Покачав головой, я попятилась из комнаты и закрыла дверь. Взяла на руки Дженну, которая сразу затихла, и отнесла в постель, которую делила с чужим человеком, оказавшимся отцом моего ребенка. Несмотря ни на что, я тут же забылась глубоким, спокойным сном, и крошечная ручка дочери лежала в моей руке, как упавшая звездочка.
Когда я проснулась, солнце походило на скальпель, а в ухе у меня жужжала муха. Я отмахнулась, пытаясь ее отогнать, и тут поняла, что это не муха. Это было жужжание строительного оборудования, канавокопателя с обратной лопатой, который мы используем для земельных работ в заповеднике.
– Томас! – позвала я, но он не ответил.
Я подхватила Дженну, которая уже проснулась и улыбалась, и пошла в кабинет. Томас в бессознательном состоянии сидел за столом, уткнувшись лицом в гроссбух. Я увидела, как дважды поднялась и опустилась его спина, и поняла, что он жив. Потом усадила Дженну в слинг, как это делали африканские женщины, которые трудились на кухне в лагере нашего заказника, вышла из дома, села на вездеход и направилась на север заповедника, туда, где вчера ночью оставила Мору.
Первым, что я увидела, была проволока под напряжением. Перед ней расхаживала Мора, трубила, злилась, трясла головой, рыла бивнями землю и насколько могла близко, чтобы не ударило током, подходила к проводу. Несмотря на все свою агрессию, она не сводила глаз с детеныша.
Туша слоненка была прикована цепью к большому деревянному поддону, стоявшему рядом с Невви, которая как раз говорила Гидеону, где копать могилу.
Я проехала на вездеходе через забор, мимо Моры и остановилась в полуметре от Невви.
– Что, черт побери, вы делаете?
Она посмотрела на меня, на ребенка у меня за спиной, одним взглядом давая понять, что думает обо мне как о матери.
– То, что всегда делаем, когда умирает слон. Ветеринар сегодня утром уже взял образцы для заключения.
В моих ушах зашумела кровь.
– Вы разлучили скорбящую мать и ее детеныша?
– Три дня прошло, – ответила Невви. – Для нее же лучше. Я была рядом со слонихами, которые видели, как страдают их детеныши, и горе ломало их. Так произошло с Уимпи, и, если ничего не сделать, история повторится. Такую участь ты уготовила Море?
– Я хочу одного: чтобы Мора сама приняла решение, когда настанет время отпустить боль! – закричала я. – Я думала, в этом и заключается философия заповедника. – Я повернулась к Гидеону, который перестал рыть могилу и неловко топтался в стороне. – Вы Томаса спросили?
– Да, – дернув подбородком, ответила Невви. – Он ответил, что я лучше знаю, что делать.
– Ты понятия не имеешь, как матери скорбят о своих детях, – заявила я. – Это не милосердно. Это жестоко.
– Сделанного не воротишь, – возразила Невви. – Чем скорее убрать тушу слоненка с глаз Моры, тем быстрее она забудет то, что произошло.
– Она никогда этого не забудет, – пообещала я. – И я тоже.
Чуть позже проснулся и Томас – подавленный, прежний Томас. Он задал Невви хорошую головомойку за то, что она сама стала принимать решения, искусно сняв с себя ответственность за то, что дал ей на это разрешение, находясь в невменяемом состоянии. Он рыдал, извинялся передо мной, перед Дженной за то, что его черт попутал. Обиженная Невви не появлялась до самого вечера. Мы с Гидеоном убрали с туши слоненка ремни и цепи, но с поддона снимать его не стали. Как только я отключила ток, Мора разорвала заграждение, будто соломинку сломала, и бросилась к сыну. Гладила слоненка хоботом, касалась задними ногами… Еще минут сорок пять она стояла рядом с ним, а потом медленно побрела в березовый лес.
Я подождала десять минут, прислушиваясь, не вернется ли Мора. Но слониха не возвращалась.
– Теперь можно, – сказала я.
Гидеон забрался на экскаватор, и ковш вгрызся в землю под дубом, где любила отдыхать Мора. Я пристегнула ремнями тушу слоненка к поддону, чтобы потом, когда яма будет достаточно глубокой, опустить его туда. Взяла лопату, которую принес Гидеон, и стала закидывать тушу землей – капля в море по сравнению с ковшами земли, что экскаватором сыпал Гидеон.
К тому времени, когда я пригладила сверху на могилке жирную землю цвета кофейной гущи, волосы мои растрепались, подмышки и спина вспотели. Мне было больно, силы закончились, и чувства, которые я последние пять часов тщательно сдерживала, внезапно нахлынули на меня, сбивая с ног. Я упала на колени и зарыдала.
Гидеон тут же оказался рядом и обнял меня. Он был крупным мужчиной, выше, чем Томас, и шире в плечах. Я прижалась к нему, как прижимаются щекой к твердой почве, упав с большой высоты.
– Все в порядке, – прошептал он, хотя это было не так, детеныша Моры не вернешь. – Ты была права. Нельзя забирать детеныша у матери.
Я отстранилась.
– Тогда почему ты забрал?
Он посмотрел мне прямо в глаза.
– Потому что самостоятельное решение часто приводит к неприятностям.
Я чувствовала его прикосновения, запах его пота. Посмотрела на его кожу, такую темную на фоне моей.
– Я решила, что вам это не помешает, – раздался голос Грейс.
Она держала кувшин с чаем со льдом.
Я не знала, когда Грейс подошла; не знала, что она подумала, когда увидела, как ее муж меня утешает. Ничего предосудительного мы не делали, но все равно отпрянули друг от друга, как будто нам было что скрывать. Я вытерла глаза рукавом, Гидеон потянулся за кувшином.
Даже когда Гидеон ушел, держа Грейс за руку, я чувствовала на своих плечах тепло его ладоней. Я вспомнила Мору, стоящую над своим детенышем, и то, как она старалась укрыть его, приютить, хотя было уже слишком поздно.
Дженна
Когда ты ребенок, большинство людей намеренно делают вид, что тебя не замечают. Бизнесмены и женщины не смотрят на тебя, потому что заняты разговорами по телефону или отправкой электронных писем своему начальству. Молодые мамы отворачиваются, потому что ты «гостья из будущего», из тех времен, когда их милое, пухленькое дитя превратится в очередного асоциального подростка с наушниками в ушах, отвечающего на все твои попытки поддержать разговор только мычанием. Прямо в глаза смотрят только те, кому необходимо внимание, – одинокие пожилые дамы и маленькие дети. Во-первых, невероятно легко попасть на автобус компании «Грейхаунд» даже без билета, что само по себе удивительно. У кого, скажите, есть лишних сто девяносто долларов? Я не отстаю от семьи, которая не умеет держаться вместе: младенец кричит, мальчишка лет пяти сосет большой палец, а девочка-подросток так быстро набирает сообщение, что, кажется, ее планшет вот-вот загорится. Когда раздается сигнал на посадку в автобус в Бостон, измученные родители пытаются сосчитать багаж и своих отпрысков. Я вхожу в автобус следом за их старшей дочерью, как будто я тоже с ними.
Никто меня не останавливает.
Я знаю, что водитель будет пересчитывать пассажиров перед отправлением, поэтому тут же иду в уборную, запираюсь на замок и сижу там, пока не чувствую, что автобус тронулся и что Бун и штат Нью-Гемпшир остались позади. Потом пробираюсь на заднее сиденье автобуса, туда, где никто и никогда не хочет сидеть из-за запаха из туалета, и делаю вид, что сплю.
Не будем говорить о том, что бабушка посадит меня под замок до самой старости. Я оставила ей записку, но намеренно выключила телефон, потому что не хочу слышать вопли бабушки, когда она обнаружит послание. Если она полагает, что поиски матери по Интернету разрушают мою жизнь, то ничуть не обрадуется, когда узнает, что я незаметно проникла в автобус, направляющийся в Теннесси, чтобы найти мамины следы.
Я немного злюсь на себя за то, что не додумалась до этого раньше. Может быть, из-за того, что отец вспылил, – совершенно необычное поведение для человека, который бóльшую часть времени проводит в бессознательном состоянии, – у меня освежилась память. Как бы там ни было, картинка сложилась, и я вспомнила Гидеона и то, какую роль он играл в моей и маминой жизни. Реакция моего отца на цепочку с кулончиком стала электрическим разрядом, тихо тлевшие много лет нейроны вспыхнули – и в голове высветилась неоновая вывеска, развернулись баннеры: «Обрати внимание!» Правда, если бы я и помнила Гидеона, то все равно не могла бы узнать, куда он уехал десять лет назад. Но я точно знаю – где-то он живет.
Когда мама исчезла, а предприятие отца обанкротилось, слонов увезли на юг, в слоновий заповедник в Хохенуолде, штат Теннесси. Осталось только поискать в Интернете, прочесть о том, как совет директоров, узнав о несчастье в новоанглийском заповеднике, постарался найти место, чтобы приютить бездомных животных. Слонов сопровождал единственный смотритель из старого заповедника.
Я не знала, оставил ли новый заповедник Гидеона ухаживать за нашими слонами или он отвез животных, а сам поехал дальше. Встретился ли он с мамой? Продолжают ли они держаться за руки, когда думают, что никто не видит?
