После смерти детеныша на физиономии Моры постоянно было выражение боли и двигалась слониха так осторожно, как будто даже трение о воздух причиняло ей неимоверные страдания. Она уединялась у могилки, по ночам не возвращалась в сарай. И рядом не было семьи, которая могла бы утешить ее, вернуть к жизни.
Я решила не дать ей захлебнуться собственным горем.
Гидеон прицепил к забору огромную щетку со щетиной – подарок от департамента общественных работ, когда они купили новую машину для уборки улиц, шикарное приспособление, о которое раньше Мора очень любила почесываться. Но Мора даже не взглянула в сторону грохочущего молотка, когда Гидеон ее прилаживал. Грейс пыталась развеселить Мору, угощая красным виноградом и арбузами – ее любимыми лакомствами, но Мора отказывалась есть. Ее отсутствующий взгляд, впечатление, что она как-то усохла, заставили меня вспомнить Томаса, который таращился в пустую книгу в своем кабинете через три дня после той ночи, когда умер детеныш Моры. Физическая оболочка здесь, а мысли где-то в другом месте.
Невви полагала, что стоит пустить Гестер в вольер – возможно, ей удастся утешить Мору, но я считала, что пока еще не время. Я видела, как матриархи бросались на сестер из своего стада, близких родственниц, если они слишком быстро подходили к живому и здоровому детенышу. Кто знает, на что способна в горе Мора, чтобы защитить уже мертвого.
– Пока рано, – ответила я Невви. – Подождем, пока я не увижу, что она готова жить дальше.
С научной точки зрения было интересно наблюдать, как слониха в одиночестве, без поддержки стада, сможет справиться со своей утратой. Но от этого зрелища сердце разрывалось. Я часами записывала поведение Моры, потому что это была моя работа. Брала с собой Дженну, когда за ней не могла присмотреть Грейс, потому что Томас и сам был очень занят.
Пока мы все продолжали неспешно двигаться под влиянием тягучего горя, которое окружало Мору, Томас вновь превратился в само воплощение деловитости. Он был настолько собран и энергичен, что я стала подумывать, не привиделось ли мне, как он валялся в бессознательном состоянии на письменном столе в ночь после смерти детеныша. О деньгах, которые он рассчитывал получить от спонсоров, с нетерпением ожидавших рождения слоненка, больше речь не шла, но у него появилась новая идея, как обеспечить финансирование. И эта идея полностью его поглотила.
Если уж говорить откровенно, я не возражала против того, чтобы подставить плечо и взять управление заповедником на себя, пока Томас занят. Все же лучше, чем видеть его сломленным, недостижимым. Такого Томаса – который явно существовал до того, как мы с ним познакомились, – я больше видеть не желала. Я надеялась, что именно благодаря мне он так изменился. Что одного моего присутствия достаточно, чтобы в будущем подобного не повторилось. И чтобы не создавать поводов для нового срыва, который может сломать Томаса, я делала все, о чем бы он ни попросил. Я хотела стать его самой надежной группой поддержки.
Через две недели после смерти детеныша – так я начала новый отсчет времени – я отправилась на оптовый склад Гордона за запасом провизии на неделю. Но когда стала расплачиваться кредиткой, платеж не прошел.
– Попробуйте еще раз, – посоветовала я.
Тот же результат.
Сгорая от стыда – ни для кого не было тайной, что у заповедника финансовые проблемы, – я пообещала Гордону, что съезжу к банкомату и привезу ему наличные.
Когда я вставила карточку, банкомат денег не дал. «Счет закрыт», – появилось на экране. Я бросилась в банк, решив поговорить с управляющим. Это явно какая-то ошибка.
– Ваш муж снял все деньги со счета, – сообщила служащая банка.
– Когда? – потрясенно уточнила я.
Она сверилась с компьютером.
– В прошлый четверг, – ответила она. – В тот же день, как попросил вторую закладную.
Мои щеки запылали. Я – жена Томаса. Как он мог принимать подобные решения, предварительно не обсудив их со мной? У нас семь слонов, чей рацион резко сократится, если на этой неделе не привезти продукты. А еще три смотрителя, которые в пятницу рассчитывают получить зарплату. Насколько я понимала, больше у нас денег нет.
Я не стала возвращаться на склад к Гордону, а поехала прямиком домой, рывком вытащила Дженну из автокресла – дочка расплакалась, – ворвалась в дом и стала звать Томаса, но он не откликался. В загоне с азиатскими слонами я застала Грейс, которая готовила жмых, и Невви, которая обрезала побеги дикого винограда, но Томаса никто не видел.
Кода я вернулась домой, меня уже поджидал Гидеон.
– Ты что-нибудь знаешь о доставке из питомника? – спросил он.
– Питомника? – повторила я, думая о детях. О Море.
– Да, питомника для растений.
– Не принимай доставленный груз, – велела я. – Заблокируй.
И тут появился Томас, который, размахивая руками, велел грузовику въезжать в ворота.
Я передала Дженну Гидеону и схватила мужа за руку.
– Можно тебя на минутку?
– Вообще-то нет, – ответил он.
– И все-таки, – не уступила я и затащила его в кабинет, закрыв за собой дверь. – Что в грузовике?
– Орхидеи, – ответил Томас. – Только представь: целое поле пурпурных орхидей простирается до самого загона с азиатскими слонами! – Он улыбнулся. – Я мечтал об этом.
Он купил целый грузовик экзотических цветов, которые нам были совсем не нужны, потому что мечтал о них? Орхидеи на этой почве расти не будут. И они не дешевое удовольствие. Эта покупка – выброшенные на ветер деньги.
– Ты купил цветы… Твоя кредитная карточка закрыта, а на счету ни копейки!
К моему изумлению Томас просиял.
– Я не просто цветы купил. Я вложил деньги в будущее. Как я раньше до этого не додумался, Элис? – воскликнул он. – А место над сараем? Я оборудую там обсерваторию. – Он говорил так быстро, что слова путались, словно упавшая с колен пряжа. – Оттуда все видно. Все угодья. Когда я выглядываю в окно, кажется, что я король мира. А представь, когда будет десять окон… Стеклянная стена… Денежные тузы будут приезжать и наблюдать оттуда за слонами. Или арендовать место для торжеств…
Сама по себе идея неплохая, но совершенно не ко времени. У нас нет денег, чтобы вложить их в реконструкцию. Мы едва сводим концы с концами.
– Томас, мы не можем себе этого позволить.
– Сможем, если не будем никого нанимать со стороны.
– У Гидеона нет времени…
– Гидеон? – Он засмеялся. – Не нужен мне Гидеон. Я сам справлюсь.
– Как? – удивилась я. – Ты же не разбираешься в строительстве!
Томас как-то странно взглянул на меня.
– Ты ничего обо мне не знаешь.
И глядя ему в спину, я подумала, что он сам не знает, насколько прав.
Я сказала Гидеону, что произошла ошибка и орхидеи необходимо вернуть. До сих пор не представляю, как ему удалось совершить чудо, но он вернулся с деньгами, которые мы тут же отвезли на оптовый склад Гордона в уплату за тачки с капустой, перезревшими кабачками и переспевшими дынями. Казалось, Томас даже не заметил, что орхидеи уехали; он был слишком занят строительством на чердаке сарая с африканскими слонами: что-то пилил и стучал от заката до рассвета. И каждый раз, когда я спрашивала, как продвигаются дела, он только рявкал в ответ.
Возможно, размышляла я как ученый, у Томаса такая реакция на горе? Может быть, он с головой окунулся в новый проект, чтобы не думать о том, что мы потеряли? И я решила, что лучший способ отвлечь его от новой прихоти – помочь вспомнить то, что у него еще осталось. Поэтому я придумывала изысканные блюда, хотя раньше ничего сложнее макарон с сыром не готовила, собирала перекусить и, приведя Дженну к сараю с африканскими слонами, приглашала Томаса присоединиться к нам за обедом. Однажды я спросила у него о проекте.
– Позволь хоть одним глазком взглянуть, – взмолилась я. – Я никому ничего не скажу.
Но Томас покачал головой.
– Это стоит того, чтобы немножко подождать, – пообещал он.
– Я могла бы тебе помочь. Я хорошо рисую…
– Ты много чего хорошо делаешь, – ответил Томас и поцеловал меня.
Мы много занимались сексом. После того как Дженна засыпала, Томас приходил из сарая, принимал душ и забирался ко мне в постель. Наши занятия любовью скорее походили на безысходность – как будто я пыталась убежать от воспоминаний о детеныше Моры, а Томас пытался привязать себя к чему-то, чтобы было за кого зацепиться. Казалось, я ничего для него не значу и ему подошло бы любое женское тело, но я не винила мужа, потому что тоже пользовалась им, чтобы забыться. Устав, я засыпала, а посреди ночи, когда моя рука пыталась нащупать Томаса, его уже не было.
Сначала во время наших обедов на свежем воздухе я отвечала на его поцелуи. Но однажды его рука скользнула мне под рубашку, нащупывая застежку на бюстгальтере.
– Томас! – прошептала я. – Мы же не одни.
И дело не только в том, что мы сидели в тени сарая, куда в любой момент мог подойти кто-нибудь из смотрителей. На нас смотрела Дженна. Вот она встала на ножки и нетвердой походкой двинулась к нам – крошечная зомби.
