– Хорошо, – сдалась Марго. – Я возьму ее.
Положив кисть на мольберт, Никки ощутила легкий мандраж от третьей продажи за день – кабельному Наны больше не грозило отключение, – даже если истинная причина внезапного интереса к ее творчеству огорчала. Кто знал, что Никки Хант прославит подозрение в убийстве?
Первый покупатель вообще принес ей почитать газетную статью «Местную художницу подозревают в убийстве бывшего мужа». Статью сопровождала старая фотография Никки, на которой она стоит перед своим магазином в день его открытия. Никки так и подмывало сказать всем и каждому, что продажи никак не связаны с обвинительным приговором.
Пока она пробивала покупку Марго, на ее мобильник снова позвонили. Пришлось проигнорировать вызов.
– Я спешу, – сказала Марго. – Сможете подготовить картину ко второй половине дня?
– Я закрываюсь в пять, – сказала ей Никки.
Дверь в галерею открылась нараспашку, и в помещение ворвался Даллас – недовольный Даллас. Каждый нерв в теле Никки завибрировал от радости.
– Ты опять не отвечаешь на звонки, – возмутился он, останавливаясь в дверях.
Никки неодобрительно глянула на грубияна и постаралась не замечать участившийся сердечный ритм и всплеск гормонов.
– Некогда было.
Марго наклонилась вперед.
– Это из-за него вы рано закрываетесь? Если так, я вас не виню.
Никки улыбнулась, протягивая ей чек. Когда Марго вышла из магазина, Никки застала Далласа за разглядыванием незаконченной картины.
Он посмотрел на Никки.
– Я волновался.
– Я предупреждала тебя, что не беру трубку, когда занята.
– И все равно я за тебя волновался. – Он снова уставился на картину, и Никки испугалась, что Даллас узнает на ней свою раннюю версию. – Ты действительно хорошо рисуешь.
– Помимо частного сыщика ты еще и искусствовед?
– Нет, но я знаю, когда мне нравится… то, что я вижу. – Он отвел взгляд от картины и медленно направился к Никки, как лев, готовый наброситься на добычу. Никки была добычей и, несмотря на здравый смысл, не бежала. Она уперлась ладонями в прилавок, желая прикосновений Далласа и страшась их.
О’Коннор зашел за прилавок и, оглянувшись на входную дверь, чтобы проверить, нет ли кого на пороге, обнял Никки за талию и притянул к себе. Нашел губами ее губы, и поначалу нежный поцелуй быстро превратился в жаркий. Язык Далласа проник между губ Никки, и, вспомнив их утреннее рандеву, она ощутила, как напряглись соски, упиравшиеся в твердую мужскую грудь.
– Скучала по мне? – спросил он, откинув голову, но, не выпуская Никки из крепких объятий. – Вспоминала сегодняшнее утро? – Его колено мягко втиснулось промеж ее ног. Напряжение в груди мгновенно распространилось ниже, чего, по мнению Никки, Даллас и добивался.
– Да. – Она не лгала. – Но… – Пытаясь сдержать, Никки уперлась ладонью в грудь настойчивого любовника. И моментально вспомнила, как этим утром касалась его в том же самом месте без рубашки. Затем вспомнила, как трогала его без штанов, и не нашла в себе сил оттолкнуть Далласа.
Никки не была опытной. Половых партнеров у нее насчитывалось меньше, чем пальцев на одной руке, причем двое парней сработали… неудовлетворительно, поэтому Никки не сильно поднаторела в том, как правильно вести себя после первого раза – особенно после первого раза с невероятным партнером, который метнулся в душ и оставил ее одну-одинешеньку в постели с половинкой шоколадного пончика. Правда, он рассыпался в извинениях за то, что уходит и оставляет ей початый пончик, и обещал позже загладить свою вину. Некоторые обещание содержали весьма четкие формулировки относительно того, что он планировал с ней проделать при следующей встрече. Щеки Никки зарделись, когда она сообразила, что сейчас и есть следующая встреча. Конечно, он не намеревался…
– Знаешь, чего я хочу? – прошептал Даллас.
– Не здесь, – не раздумывая, выпалила Никки.
О’Коннор ухмыльнулся.
– Вообще-то я говорил о ланче. Все куплено и лежит в машине.
Десять минут спустя они сидели на диване в кабинете Никки и ели, пока она одним ухом мониторила, не зашли ли в магазин покупатели.
– Ой, это же ты, да?
– Где?
Он указал на гипсовый бюст в углу.
– Узнаю эту грудь.
– Я занималась в художественном классе. Мы делали… автопортреты.
– Почему он здесь, где его почти никто не видит?
Никки рассмеялась.
– Это не искусство, так просто…
– Он прекрасен. И должен стоять там.
– Лесть вам не поможет, мистер О’Коннор. – Она посмотрела на свой сэндвич.
– Ты любишь индейку и сыр? – поинтересовался Даллас. – Я хотел спросить, что ты предпочитаешь, но кое-кто не подходил к телефону.
– Все отлично. Спасибо.
Он положил руку ей на колено, посылая по ноге волны тепла.
– Я сегодня продала три картины, – призналась Никки, стараясь прогнать воспоминания о том, как его ладонь задирает пижамную штанину.
– Ничего удивительного. Ты хороший художник.
– Подозрение в убийстве тоже вносит свою лепту. – Она хотела пошутить, но вышло неудачно. – Представь, сколько я продам, если меня арестуют.
Даллас нахмурился.
– Ты видела газету?
– Угу. – Никки посмотрела на сэндвич; аппетит пропал, стоило вспомнить, что еще она увидела в газете. Некролог Джека. Сегодня вечером состоится прощание в похоронном зале. Никки всё обдумывала, благоразумно ли будет прийти. Не взбесит ли ее появление родителей Джека? Если она не пойдет, не покажется ли это признанием вины?
Даллас заправил прядку ей за ухо.
– Не стоило это читать.
– Держу пари, когда писали о тебе, ты читал.
– Тогда учись на моих ошибках. – Он наклонился для поцелуя.
Никки отпрянула, не желая все усложнять.
– Кстати об ошибках…
Страсть в глазах детектива исчезла, уступив место недовольству.
– Мне жаль, что утром пришлось все так оставить. Дело в парнишке, которого обвиняют…
– Я не об этом. – Никки закатала сэндвич обратно в упаковку, шурша бумагой в установившемся молчании.
Даллас внимательно следил за ней, как будто пытаясь что-то разгадать.
– Обычно я так не тороплюсь. – Он провел пальцем по ее губам. – Обещаю, сегодня ночью тебе не на что будет жаловаться.
Никки почувствовала, как кровь прилила к щекам.
– И не об этом.
– Тогда в чем ошибка?
– Я имела в виду поцелуи… здесь. – Она хотела сказать именно это, но слово «ошибка» подняло со дна кое-что еще. Никки отвернулась.
– Знаешь, ты врешь ничуть не лучше меня.
Она посмотрела на него, и слова полились сами собой.
– Мне попросту страшно, Даллас. У меня не жизнь, а полный бардак.
– И я пытаюсь тебе помочь.
«Но что будет, когда все закончится? Что будет после того, как я привяжусь к тебе?»
Никки напрягла все извилины, чтобы донести свою мысль и не выглядеть ненормальной.
– Но ты сделал больше, чем от тебя требовалось. Лишним было приглашать меня на ночевку.
– Я не жалуюсь.
– Знаю, но… теперь, когда получилось немного заработать, я могу снять комнату в отеле.
– Зачем?
– Я не говорю, что мы не будем… видеться, но…
– Никки, кто-то может попытаться тебя убить.
Она обдала его отрезвляющим взглядом.
– Я весь день тут торчу, и никто на меня не покусился.
– И все равно мне не нравится идея про отель.
– Почему?
– Ты что, не смотрела новости? – Его бровь напряглась. – Отели кишат клопами.
Глава 25
Гребаный ад! Как только слова слетели с языка, Даллас пожалел, что не может забрать их обратно. Теперь и он прибег к помощи кусачих гадов.
– Клопами? – Никки уставилась на него, как на ненормального.
Возможно, он спятил. Может быть, просто потерял голову от Никки. Нет, он рехнулся, потому что чувствовал, как она постепенно отгораживается от него. Даже он сам не мог в себе разобраться. Во имя Господа, он не хотел, чтобы она на него вешалась, но мысль о том, что Никки воздвигает между ними стену, его совершенно не радовала.
Даллас потер лицо рукой.
– Секс был настолько плох? Потому что я готов поклясться, ты получила удовольствие…
Никки снова покраснела.
– Все так. Просто мы слишком торопимся.
– Хорошо, торопимся, и, возможно, это немного пугает, но… – «Но что?» Он искал верные слова, и был сражен внезапно открывшейся истиной. – Но прямо сейчас мне нравится бояться. – Или, по крайней мере, испытывать страх ему нравится в тысячу раз больше, чем ее желание отдалиться. – Может, возьмем да и посмотрим, к чему нас это приведет? Разве нельзя просто радоваться… тому, что есть?
Ну вот опять. Этот его девиз «не будем загадывать». Но в этот момент слова имели другое значение. О’Коннор больше не боялся того, к чему все может привести – он боялся, если никуда не приведет.
