Меня просто тошнит от всего этого. Она не имела права. И с какими глазами я теперь на урок пойду, спрашивается? Такой позор. Я уже не говорю о разочаровании. Я-то думала, что Мэран меня поймет. Мне и в голову не приходило, что она может быть заодно с моей матерью — по крайней мере, не в чем-то по-настоящему важном.
Мэран всегда казалась мне особенной. И не только из-за ее прикольной одежды, и не потому, что она никогда не говорит со мной снисходительно, как взрослая, и даже не потому, что у нее вид в точности как у мадонны прерафаэлитов, только с такими классными зелеными прядками в волосах. Просто она человек необыкновенный. Когда она играет, музыка течет легко, как по волшебству, и она знает столько интересных историй про то, как появились разные мелодии. Вот когда она рассказывала про то, как феи подарили волынщику песню «Золотое кольцо» в обмен на настоящее кольцо, которое они потеряли, а он им вернул, мне показалось, она и сама верит, что так все и было. Голос у нее был такой, как будто она своими глазами это видела.
У меня такое чувство, точно я всю жизнь ее знаю. Стоило мне только ее увидеть, как показалось, будто я старого друга встретила. Иногда я даже думаю, что она сама и есть магия — принцесса-дриада из волшебной дубовой рощи, которая пришла пожить в Страну смертных, но скоро вернется назад, на свою истинную родину.
И чтобы такой человек, как она, ввязался в крестовый поход моей матери против фей?
Наверное, я просто слишком наивна. А она такая же, как моя мать, мистер Аллен и все те, кто не верит. Ну и ладно, не буду больше на ее дурацкие уроки ходить, только и всего.
Как я устала здесь жить. Бежать бы отсюда, куда глаза глядят.
Ну почему феи не похитили меня, когда я была совсем маленькой? Тогда я была бы там, а здесь, на моем месте, оказался бы какой-нибудь подкидыш. И пусть бы мама превращала его в маленького послушного робота. Ей ведь только того и надо. Она не хочет, чтобы ее дочь думала по-своему, ей нужна скучная копия самой себя, только помоложе. Завела бы лучше собаку вместо ребенка. Их легко дрессировать, и на поводке ходить они любят.
Жаль, что бабушка Нелл умерла. Она никогда бы не сказала, что мне пора повзрослеть и перестать выдумывать всякие небылицы. Пока она была жива, все вокруг казалось волшебным. Словно она сама была волшебной, как Мэран. Иногда, когда Мэран играет на флейте, мне кажется, что вот сейчас я обернусь и увижу бабушку Нелл, как она сидит, слушает музыку и улыбается мудро и печально.
Когда она умерла, мне было всего пять, но я до сих пор помню ее лучше, чем многих родственников, которые еще здесь. Будь она жива, я переехала бы к ней и все было бы отлично.
Господи, как мне без нее плохо.
Когда Анна Баттербери остановила свою машину у дома Келледи на МакКенит-стрит, она волновалась. Достала бумажку с торопливо нацарапанным адресом, сравнила его с табличкой на кованых воротах, которые отделяли тротуар от парковой дорожки. Убедившись, что все совпадает, она выскользнула из машины и подошла к воротам.
Она шагала к дому, а каменные плиты дорожки звенели под ее каблуками. При виде палой листвы, которая толстым ковром устилала землю под деревьями, Анна нахмурилась. Надо бы Келледи поторопиться с уборкой, подумала она. Через неделю организованный сбор заканчивается, да и то бригады по уборке города забирают листья, только если они аккуратно упакованы в мешки и выставлены на обочину. Как жаль, что этот прелестный дом в таком небрежении.
Подойдя к крыльцу, она долго и безуспешно озиралась в поисках звонка, пока наконец не сообразила, что единственный способ дать знать о своем приходе — это воспользоваться бронзовым молоточком на двери. Он, кстати, изображал корнуольского писки.
При одном взгляде на него у Анны возникло такое чувство, словно она где-то такое уже видела. Но где? Наверное, в одной из книжек Лесли.
Лесли.
Едва подумав о дочери, она тут же протянула руку к молотку, но дверь распахнулась раньше, чем она успела им воспользоваться. На пороге стояла Леслина учительница музыки и озадаченно смотрела на нее.
— Анна? — произнесла Мэран, не сумев скрыть изумление. — Как вы здесь...
— Я насчет Лесли, — перебила ее Анна. — Она... она...
Голос изменил ей, как только она рассмотрела часть внутреннего убранства дома за спиной Мэран. Вид обшитого дубовыми панелями длинного коридора, деревянного пола, устланного толстыми восточными коврами, старых фотографий, развешанных по обитым ситцем стенам, породил в ее мозгу что-то вроде эха, которое чем дальше, тем становилось сильнее. Но только когда ее взгляд упал на полированного металла подставку для зонтов, которая сама изображала полураскрытый зонтик, и приставной столик, где жила лишенная своего исконного дома — водостока крыши — ухмыляющаяся горгулья, странное ощущение, будто все это она уже где-то видела, прорвалось в глубинные пласты ее сознания и высвободило запертый там поток давно забытых впечатлений.
Ей пришлось опереться о косяк, чтобы не упасть, — с такой силой рвались наружу воспоминания. В этом же самом коридоре она увидела свою свекровь, ее лицо излучало свет. Она была стара, намного старше, чем когда они с Питером поженились, золотистое сияние окутывало ее фигурку, как на картинах Боттичелли, улыбкой, какие бывают только у святых, она отвечала на шутку Мэран Келледи, которая стояла рядом, а вокруг... неведомые существа мелькали и вились, ускользая от прямого взгляда.
«Нет, — сказала себе Анна. — Мне все показалось. Нет ни золотого света, ни полупрозрачных созданий, неуловимых до исступления».
И все же она не могла отделаться от ощущения, что видела их когда-то. Один раз. Нет, не один. Чаще. Каждый раз, когда Элен Баттербери была рядом...
Она вспомнила, как однажды, идя по дорожке свекровиного сада, услышала музыку, повернула за угол дома и увидела троих, как ей показалось сначала, ребятишек — потом она поняла, что это были карлики, — которые играли на скрипке, флейте и барабане; заметив ее, они исчезли, просто растворились в воздухе, точно и не бывало, и музыка стихла, но эхо продолжало звучать. В ее сознании. В памяти. Во сне.
— Феи, — объяснила свекровь спокойно, как будто так и надо.
Лесли, едва научившись ходить, уже играла с невидимыми друзьями, которые становились видимыми, стоило Элен Баттербери войти в комнату.
Нет. Не может этого быть.
Как раз в то время их с Питером брак дал трещину. Видения, странные бесплотные существа, играющие на призрачных инструментах, музыка, доносящаяся из ниоткуда, — позже она и сама поняла, что это были предвестники надвигающегося нервного срыва. Ее психоаналитик с ней согласился.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
