сказал Стародуб.
Они еще долго и обстоятельно разговаривали о разных делах. Забот у каждого было предостаточно.
Стародуб толкнул Борискина в бок и прошептал:
— Сам явился.
— А ну его, — тихо ответил Борискин. — Мечется, сам не знает, что ему н-н-надо.
Директор вошел в цех. Вид у него был утомленный. Смердов давно не бывал в цехе ночью. Обычно в конце месяца планом занимался Греков. Но сейчас он в командировке, вот и пришлось…
Завидев высокую фигуру директора, рабочие подняли головы от газет, стук домино прекратился. Послышались голоса:
— Рафаэль Поликарпович, долго нам еще цех сторожить?
— Надоело. Люди десятый сон видят, а нам завтра с утра заступать.
— Отпускайте по домам. Флажки нам не нужны.
Смердов, глядя прямо перед собой, прошел через весь цех. Казалось, что раздраженные голоса до него не долетают.
— Не звонил Сойкин? — спросил он, останавливаясь рядом со Стародубом.
— Никак нет, — ответил начальник цеха.
— Соединитесь с Сойкиным и доложите мне.
