– Ведьма! – донесся чей-то вопль из пляски огненных теней, и Хродмар резко обернулся.
С самого первого мгновения, едва заслышав крики о пожаре, он сразу подумал о ведьме. Только она могла поджечь усадьбу, только она могла запереть ворота снаружи, обмануть дозорных, отвести глаза! Это ее злоба пылала над крышами губительным пламенем, она должна быть где-то здесь, как сам дух этого ночного пожара.
– Ведьма! – закричали сразу несколько хирдманов.
Хродмар кинулся на голоса, сжимая в руке боевой топор и не обращая внимания на рушащиеся вокруг стены и дождь пылающих искр. Его длинные волосы казались горячими, одежда тлела в нескольких местах, серебряная гривна на шее нагрелась и стала словно бы тяжелее обычного. Но сильнее огня над крышами Страндхейма в нем кипела ненависть к ведьме, жажда одним ударом прервать проклятую жизнь и окончить все ее злые дела. Где она? Где?
И он увидел ее. Знакомая тонкая фигура, словно вышедшая из-под земли, тощая и оборванная, с тлеющими искрами в длинных волосах, с безумным лицом и глазами, в которых смешались ненависть и ужас, неслась через двор. Одним гигантским прыжком Хродмар оказался у нее на пути, замахнулся, но ведьма, похожая на видение, порожденье огня и тьмы, метнулась в сторону, визжа неразборчивое проклятие. Она неслась к одной из горящих построек, где пламя плясало на крыше, грозя вот-вот превратить все в груду пылающих бревен.
Хродмар на бегу выбросил вперед руку, схватил ведьму за кончики волос, дернул. Почти достал! Но ведьма вдруг резко остановилась, метнулась к нему, шипя, как кошка, и тонкими пальцами впилась в глаза. Хродмар вскрикнул, выронил топор, схватил ее руки и оторвал от себя, а ведьма вдруг вцепилась зубами ему в запястье. От острой боли пальцы его сами собой разжались, в сердце кольнул ужас. Хродмар даже не понял, живое ли существо он держал в руках, – здесь, в сердце пожара, все было тяжелым и горячим.
Ведьма метнулась в дверь, уже очерченную по косяку лохматой огненной полосой, а Хродмар только моргнул, стараясь убедиться, что ведьма не вырвала ему глаза и он не ослеп. Рядом рухнула какая-то стена, Хродмар поспешно вскинул локоть, защищаясь кожаным рукавом от дождя искр и палящего жара.
Возле ворот послышались ликующие крики – хирдманы наконец подрубили несколько бревен, и рядом с запертыми воротами образовался проход на волю.
– Все сюда! – сипло кричал там Торбранд конунг, прерываясь на кашель. – Все сюда! Здесь выход!
Постройка, в которой скрылась ведьма, рухнула, и теперь на ее месте бушевал исполинский костер. Хродмар несколько мгновений постоял, словно не веря, что злобная дочь троллей погребена под горящими бревнами и никогда не выйдет оттуда. Но петь ей погребальные песни не было ни времени, ни желания. Хродмар поспешно подхватил с раскаленной земли свой топор, а ноги сами несли его к воротам, туда, где сквозь пылающий тын виднелся проход на волю, в прохладный сумрак сосновых ветвей.
Остаток ночи дружина Торбранда конунга провела на берегу. Костров не разводили – огня всем было более чем достаточно, – но до рассвета дозоры стояли плотным кольцом вокруг каждого из кораблей. Потерять корабли было гораздо страшнее, чем крышу над головой. Крыша была чужая, а без кораблей дружина останется беззащитной.
Каждый из ярлов и хёльдов к утру проверил своих людей. Погибших, слава Тору, не было, но многие обгорели, многие потеряли в пламени часть оружия или одежды. Из темноты раздавался то кашель, то хриплые проклятия ведьме. Никто не спрашивал у конунга, что он думает делать дальше. Торбранд молчал, и его молчание яснее слов говорило: решение остается неизменным.
– Ведьмы больше нет! – только и сказал Хродмар ярл. – Она сгорела. Я сам видел.
Смысл многочисленных замысловатых откликов сводился к тому, что туда ей и дорога.
Рассвет застал Хёрдис в Озерной долине, на берегу мелкого озерка, где вода лучше прогревалась за день и была потеплее. Сидя на мху, Хёрдис дрожала от утренней прохлады и жадно грызла мучнистый камышовый корень. Ее обожженные руки болели, от волос даже после мытья несло паленым, одежда обгорела и была запачкана черным во многих местах, а во всем теле после ночных метаний ощущались слабость и дрожь. Вспоминая безумно-яростное лицо Хродмара, отблески пламени в его глазах и на лезвии топора, Хёрдис содрогалась – вот таким оно было, лицо ее смерти.
Коварный Ас все-таки пожалел ее, почтившую его такой богатой жертвой. Если бы подрытое бревно рухнуло вместе с конюшней не внутрь двора, а наружу, то Хёрдис оказалась бы погребена в своей норе под пылающими развалинами и несомненно погибла бы. Но бревно упало внутрь, и Хёрдис выбралась за пределы усадьбы почти невредимой. Отойдя подальше, она даже смогла полюбоваться восхитительным костром, в который превратился Прибрежный Дом. И Хёрдис Колдунье ни на миг не стало жаль усадьбы, где она жила каждое лето. Впрочем, родилась она не здесь, а в Кремнистом Склоне. Как рассказывают, точно в День Свиньи*.
Когда совсем рассвело и солнечные лучи пригрели ее мокрую голову, Хёрдис поднялась на ноги. Сырые камышовые корни все-таки подкрепили ее, и она была готова к новым подвигам. Едва ли ночной пожар настолько напугал конунга фьяллей, чтобы он отправился восвояси. На месте Торбранда Хёрдис из одного упрямства пошла бы в Кремнистый Склон и была убеждена, что он именно так и поступит. Но и сама она не намерена была отступать. Ночная лихорадка не прошла, а тихо тлела внутри, словно Хёрдис унесла в душе и сохранила несколько угольков от пожара. Вид грандиозного костра, зажженного ворожбой чудесного огнива, укрепил ее веру в свои силы, а спасение вопреки всему из пламени убедило, что удача ее не подведет. Пожар отнял немало сил, но возбуждение не проходило и толкало идти дальше, вперед и вперед, пока не иссякло кипение таинственной колдовской мощи.
Шагая через ельник к берегу, Хёрдис раздумывала, что теперь можно сделать. Фьялли не знают дороги в глубь полуострова. Можно поводить их кругами – для этого есть разные способы…
Серый первым выскочил из ельника и стрелой кинулся назад, вертясь и припадая к земле, шумно дыша, как всегда, когда хотел предупредить о чем-то. С берега не долетало никаких звуков, и на миг у Хёрдис замерло сердце – а вдруг фьялли все-таки ушли? Мысль эта наполнила ее таким разочарованием, что она ускорила шаг и поспешно высунула голову из-за крайней ели над береговым обрывом.
Слава Коварному Асу! Берег был полон фьяллями, как морскими камнями. Туши множества кораблей лежали на песке, вся береговая полоса, сколько хватало глаз, была занята растянувшейся стоянкой. Люди лежали, сидели, ходили, кто-то осматривал оружие, кто-то заново при свете дня перевязывал ожоги. Зоркие глаза Хёрдис мигом выхватили из толпы красный плащ конунга. Надо же – вытащил из огня, не дал пропасть хорошей вещи.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
