Большой зал Новосибирского государственного академического театра оперы и балета! Солидно звучит, не правда ли? А выглядит еще внушительнее. Без малого две тысячи мест. Просторная сцена. Высокий трехъярусный амфитеатр, отделанный панелями из мореного дуба. По периметру зала – колонная галерея, заставленная копиями античных статуй. Шестиметрового диаметра хрустальная люстра весом с два легковых автомобиля. Звукоотражающий лепной потолок. Такая же вычурная лепнина на стенах. Обитые пурпурным бархатом кресла. Под стать им красные ковровые дорожки и драпировка… Короче, есть чем восхититься человеку, просидевшему три месяца в тесном изоляторе для буйнопомешанных.
Только ничего из вышеописанной красоты мне сегодня увидеть не посчастливится. В нынешнем большом зале, при отключенном электричестве и вентиляции мрачно, холодно и сыро, как в погребе. Разве что затхлостью пока не пахнет, но это из-за того, что Папаша Аркадий держит все выходящие в фойе двери открытыми настежь. По этой же причине здесь царит не темнота, а густой полумрак, позволяющий лишь худо-бедно ориентироваться в проходах, но не любоваться изысканным убранством.
Впрочем, сейчас это скудное освещение мне не помогает, а оказывает медвежью услугу. Если бы я знал, что буду искать спасение в святая святых театра, заранее позакрывал бы тут все выходы, кроме одного. И тогда, глядишь, растворился бы во тьме, забравшись под кресла в одном из двадцати длинных рядов партера (в отличие от амфитеатра, разобранного «фантомами» на баррикаду, он ничуть не пострадал). Само собой, я и так вскорости туда заберусь, поскольку выбора, один черт, у меня нет, а враги уже где-то совсем неподалеку…
Шмыгнув в ближайшие двери, я, ничтоже сумняшеся, бросаю у выхода автомат, бинокль, разгрузку с боеприпасами и куртку, оставив при себе лишь нож. Все равно стрелять пока нельзя, а «АКМ» и все остальное будет только мешать мне ползать под креслами и вдобавок предательски греметь. А налегке – еще куда ни шло. Скинув обузу, я сбегаю по проходам амфитеатра в партер и, отыскав в нем самое темное местечко, начинаю пробираться к нему.
Приглянувшийся мне укромный уголок располагается в правой половине партера, вдали от бледных лучей света, что проникают в зал из раскрытых дверей кольцеобразного фойе и скрещиваются на центральном проходе. Там и находится самый освещенный участок моего «темного царства». И как только в этом круге света замаячит тень, я сразу пойму, что один или несколько молчунов переступили порог большого зала.
Поговаривают, в прошлом веке тут стояли далеко не такие удобные кресла. Не знаю, насколько комфортны нынешние, главное, они позволяют мне без труда забиться под них и при необходимости ползать между рядами. Я вытаскиваю нож и укладываюсь на мягком ковровом покрытии, будучи готовым к любым неожиданностям. Так, по крайней мере, мне кажется.
Однако спектр уготованных мне сюрпризов в действительности шире, нежели ожидалось. В спешке я как-то упускаю из виду боковые выходы, расположенные с обеих сторон под трибуной амфитеатра и занавешенные бархатными портьерами. Серьезная ошибка, если учесть, что выходы эти, как и центральный, тоже ведут в фойе первого этажа. Вспоминаю же я о них лишь тогда, когда позади меня раздается треск раздираемой ткани, а следом за ним – грохот сорванной портьерной подвески и топот ворвавшегося в зал молчуна. Ожидая его появления совсем не оттуда, я здорово пугаюсь, не сомневаясь, что в следующий миг враг заметит меня и пригвоздит к полу багром.
Не исключено, что и впрямь пригвоздил бы, не будь молчун таким торопыгой. Заставший меня врасплох багорщик ураганом проносится мимо, и я облегченно выдыхаю: чутье ублюдка подвело! Поэтому если я проявлю выдержку и ненароком не выдам себя кашлем или ерзаньем, значит, велика вероятность, что…
М-да, не так уж она велика… Вместо того, чтобы пробежать по проходам и умчаться обыскивать другие помещения, молчун вдруг застывает у сцены как вкопанный, после чего нарушенная им тишина столь же стремительно воцаряется снова. Хотя и не такая глухая, как прежде. Из фойе доносятся отзвуки беготни, хлопанье дверей и грохот падающей мебели. Собратья сунувшегося в большой зал багорщика приступают к работе с не меньшим рвением, чем он. И явно не стоят на месте, в то время, как этот «инспектор» почему-то замешкался. Неужто учуял в темноте затаившуюся жертву? А, может, это обманный маневр: сначала ворваться, а затем резко притихнуть и вслушаться, не вспугнуло ли кого твое шумное вторжение? Хорошо, что мои нервы пока в порядке и я не поддаюсь на провокацию! Или причина не в них, а в оцепенении, какое находит на меня от страха и вызывает эффект, обратный тому, на который рассчитывает враг?
Боясь пошевелить даже пальцем, я затаиваю дыхание и обращаюсь в слух. Как, похоже, и мой противник. Вот только он может позволить себе издавать шум, а я – нет. Шаркая пятками по ковру, страхолюдина неторопливо идет вдоль первого ряда к центральному проходу, постепенно выходя на свет. Я вижу лишь ее босые ступни и щиколотки. Бугристые и грубые, но на удивление невредимые: ни шрамов, ни синяков, ни ссадин. Вздумай я сегодня пробежаться разутым по городу, вмиг разбил бы себе ноги о рассыпанный повсюду хлам.
Нет, паскудник явно что-то подозревает. Иначе почему до сих пор крадется вдоль сцены, а не бежит дальше? Или слышит мое бешеное сердцебиение и пытается вычислить, откуда оно доносится? А может, решает, не призвать ли себе на подмогу товарищей? Зал-то немаленький, и втроем его обшаривать куда сподручней.
Багорщик сворачивает на центральный проход и снова останавливается, замерев в лучах бледного света почти напротив моего ряда. Теперь я могу рассмотреть врага целиком, во всем его инфернальном обличье. Выглядит он даже по меркам своего безобразного племени просто отвратительно. Бесполое существо высокого роста являет собой этакое среднее арифметическое от слияния воедино тел нескольких прежних молчунов. И слияние настолько чудовищное, что при виде его стошнило бы самого доктора Франкенштейна. Торчащие из головы монстра там и сям разномастные пучки волос варьируются от коротких кучерявых до длинных прямых, а крупнейшая из всех его залысин сверкает на левом виске. На каждой половине лица – четыре разных по форме глаза. Они находятся в такой близости друг от друга, что похожи на один большой, поверх коего красуется крестообразная кожистая перемычка. Рот напоминает рваный зигзагообразный шрам, а кривые губы – багровые неровные рубцы вокруг него. Расположенные с обеих сторон одна за одной пять ушных раковин можно было бы принять за жабры, если бы они при этом двигались. Нос – безобразная дырчатая нашлепка, ни дать ни взять маленькое осиное гнездо. Про опутанное немыслимыми узлами мускулов тело я, кажется, уже упоминал. Можно добавить, что вблизи и по незнанию его легко спутать с космическим скафандром-экзоскелетом, только не человеческим, а инопланетным. И тем чуднее в руке инопланетянина смотрится двухметровый черный багор – орудие для космоса, мягко говоря, малость экзотическое.
«Топай отсюда, чудило! – мысленно поторапливаю я насторожившегося молчуна. – Послышалось тебе, неясно, что ли? Нет здесь никого и быть не может!»
Багорщик шагает вперед, словно и впрямь поддается моему телепатическому внушению. Но вместо того, чтобы двинуть по проходу, он вдруг вскакивает на ближайшее кресло, после чего вскидывает оружие над плечом, как копьеметатель, и пускается бежать напрямик через ряды, прямо по кресельным спинкам, ловко перепрыгивая с одной на другую.
Я обомлеваю: вот те номер! Однако быстро соображаю, что молчун скачет не ко мне, а к амфитеатру. И делает это не потому, что решил покуражиться. Преодолев таким бесцеремонным манером двадцать партерных рядов, он разворачивается и пускается в обратном направлении, но не по тому же маршруту, а сместившись на полдюжины кресел правее. Понятно, зачем: тварь досконально прочесывает партер, дабы развеять свои сомнения. Бегая зигзагами по залу с багром на изготовку, она рано или поздно обязательно пробежит надо мной. Повезет мне остаться незамеченным или нет? Поди угадай.
Забега три-четыре – примерно столько надо метнуться взад-вперед багорщику, прежде чем он наткнется на того, кого ищет. Стало быть, у меня в запасе меньше минуты на то, чтобы удрать. Куда? Ясное дело, туда, где враг уже побывал. То есть в проход, через который он ворвался в партер. Пока страхолюдина сосредоточенно пялится себе под ноги, пытаясь высмотреть под креслами человека, я имею шанс слинять. Небольшой такой шанс, но он все-таки есть.
Была не была! Я сую нож в зубы и, отталкиваясь локтями, пячусь к крайнему правому проходу. Вам никогда не доводилось ползать по-пластунски задним ходом, да еще на скорость? Та еще морока! Хорошо хоть подо мной мягкое покрытие, которое приглушает возню, а на голом полу она моментально меня выдала бы. Впрочем, прыгающий по креслам противник издает куда больше грохота. Чем, сам того не подозревая, играет мне на руку.
