Вариант ст. 189–196, по-иному характеризующий Карамзина:
Пером из крыльев ЛеляЗдесь пишет Карамзин,Преемник Мармонтеля,В таблицах мнемозинЛюбовны приключеньяДевиц и светских дамИ сладки откровеньяЧувствительным сердцам.
В автографе послания после ст. 200 есть следующие зачеркнутые строки, также относящиеся к Карамзину:
Всегда внушенный чувством,Умел он позлатитьОратора искусствомПовествованья нитьИ в слоге плавном слитьВсю силу РобертсонаИ сладость Ксенофона;Аттической пчелы,Волшебной…
Направив послание Жуковскому и Вяземскому, Батюшков просил их сделать замечания, которые и были присланы (Соч., т. 3, стр. 178 и 183–184). Батюшков радовался тому, что друзьям понравилось его послание (Соч., т. 3, стр. 184), тем более что он видел в нем недостатки, в частности считал «конец живее начала» (Соч., т. 3, стр. 153). Первоначально послание называлось «К пенатам». Батюшков так объяснял это заглавие в письме к Вяземскому от 10 мая 1812 г.: «Я назвал послание свое посланием „К пенатам“, потому что их призываю в начале, под их покровительство зову к себе в гости и друзей, и девок, и нищих и, наконец, умирая, желаю, чтоб они лежали и на моей гробнице. Я назвал сие послание „К пенатам“ так точно, как Грессет свое назвал „Chartreuse“» <«Обитель»> (Соч., т. 3, стр. 183). В послании есть некоторые мотивы, навеянные этим произведением Грессе (например, перечисление любимых авторов поэта), а также посланием «Моим пенатам» французского поэта Жана Дюси (1753–1816). Батюшков писал Гнедичу 3 мая 1809 г.: «Женимся, мой друг, и скажем вместе: святая невинность, чистая непорочность и тихое сердечное удовольствие, живите в бедном доме, где ни бронзы, ни драгоценных сосудов, где скатерть постлана гостеприимством, где сердце на языке, где фортуны не чествуют в почетном углу, но где мирный пенат улыбается друзьям и супругам, мы вас издали приветствуем!» (Соч., т. 3, стр. 36). В этих строках письма – по справедливому замечанию Д. Д. Благого – уже содержится «зерно» послания (изд. 1934, стр. 489). Стихотворение Батюшкова имело огромный успех. Оно вызвало ответные послания Жуковского и Вяземского, написанные блестяще разработанным в «Моих пенатах» трехстопным ямбом. Этот размер, имитирующий интимную дружескую беседу, широко использовали подражатели Батюшкова (см., например, стихотворение Нечаева «Послание к князю N. N. в день отъезда его из Петербурга в Москву» (ВЕ, 1816, № 12, стр. 261–264). Они использовали также любовно-эротические образы послания и связанное с ними имя его героини Лилы (см. стихотворение С. Е. Раича «Эроты», напечатанное в 1824 г. в «Мнемозине», ч. 2, М., 1824, стр. 52). М. П. Погодин, описывая кабинет Карамзина в Остафьеве, где создавалась «История государства Российского», характеризовал его теми стихами «Моих пенатов», в которых была нарисована скромная хижина поэта: «Всё утвари простые…» и т. д. (см.: М. Погодин. Н. М. Карамзин по его сочинениям, письмам и отзывам современников, ч. 2. М., 1866, стр. 28). Напротив, многие писатели декабристского круга относились к посланию Батюшкова весьма иронически. Грибоедов и Катенин в комедии «Студент» (1817) заставили поэта Беневольского, в лице которого были осмеяны карамзинисты, читать в несколько переиначенном виде начало послания Батюшкова (д. 2, явл. 11). Пушкин на полях «Опытов» одобрительно отмечал жизнерадостный колорит послания и заключенные в нем выпады против знати и богачей. Он также писал: «Слог так и трепещет, так и льется – гармония очаровательна» (П, т. 12, стр. 274). Наряду с этим он сделал такое критическое замечание: «Главный порок в сем прелестном послании – есть слишком явное смешение древних обычаев мифологических с обычаями жителя подмосковной деревни. Музы – существа идеальные. Христианское воображение наше к ним привыкло, но норы и келии, где лары расставлены, слишком переносят нас в греческую хижину, где с неудовольствием находим стол с изорванным сукном и перед камином суворовского солдата с двуструнной балалайкой, – это все друг другу слишком уже противоречит» (П, т. 12, стр. 272–273).
Вяземский Петр Андреевич (1792–1878) – поэт и критик, один из ближайших друзей Батюшкова; в 1814 г. Батюшков писал Вяземскому: «Ты занимаешь первое место в моем сердце…» (ЦГАЛИ).
Рухлая скудель – глиняная посуда.
В жупел и в огни. Идиоматическое выражение, означающее ужасное испытание; жупел – горящая сера; в нее якобы, по христианскому мифу, погружены грешники в аду.
Богиня слепая – Фортуна.
Аония – часть Древней Греции, где находился Геликон.
Парнасские царицы – музы.
Наш лебедь величавый – Державин, сравнивавший себя с лебедем в одноименном стихотворении.
Наш Пиндар, наш Гораций – характеристика двух струй поэзии Державина (гражданственной и интимно-психологической), заимствована из посвящения Державину трагедии В. А. Озерова «Эдип в Афинах» (1804), где Державин определялся как поэт, «который с парением Пиндара согласил философию Горация…, коего стихотворство шумно, быстро и чудесно, как водопад Суны».
Суна – река, на которой находится водопад Кивач, воспетый Державиным в оде «Водопад».
Платон (427–347 до н. э.) – древнегреческий философ. Карамзин писал о нем в очерке «Афинская жизнь» (1793).
Агатон (V в. до н. э.) – древнегреческий трагик, друг Платона и Эврипида. Карамзин писал об Агатоне в очерке «Цветок на гроб моего Агатона» (1793), его имя упоминается и в очерке Карамзина «Афинская жизнь», где описывается ужин афинянина Гиппия.
Наслажденья храм. В том же очерке «Афинская жизнь» говорится, что на доме Гиппия была надпись: «Храм удовольствия и счастия, отверстый для всех мудрых любителей наслаждения» (Карамзин. Сочинения, т. 3. СПб., 1848, стр. 420).
Древню Русь и нравы Владимира времян и т. д. Речь идет об исторических трудах Н. М. Карамзина, в частности подразумевается, видимо, его статья «О случаях и характерах в российской истории, которые могут быть предметом художеств» (1802).
Сильф прекрасный – И. Ф. Богданович; см. о нем примеч. к стихотворению «Видение на берегах Леты», стр. 275.
Цитра – см. стр. 270.
Мелецкий – Нелединский-Мелецкий Юрий Александрович (1752–1828), поэт карамзинской школы, автор песен и стихотворений с любовно-эпикурейской тематикой.
Федр (I в. до н. э.) – первый римский баснописец.
Пильпай (Бидпай) – легендарный индусский баснописец.
Дмитриев Иван Иванович (1760–1837) – поэт-сентименталист, автор басен, сатирических сказок, лирических стихотворений и песен, высоко ценившийся Батюшковым. В свою очередь Дмитриев называл Батюшкова «достойным собратом любезного Жуковского» и находил, что он пишет «прекрасные» стихи (И. И. Дмитриев. Сочинения, т. 2. СПб., 1895, стр. 225). Дмитриев восторженно встретил появление «Опытов», видя в них доказательство «успехов» русского просвещения (там же, стр. 243), и цикла «Из греческой антологии» (см. также вступ. статью, стр. 49).
О Хемницере и Крылове см. примеч. к «Видению на берегах Леты», стр. 275, 277.
Питомец муз надежный – стих из «Послания Попа к Арбутноту» И. И. Дмитриева.
Аристиппов внук. В письме к Вяземскому от 19 декабря 1811 г. Батюшков так объяснял эти слова: «Это, то есть, не значит, что ты внук, то есть взаправду, и что твой батюшка назывался Аристиппычем или Анакреонычем, но это значит то, что ты, то есть, имеешь качества, как будто нечто свойственное, то есть любезность, охоту напиться не вовремя и пр., пр., пр.» (Соч., т. 3, стр. 168). Аристипп (IV в. до н. э.) – древнегреческий философ, видевший цель жизни в наслаждениях.
О! дай же ты мне руку – эти слова Батюшков почти буквально повторил через несколько лет после сочинения послания в письме к Вяземскому от 27 августа 1815 г., где он восклицал: «Дай же мне руку, мой милый друг, и возьми себе все, что я могу еще чувствовать – благородного, прекрасного. Оно твое» (ЦГАЛИ).
Наемны лики – церковный хор певчих.
Цевница – см. стр. 268.
К Жуковскому*
Впервые – ПРП, ч. 2, стр. 201–205, с неточной датой: 1811 г. С изменением ст. 29 – ССП, ч. 5, стр. 111–113. Печ. по «Опытам», стр. 148–152. Входит в письмо Батюшкова к Жуковскому от июня 1812 г. (Соч., т. 3, стр. 189–190). Вместо ст. 19–51 в письме следующие строки:
Под сению свободы,Достойные природыИ юныя весны!Тебе – одна лишь радость,Мне – горести даны!Как сон проходит младостьИ счастье прежних дней!Всё сердцу изменило:Здоровье легкокрылоИ друг души моей.
Послание вызвало хвалебную оценку Пушкина на полях «Опытов»: «Прекрасно, достойно блестящих и небрежных шалостей фр<анцузского> остроумия, – и везде язык поэзии» (П, т. 12, стр. 276).
