вынесла целое интервью, покинула его безо всякого предупреждения, оставив один на один с его нетерпением, а ведь впереди еще два дня. Он испугался, что может нагрубить Алисе Кэрролл, а потом рассердился на себя за этот испуг и понял, что способен нагрубить даже сильнее. Но когда он увидел Алису Кэрролл за бывшим столом Керис, за которым она казалась миниатюрнее самой Керис, его злость испарилась.
– С Беллами он был просто безупречен, – сообщил Алисе рекламщик. – Я как-то присутствовал при интервью, когда Говарду не понравился собеседник. Неприятное зрелище, скажу я вам.
Бен вынужден был признать про себя, что Алиса Кэрролл очень даже ничего: легкие румяна на мраморном личике подчеркивали высокие скулы, светлые волосы каскадом спадали до талии из-под ободка, изображавшего змею. Она дважды тряхнула его руку и произнесла:
– Делайте все, что угодно, лишь бы увеличить продажи.
Бен рассудил, что она обращается не только к нему, но и к Марку Матвею, отчего ему показалось, что его заслуги признали лишь наполовину.
– Я хочу позвать редакционного фотографа, чтобы снял вас до вашего отъезда, Бен, – сказал рекламщик.
– А как же Эллен?
– Пришлите нам ее фотографию.
– Можем сфотографировать его прямо сейчас, – сказала Алиса Кэрролл, бросив взгляд на Бена. – Если вы, конечно, не возражаете.
– Я переживу.
Она оценила его ответ короткой улыбкой и, приподняв тонкие брови, выразительно поглядела на рекламщика, выставляя за дверь.
– Кофе, – сказала она Бену таким тоном, словно предлагала ему протрезвиться.
Пока они дожидались кофе, она болтала с ним о книге, которую называла «Снежинки». Она была довольна продажами «Снежинок» и, похоже, удивлена. Поговаривают о возможности номинировать «Снежинки» на премию за детскую литературу. Наверное, ее комментарии не показались ему такими воодушевляющими, какими очевидно были, потому что у нее все время звонил телефон. А вскоре в ее кабинет из стекла и фанеры явился фотограф.
– Подержите мои звонки на линии, – велела Алиса Кэрролл секретарше, которая принесла кофе, и кивком предложила фотографу начинать, как только тот будет готов. Бену же она сказала: – Вы хотите услышать, что я думаю о вашем последнем произведении.
– Естественно, – вежливо отозвался он.
– Мне кажется, вы слишком сильно стараетесь.
Затвор камеры издал электронный щелчок, похожий на приглушенный возглас. Фотограф снимал вовсю. И черт с ним, гневно подумал Бен – он хотя бы не застал Бена врасплох, в отличие от Алисы Кэрролл. Бен так старался не выдать своего замешательства, что начал запинаться:
– Что, чтобы что?
– Чтобы произвести то, что, по-вашему, хочет получить рынок.
– Разве вы не об этом просили?
– Верно, только обычно мои авторы не воспринимают меня настолько буквально. Мне, разумеется, надо было увидеть готовое произведение, прежде чем судить о нем, и в данном случае я бы сказала, книга доказывает, что вы не настолько хорошо следуете нашим указаниям, как вам кажется.
Быстрые щелчки затвора камеры походили на плохо замаскированный смех.
– Так что же вы скажете? – Бен постарался, чтобы его голос звучал благожелательно, но с прохладцей.
– То, что я уже сказала. – Алиса подалась вперед на своем вращающемся кресле, и Бену представилось, как он раскручивает кресло все быстрее, пока совершенно не исчезает под столом. – Если хотите знать мое мнение, что вам делать, – продолжала Алиса, – я бы сказала, вам стоит поменьше тыкать читателю пальцем. Разделяйте его тревоги, но пусть книга доказывает вашу точку зрения вместо вас. Люди не любят, когда им читают нотации, а уж дети и подавно.
«И я тоже», – парировал Бен про себя. Интересно, не означает ли смешок затвора, что фотокамера запечатлела эту мысль.
– Еще вы могли бы привнести побольше воображения в текст, – говорила между тем Алиса Кэрролл, – поскольку в этом вы как раз хороши, и это, кажется, продается. Достаточно?
Ее последняя реплика относилась к фотографу, однако Бена так и подмывало ответить. Когда фотограф ушел, она сказала Бену:
– Надеюсь, вы не против, что он снимал вас во время нашего разговора. Мне кажется, это добавляет образу живости. У нас уже полно снимков, на которых вы стараетесь выглядеть как писатель.
– Итак, возвращаясь к нашей теме…
– Я говорила совершенно серьезно, разумеется.
Разве Бен подумал или понадеялся на иное?
– Что ж, все просто, – произнес он, вставая.
– Я провожу вас до лифта.
Алиса открыла дверь своего кабинета, пока Бен сражался с рукавами пальто, которое казалось его воплощенным гневом, тяжелым, горячим и еще более бесполезным, а потом она повела его по проходу между рядами столов, не разделенных даже перегородками. Кто-то придержал для Бена открытый лифт, но она жестом велела не ждать.
– Ваши дети читали эту книгу?
– Еще нет.
– Разве вы им не позволяете?
– Просто времени не было.
– Может быть, стоит дать им эту книгу и узнать, не совпадает ли их точка зрения с моей? – Когда он ничего не ответил, она нажала кнопку между двумя лифтами. – Между прочим, нет никакой необходимости торопиться, – сказала она. – Я оценила, что вы выложились по полной, чтобы порадовать меня, но мне не обязательно сдавать книгу прямо сейчас. Я бы на вашем месте расслабилась перед Рождеством и посмотрела бы, как пойдет текст в новом году.
– Спасибо, что были так откровенны, – произнес Бен, наблюдая, как дверцы лифта смыкаются, закрывая ее лицо. Его ярость как будто вылилась в одну-единственную мысль: в новом году она не хотела бы оставаться такой же самодовольной. Он сам не вполне понимал, что имеет в виду, и эта размытость формулировки только усугубляла его раздражение. Когда лифт опустился, он торопливо прошел через стоянку, где прохладный воздух немного его успокоил, и вывел «фольксваген» по пандусу в город.
Бен еще не успел выбраться из лабиринта улиц с односторонним движением, как его внутренний голос потребовал ехать на север.
– Еще рано, – пробормотал он, продолжая двигаться на восток, пока не увидел поворот на Кембридж. К тому времени, когда он достиг съезда на скоростное шоссе, там уже тек поток огней. С шоссе он свернул у Стамп-Кросс и поехал в сторону деревни Сикс-Майл-Боттом [10], название которой неизменно вызывало у Джонни приступ хохота. От этого воспоминания Бен неожиданно ощутил себя совершенно одиноким посреди плоского ландшафта, где кометами проносились, скрываясь в темноте, всполохи света от фар. Он позвонит домой, как только приедет к Доминику, пообещал он себе.
Когда он въехал в Норидж, большинство магазинов были уже закрыты. Как только он остановил машину под единственным деревом на узкой боковой улочке – он помнил, что этот тощий ствол металлического оттенка принадлежит вишне, – отец Доминика выскочил на крыльцо дома Миллиганов и затопал по ступенькам, опираясь
