мы не понимали, а Энсона Карта знали. Вряд ли, думали мы, этот человек присоединится к настоящему безумцу, желающему сгореть в атомной войне. Скорее всего, это очередной блеф. Слова Джонса, переданные через Карта, мы не восприняли всерьёз – перспектива самоубийственной войны ради «победы над миром неокапитала» казалась нереальной.
Поэтому я считал план Уэллса разумным и, главное, своевременным. Ни в коем случае нельзя было терять время. И, раз промедление являлось наиглупейшим вариантом, Мирхофф и его заместители предпочли именно его.
Воли для силового решения у них не было, уступить Джонсу и показать слабость они не могли, а личные интересы требовали поддержать «Сан Энерджи» и не дать Джонсу расправиться с корпорацией. Возможно, сыграл психологический фактор – с угрозой такого масштаба ни Мирхофф, ни Редди, ни великий шептун Торре раньше не сталкивались, и подходящего опыта у них не было. Отсутствие опыта можно было компенсировать силой воли, как у Уэллса, или интеллектом, как у меня, но шефы Организации были лишены и того и другого.
Сегодня, столько лет спустя, я склоняюсь к мысли, что Уэллс мог быть прав в те первые часы. Если бы мы сразу пресекли шантаж Джонса, надавили, загнали в угол, а потом предложили выход – возможно, удалось бы избежать катастрофы.
Но Мирхофф решил иначе.
Торре придумал уникальную формулу: «Шанхай не может выйти из состава Организации, ибо механизм выхода не является общепризнанным». Формально, таким образом, они продолжали считать Шанхай членом Организации, а значит, одновременно и признавали, и не признавали «зону особых интересов».
Ультиматум Джонсу они отправили – но это был не ультиматум, а предложение сесть за стол, выпить вина и рассказать, чем он, собственно, недоволен: про судьбу сгоревших по ошибке жителей Уханя уже все забыли, и Торре вновь примерял на себя тунику медиатора.
Тихоокеанский флот, который Редди собрал и двинул к берегу Шанхая, получил приказ быть готовым к бою, но «не поддаваться на провокации» и «провокаций не совершать». Силы быстрого реагирования так и не покинули военные базы. Тем временем начала поступать информация, что Джонс приказал своим частям выдвинуться на огневые рубежи и зачистить «зону особых интересов» от «Сан Энерджи».
«Сан Энерджи» могла ответить асимметрично – в конце концов, у этой «частной коммерческой корпорации» имелись самые большие среди ТНК нелегальные запасы биологического оружия (не исключаю, что и пара водородных бомб у них завалялась). Но сейчас внимание всего мира было приковано к событиям в Восточном Китае, и корпорация предпочла не рисковать.
Гонконг, чьё правительство уже давно было куплено корпорацией, не дожидаясь нашей санкции, заявил, что поддержит «Сан Энерджи», и поднял самолёты в воздух. Первый воздушный бой между истребителями двух ядерных городов-государств случился в 19:28 по Нью-Йорку.
Весь день я провёл в штаб-квартире и только под вечер вздремнул в комнате отдыха своего кабинета, наплевав на то, что официально доступ туда мне закрыт. Отчаянные времена требуют отчаянных мер, и я, поднятый на ноги в пять утра и десять часов подряд пикировавшийся с политическими гениями, так и не решившими, убивать Джонса или восхвалять, зашёл в свой кабинет, лёг на диван и мгновенно заснул.
Сон мой был недолгим и беспокойным. Мне снился Энсон Карт.
Как я сумел выяснить в перерыве между совещаниями, мой приятель прилетел в Шанхай ещё полгода назад, причём по личному приглашению преподобного. Всё время после смерти Евангелины Энсон находился в глубокой депрессии, которую лечил электронаркотиками и всякой дрянью; я так понимаю, на четвёртый год самобичевания Энсон возненавидел уже не только её, себя и меня, но и весь мир вокруг.
Организацию он никогда не жаловал, все его статьи и книги яростно критиковали глобальный порядок; он создал себе репутацию не просто антиглобалиста, но противника конкретно этого, нынешнего мироустройства. До самоубийства Евы, однако, Энсон относился к Организации скорее скептически. Он не ненавидел её, а вольности в книгах и выступлениях допускал для скандала.
Как выяснилось, внимательно читавший эти книги преподобный Джонс трактовал их иначе.
Из справки, которую предоставил мне ОКО, следовало, что Энсон не сразу решился лететь в Шанхай. Он долго сомневался и встречался с людьми Джонса в Европе. Преподобный создавал впечатление, как я понял, что «новое общество» Шанхая вдохновлено идеями Энсона, – конечно, с такой формулировкой он легко подцепил тщеславного Карта на крючок, вытащил из депрессии и доставил к себе.
Да, в Шанхай уехало много интеллектуалов и мыслителей, разочарованных в современном обществе. Но, по вполне понятным причинам, бегство Энсона болезненно отозвалось во мне. Во сне, помню, я чуть ли не впервые ясно осознал: потеряв Еву Карр, я должен приложить все усилия, чтобы не потерять теперь и Энсона.
Он – единственное, что осталось от моей прежней жизни; я долго пытался забыть её, поэтому отвернулся от него и от Евы и поплатился за это. После её самоубийства я стоял возле могилы и думал: какой же я дурак, сколько бы я отдал, чтобы развернуть время вспять, вернуться хоть на год назад, когда она была ещё жива… Я бы всё сделал по-другому, решил тогда я; но, встретившись с Картом и получив удар в челюсть, повторил ту же ошибку. Я скрылся, я сбежал, я ему не помог. И когда ему стало плохо, когда Энсон Карт вдруг опустился на колени и заплакал, я злорадно усмехнулся и ушёл.
Может, он был прав, когда говорил мне, что я проживаю эрзац-жизнь, что лишён эмпатии, не способен на глубокие человеческие чувства и страсти, – может, он был прав, а я ошибался?..
Время осознать это, подумал я в сумраке сна. Время осознать и не совершить новую ошибку, время остановиться и представить, как всё может сложиться, время исправить старые грехи, пока есть шанс; пока мы живы, время есть. Я проснулся в 19:30, спустя две минуты после того, как ВВС Шанхая сбили гонконгский истребитель, с одной-единственной и очень чёткой мыслью: чего бы мне это ни стоило, но Энсона Карта я спасти обязан. Не знаю как, любым способом, любыми жертвами, я должен вывести его из Шанхая, перед тем как главный калибр откроет огонь. Ещё одного надгробия рядом с могилой Евы я себе не прощу.
Почему-то именно во сне я пришёл к выводу, что мирно урегулировать конфликт не удастся. Из Шанхая не выбраться живым; этот вояж не для тех, кто строит планы. Пробудившись, впрочем, я даже не успел посмеяться над своим открывшимся даром прорицателя, потому что узнал новости.
Истребитель сбили над озером Поянху, где он прикрывал эвакуацию одной из баз «Сан
