– Это, явно, не тот случай! – грустно и понимающе вздохнул Егор, отходя подальше от опасных коричнево-кофейных вод Рио-Рохо. – Слышал я уже, причём, неоднократно, про этих злобных пираний… Ладно, господа и дамы, извольте построиться! Хочу оглядеть вашу новую экипировку…
Исидора, нарядившаяся в мешковатое цветастое платье, с голубым платком на голове, смотрелась неприметной замарашкой-дурнушкой. А мужчины отряда были облачены в холщовые штаны и длинные рубахи-робы светло-серого и кремового цветов, на головах у всех красовались широченные, местами дырявые соломенные шляпы.
«Что же, самые обыкновенные бродяги и прохиндеи с большой дороги, с совершенно неблагородной щетиной на впалых щеках», – довольно отметил требовательный внутренний голос. – «Только, вот, лица недостаточно загорелые. Ладно, если их слегка вымазать сажей от костра, то и сойдёт. А, вот, сапоги на ногах – явно лишнее. С другой стороны, если босиком ходить в такую холодную погоду, то и серьёзно простудиться – раз плюнуть…».
Перед отплытием они плотно перекусили, не побрезговав содержимым котелков покойных плотовщиков. Так, ничего особенного – жидкая каша-размазня из незнакомой крупы, щедро сдобренная мелкими кусочками вяленого мяса и самой разнообразной травянистой зеленью. Ну, и на десерт – варёные утиные (это Исида определила) яйца.
На первом плоту разместились Егор, Фрол Иванов и Исидора, а на втором усердно работали длинными шестами и широкими вёслами Людвиг Лаудруп и Ванька Ухов. Третий же, лишний плот они – ради пущей конспирации – разобрали на составные части и по одному брёвнышку пустили вниз по течению, в свободное плавание к Атлантическому океану.
– Исида говорит, что лучше плыть вдоль левого берега, – сообщил Иванов. – Там и отмелей гораздо меньше, да, и вообще, тот берег наш, «гаучевский»…
Когда плоты уже подплывали к середине Рио-Рохо, Фролка обернулся назад и, внимательно оглядев в подзорную трубу покинутый берег, удовлетворённо констатировал:
– Во время мы унесли оттуда ноги! Прибрежный заросли уже все в густом дыму. В трёх местах, как минимум, их подожгли. Да и ветер крепчает, уже часа через полтора весь правый берег охватит жаркое пламя…
Егору, как бы там ни было, нравился такой способ передвижения. Плыви себе, никуда не торопясь, любуйся местными экзотическими красотами, строй тактические и стратегические планы на будущее. Иногда плоты долгое время шли по течению вдоль левого, обрывисто берега, но порой приходилось совершать и достаточно сложные манёвры, следуя за извилистым руслом Рио-Рохо, щедро усеянным песчаными отмелями и разноцветными камышовыми зарослями.
Один раза мимо плотов проследовали две длинные лодки с хмурыми личностями на борту. Личности внимательно изучали водную гладь реки и её берега, не обращая на плоты с оборванцами никакого внимания.
На ночёвку они остановились, пришвартовав плоты к длинному и каменистому мысу, за которым наблюдался солидный речной залив. Егор – в компании с длинным ружьём, конфискованным ещё на асьенде Гонсалесов у незадачливого мёртвого охранника – немного прошёлся вдоль болотистого берега.
Там, в речном заливе, было на что посмотреть! Белые, слегка подвядшие по осеннему времени кувшинки – диаметром больше метра, розовые лотосы, овальные и круглые островки фиолетовых и сиреневых камышей. Десятки тысяч самых различных птиц без устали кружили над неподвижными буро-кремовыми водами, миллионы москитов жужжали крайне неприветливо и зло. А ещё между лотосами и кувшинками медленно и плавно передвигались позеленевшие от времени солидные брёвна, местами покрытые рыжеватым реденьким мхом.
«Серые кайманы, ясный перец!», – кисло поморщился брезгливый внутренний голос. – «Возвращайся-ка, братец, обратно к реке, пока тебя здесь не сожрали. Ни кайманы, так москиты…».
На мысу горел в меру яркий костёр, на котором Лаудруп пытался зажарить тушки двух тощих диких уток, подстреленных им же из арбалета.
– Какие-то странные утки! – недовольно сообщил Людвиг. – Рыбой от них воняет нестерпимо, отдаёт гадкой болотной тиной. Впрочем, ничего другого и нет…
Егор, когда ещё только облачался в одёжку безвременно усопшего метиса-атамана, случайно нащупал под воротником робы надёжно закреплённый там железный рыболовный крючок.
«Чтобы русский человек – при первом же удобном случае – рыбки не половил?», – заныл азартный внутренний голос. – «Давай-ка, братец, покажи всем класс! Крючок-то хороший, наверное, № 15, не меньше…».
Он оперативно изготовил грубое подобие классической донки: к концу толстой волосяной верёвки привязал крючок, чуть выше зафиксировал груз, использовав для этой цели крупную прибрежную гальку – со сквозной дыркой в боку. На крючок Егор насадил первую подвернувшуюся под руку ярко-зелёную лягушку, от души раскрутил снасть над головой, забросил в воды Рио-Рохо метров на тридцать-сорок, а свой конец верёвки крепко привязал к неизвестному кусту, нависающему над берегом уже дремлющей реки.
Примерно через полчаса куст заполошно задёргался, словно собираясь вырваться на свободу и убежать куда-то – в неведомую даль.
После долгой и отчаянной борьбы Егор вытащил на каменистый берег тридцатикилограммового сома – натурального сома, только с очень длинными многоярусными усами и крупными жёлто-оранжевыми пятнами на жирных боках. Или эти пятна просто так выглядели – в черноте тропической ночи и отблесках яркого походного костра? Как бы там ни было, но пойманная рыба и на вкус оказалась сомом. Обыкновенным сомом, запечённым в обычных углях самого обыкновенного, уже остывающего тропического костра…
После ещё одной, абсолютно ничем непримечательной ночёвки, плоты подошли к месту впадения Рио-Рохо в великую и непревзойдённую Ла-Плату, несуетливо пристав к левому берегу.
– Сейчас быстренько пообедаем и пойдём дальше, – объяснил это своё решение Егор. – Бог даст, к полуночи дойдём до славного Буэнос-Айреса, там плоты бросим и наймём парочку конных повозок.
Неожиданно со стороны Ла-Платы показалась очередная длинная лодка-пирога – с двумя гребцами-индейцами и тремя благородными идальго на борту.
– Исида говорит, что не надо обращать на них никакого внимания, – стоя спиной к реке посоветовал Фролка. – Эти кабальерос все ужасно гордые из себя. Покажется, что, мол, не так посмотрели на них, благородных донов (то есть, без должного пиетета), сразу же велят гребцам пристать к берегу, чтобы доходчиво втолковать всякому быдлу – кто в аргентинской пампе настоящий хозяин…
– Хоть смотри, хоть не смотри, это уже не поможет, – зло сплюнул в сторону Ванька Ухов и неуловимым движением достал из-за голенища сапога японскую метательную звёздочку. – Эти красавчики прямо к нам направляются. Похоже, что без жаркой драки не обойтись. Что, Александр Данилович, действуем – как всегда?
– Отставить – горячку пороть! – недовольным голосом приказал Егор. – На берегу остаются Фрол и Исидора, пробуют вежливо отговориться. Остальные спокойно и несуетливо, как ни в чём не бывало, продолжают заниматься текущими делами. То бишь, разжиганием костра и приготовлением обеда. Оружие не выпячивать, но держать под рукой. Людвиг, заряди арбалет и отложи в сторонку… Если почувствую серьёзную опасность, то ударю первым. А вы, орлы, уже после меня…
Лодка пристала между плотами, два кабальерос ловко выбрались на песчаный берег, высокомерно пыжась, вступили в разговоры с Фролом и замарашкой Исидорой, голова которой была плотно замотана голубым рваным платком по самые брови. Сперва всё было достаточно мирно и спокойно, но, вот, один из незваных гостей протянул руку, чтобы сорвать с головы девушки платок. Исидора, тихо выругавшись сквозь зубы, ловко отшатнулась в сторону, после чего над речным берегом повисла тень напряжённости…
Умница Фролка тут же, чтобы вернуть разговор в спокойное русло, отпустил какую-то солёную шутку. Кабальерос дежурно заржали, но чувствовалось, что их что-то слегка насторожило. Один из них – очень высокий, в чёрной короткой жилетке, щедро расшитой серебром – резко ткнул в сторону Егора указательным пальцем и разразился цветастой тирадой на испанском.
«Видимо, приказывает подойти», – предположил сообразительный внутренний голос. – «Пока ничего страшного не происходит, братец. Подойди, конечно же, поклонись дяденьке до самой земли, не убудет с тебя…».
Высокий идальго, внимательно и брезгливо всматриваясь в лицо Егора, частично скрытое дурацкой соломенной шляпой, начал требовательно и зло задавать – один за другим – длинные вопросы.
– Си, сеньор! Си, сеньор! – зачастил, безостановочно кланяясь, Егор.
«Идиот ты, братец!», – рассердился строгий внутренний голос. – «Лучше бы немым притворялся. Мычал бы утробно и тупо, к примеру, разбрасывая во все стороны неаппетитную слюну…».
