Послышался стук каблуков по каменным ступенькам, и через секунду показалась высокая, полноватая женщина, одетая в черное монашеское платье. Она остановилась перед ними, терпеливо сложив руки на животе.
— Я сестра Матильда, — произнесла она скрипучим голосом. — Чем могу вам помочь? — продолжала она, оставаясь на том же месте.
— Мы хотим отыскать ребенка, которого принесли сюда девять лет назад, — начал Хантер.
— Извините. Не понимаю. Вы хотите усыновить или удочерить ребенка? Какого-то определенного ребенка? — продолжала выяснять монахиня.
— Нет, это моя дочь, наша дочь, — решительно вмешалась в разговор Линетт. — Нам очень важно найти именно нашу девочку.
Монахиня нахмурилась, окинув взглядом дорогую на вид одежду Линетт и как бы оценивая.
— Так вы говорите, что отдали ее нам девять лет назад? Как ее звали?
— Я… я не уверена, — голос Линетт задрожал. — Не я приносила ее сюда. Приносил совершенно другой человек. Полагаю, это могла быть миссис Барбур, Луиза Барбур. Девочку хотели назвать Джулией.
Монахиня странно посмотрела, но не стала возражать и выдержала небольшую молчаливую паузу.
— Что ж, пройдемте в мой кабинет, и я посмотрю в документах, — только и добавила она, рукой приглашая следовать за ней.
Хантер и Линетт пошли следом за сестрой Матильдой. Они вошли в просторную и почти пустую комнату, стены которой были абсолютно голы, и только в одной из стен встроен небольшой камин.
Сестра Матильда указала своим посетителям на два деревянных, с прямыми спинками стула, стоящих перед столом, а сама пошла к деревянным шкафам в углу помещения.
— Говорите девять лет назад? — спросила она, медленно просматривая шкафчики и изучая написанные на табличках цифры. Губы ее что-то высчитывали. — Это будет 1862-ой год?
— Да.
— Не помните, какое время года?
— Конечно! — Линетт почти возмущенно посмотрела на монахиню. — Моя дочь родилась восемнадцатого февраля. Я… Я думаю, женщина принесла сюда малютку вскоре после рождения.
Сестра Матильда выдвинула один из ящиков и начала рыться в нем. Минуты ожидания были очень тягостны для Линетт. Наконец Матильда достала какой-то листок бумаги и внимательно прочитала его.
— Да, вот. Одну новорожденную девочку оставили у нас девятнадцатого февраля. У нее не было имени, и мы назвали ее Джейн Элис Ренар.
Сердце Линетт, казалось, остановилось, а грудь болезненно заныла.
— Да, — голос ее перешел на шепот. — Да, должно быть, она.
— У младенца были черные волосы и голубые глаза. Но никаких особых примет, родинок, родимых пятен не имелось.
Линетт слушала, как женщина зачитывает сведения о ее дочери, стараясь не пропустить ни одного слова.
— Пожалуйста, что с ней? Где она?
— Я сейчас это и ищу.
Монахиня подошла к другому шкафчику и начала перекладывать бумаги там. Видимо, найдя то, что нужно, она принялась читать про себя, потом на минуту застыла.
— О!
Линетт сковал ужас.
— Что? В чем дело? — забеспокоилась Линетт. Она была едва жива. Волнение сковало ее.
— Дело вот в чем. Здесь нет карточки девочки. Ее забрали из приюта.
На этот раз она подошла к большому шкафу и, открыв дверцу, что-то там принялась искать. Монахиня поочередно выдвигала маленькие ящички и просматривала их содержимое. Наконец она отыскала нужную карточку, прочитав ее, кивнула.
— Да. Семейная пара удочерила ее, когда девочке было всего несколько месяцев от роду.
Сердце Линетт пронзила острая боль. Все-таки, направляясь в приют, в глубине души она надеялась, что дочь ждет ее здесь. Она бессознательно схватила за руку Хантера, и он крепко сжал ее.
— Кто ее забрал? — спросил Хантер. — Где она сейчас?
Сестра Матильда спрятала карточку обратно в ящик.
— Извините. — Она задвинула ящик и закрыла дверцу шкафа. — Нам нельзя давать такую информацию. Все держится в строгой тайне.
— Но… — начала было Линетт, — но это мой ребенок! Мне нужно знать! — Она вскочила со стула.
— Извините, — повторила монахиня, сохраняя каменное выражение лица. — У нас такие правила, я ничего больше не могу сделать. Так будет лучше.
— Лучше! Кому?
— Ребенку. Да и всем, кого это касается. Иногда мать отдает в приют своего ребенка, а потом ее начинает терзать чувство вины, и она возвращается, чтобы забрать его. Но едва ли это будет справедливо по отношению к супружеской паре, удочерившей девочку. Мы не имеем права забрать ее у них.
— Справедливо!? — воскликнул Хантер, вскочив на ноги и подходя к женщине. Лицо его было мрачным и угрожающим, и монахиня непроизвольно попятилась.
— Хотел бы я знать, насколько справедливо украсть у матери ребенка? Насколько справедливо сказать ей, что он умер? Она ни разу не видела ее, не держала на руках… Это по-вашему, справедливость?
— Хантер! — крикнула Линетт. Когда она услышала, как Хантер защищает ее, на душе стало теплее. Но она не должна позволить Хантеру запугать или разгневать монахиню, в руках которой находятся ключи от шкафа, а им необходимо любыми путями получить нужные сведения.
— Ведь это не вина сестры Матильды, что у меня украли ребенка. И… Я уверена, что есть правила, которых она обязана придерживаться.
— Правильно. — Монахиня утвердительно кивнула.
Хантер обернулся к Линетт.
— Ты что, сошла с ума? Какого черта…
— Хантер!
Линетт гневно посмотрела на него. Он поморщился, но замолчал и отошел в сторону, скрестив руки на груди. Линетт повернулась к монахине и очаровательно улыбнулась.
— Извините, сестра Матильда. Но вы должны понять, что наша ситуация немножко необычна, не похожа на другие. Я не отдавала вам своего ребенка. Меня обманули. Страшно обманули.
— Я в этом не сомневаюсь. — Выражение лица женщины говорило, что она думает как раз обратное.
— Но это не меняет принятого у нас порядка. Если ребенок усыновлен или удочерен, мы не можем открыть тайну его местонахождения никому.
— Но вы не имели права отдавать ее! Она моя дочь! Я не отказывалась от нее. Права матери важнее всего, не так ли? — голос Линетт срывался от отчаяния. — Я должна ее найти! Должна ее вернуть!
— Вот именно поэтому мы и не можем вам сказать, где она. Что же делать тем людям, которые стали ей матерью и отцом? Она их дочка вот уже девять лет. Она выросла, считает их своими родителями. А теперь, если объявится настоящая мать, это принесет страдания многим и, прежде всего, ребенку.
— А я не страдала эти девять лет?! — воскликнула Линетт. — Разве мне не было больно?
— Очевидно, для нее это не имеет значения, — мрачно вставил Хантер. — Идем, Линетт. Она нам ничем не поможет. Ты же видишь!
