— Помощи от тебя никакой, сам быстрее доберусь!
С этими словами повалился он на землю и заскользил ужом, оставляя поблескивающий в ночном сумраке слизистый след. Да так проворно он скользил, что Владу, дабы угнаться за отцом, пришлось обернуться летучей мышью.
Скользнув в темную воду реки Мойки, Архип Петрович поднял тучу брызг, а вскоре, вынырнув на противоположном берегу, пробормотал какое-то ругательство в адрес русалок.
«И дались ему эти русалки! — в который раз думал Влад, хлопая над ползущим отцом своими кожистыми крыльями. — Хотя, если вспомнить ту тварь, которая нам бал испортила… то, думаю, отец прав. Век бы их не видеть, русалок этих!»
Подполз старый Дюссельдорф к самому рву, что окружал Михайловский замок. А Влад, по привычке, уже подлетел к мостику.
— Куда прешь, дурень! — прохрипел старик. — Пшел вон! И не мельтеши тут, не хлопай крыльями, не мешайся!
Влад приземлился позади отца и принял облик человеческий. Страшно ему стало. Осознал он, что хочет совершить отец. Холодок пробежал по и без того холодной спине. Он бросил взгляд на парадный вход: кареты, повозки и колесницы по-прежнему стояли там. Гости ждали их. И какие гости! Все сильные мира сего собрались…
А Архип Петрович приподнялся на руках и принялся нашептывать какую-то тарабарщину.
И вспенилась вода во рву, забурлила, повалил из нее зеленоватый пар, и полезли химеры жуткие. Шелестели они по траве, щелкали длинными кожистыми хвостами. Направились они не к Дюссельдорфу, а к замку. Лезли все новые и новые, и не было им числа.
Облепили они стены замка, будто черные извивающиеся пиявки. Ползли все выше и исчезали в окнах, свет в которых тут же померк.
Послышались крики и стоны. В полной тишине, что воцарилась вокруг, слышны были даже отдельные проклятия в адрес Дюссельдорфа и всего рода его.
Поежился Влад, будто уже ощущая на себе силу этих проклятий. В очередной раз пожалел, что не сбежал вовремя, не спрятался вместе с упырями где-нибудь за городом. Не переждал. Вспомнился ему и упырь Данилов. Наверняка сидит в каком-нибудь углу сейчас и трясется от страха. А ведь если подумать — не такой уж он дурак, этот Данилов. Он-то переживет эту ночь…
И вдруг все стихло. Оборвались крики, заглохли стоны. Тишина показалась Владу гробовой. Ему померещился конец всего живого и мертвого в этом городе. От этого стало нехорошо, и он сел на землю. И очень вовремя.
Полыхнуло зеленое пламя. Стены замка содрогнулись. Почерневшие балки с остатками кровли с грохотом устремились в небо. Пламя вырывалось отовсюду: из крыши, из окон и дверей.
Удар воздушной волны был такой силы, что будь Влад на ногах — отлетел бы до самой Мойки. А так — его лишь перевернуло и протащило по земле. Поднявшись, он взглянул на отца.
Архип Петрович стоял, широко разинув свою бездонную пасть. Зеленое пламя закружилось вокруг замка, образуя вихрь, вспыхнуло, осветив все Марсово поле, и ринулось к Дюссельдорфу. Старик стоял твердо, будто не был только что подобен полудохлому слизню. С ревом поглощал он этот смерч, что породили химеры. И в потоках зеленого пламени виделись Владу искаженные яростью лица гостей убиенных. Столько злобы и ненависти источали они, что он отпрянул, а после — развернулся и побежал прочь от отца. Да упал, споткнувшись о корень старой липы, что росла на самом берегу Мойки.
Лежал Влад ни жив ни мертв, не веря в случившееся, и тихо подвывал. И вдруг почувствовал, как сгребла его за шиворот сильная длань и рывком поставила на ноги. Влад обернулся. Перед ним стоял отец. Он помолодел, окреп. Потроха уже не вываливались наружу, и даже кафтан на нем вновь засиял золотым шитьем. А от самого Дюссельдорфа теперь исходило сияние зеленоватое, и порой из глаз его вырывались языки зеленого пламени.
— Что разлегся, охломон! — крикнул он. И голос Архипа Петровича вновь обрел силу и властность, как в старые добрые времена.
— Отец… — Влад не знал, что сказать, — …а как же, как же мы теперь?.. Никто в городе теперь нас не поддержит… а Ганс? Старый Ганс… ты и его сожрал?
Подумав о старом дворецком, Влад вспомнил свое детство. Как они играли с Гансом и братом Иваном, здесь, в Михайловском садике. Как Ганс загонял им жертву, добытую мор-глутами, а они с Иваном расправлялись с ней наперегонки… От воспоминаний на глаза навернулись слезы. Нет больше Ганса. Нет Ивана. От замка — и то одни руины остались. Только отец — как и прежде в своем золоченом кафтане…
— Сожрал. А как было не сожрать?.. — с грустью произнес Дюссельдорф. — Только не время нам теперь о дворецком печалиться. Идем! Идем скорее, а то упустим Орталу, и нам самим тогда мало не покажется. Будем завидовать старине Гансу… Опередить нам ведьму надо! Первыми в Петропавловском соборе оказаться и меч Вольронта заполучить. Тогда этот город нашим навеки будет!
Затрясся Влад от страха, услышав слова эти, обернулся летучей мышью, хотел было упорхнуть, но чувствуя решимость отца — устрашился. Шансов выжить, присвоив меч Вольронта, конечно, мало, но если сейчас дёру дать — папенька точно прибьёт!
* * * *
Ортала направилась к Троицкому мосту. Мор-глуты преследовали ее, некоторые то и дело вставали на пути, но их было не много, а Ортала чувствовала себя сильной, как никогда прежде. Туман расстилался у ее ног, быстрыми потоками струился впереди и растекался сзади по мостовой широким шлейфом. Мор-глуты, один за другим, вспыхивали, соприкасаясь с туманом, и на их место все реже вставали новые. Казалось, все самое страшное уже позади. Она шла, ничего не страшась, и думала лишь о своем возлюбленном. Сколько лет ждал ее Акрон Вольронт? Она никак не могла вспомнить. Век… а может и больше…
— Ортала-а! — пронзительный визг хрепла выдернул ее из раздумий.
Иван Андреевич дергал ее за подол платья и указывал назад. Она обернулась.
Ночь не была непроглядной, небо, будто подсвечивали алые всполохи, и тучи казались не черными, а красновато-серыми, как и всегда в Петербурге. Было видно далеко окрест. И стало страшно.
Отовсюду: с Фонтанки, от Летнего сада, из Мраморного дворца стягивались колонны мор-глутов. Это все Дюссельдорф! Быстро очухался. Надо было прикончить его…
Ортала ступила на мост, стараясь идти быстрее. Но сделать это было сложно — туман впереди нее тек неторопливо, а оставшиеся глуты обходили, стараясь взять в кольцо, и ощутимо вытягивали силы.
И тут новая напасть приключилась: на Марсовом поле ветра не было, а стоило оказаться на мосту, подул он с неистовой силой. Порывы трепали платье, бросали в лицо сыростью и мелким дождем, но самое страшное — они разгоняли туман.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
