с грохотом сбежала по лестнице, почти не помня себя от волнения. Аделина чувствовала себя сильной и умелой. Она открыла сундук с постельным бельем и достала простыни и одеяла. Когда вернулась Лиззи, они вместе постелили кровать. Аделина выбрала из груды в холле два коврика и положила их на пол спальни. Лиззи до блеска вымыла окно, а поскольку у них не было ни колец для штор, ни карниза, в качестве занавески они прикрепили индийскую вышитую ткань. Аделина подкрепилась крепким чаем. Теперь комната выглядела по-настоящему жилой. Аделина была готова петь от радости, осознавая, что она у себя дома, в безопасности, под собственной крышей.
Наконец в дверях появилась миссис Пинк.
– О, как хорошо, очень хорошо! – воскликнула она и добавила: – Судя по тому, что рассказал ваш слуга, вы не очень хорошо себя чувствуете. По правде говоря, вы сильно рискуете, работая до последней минуты.
– А вы бы хотели родить младенца в чужом доме, куда только что приехал из колледжа молодой парень?
– Нет, конечно, я вас не осуждаю. Но ведь все значительно раньше, чем вы ожидали, так?
– Да. Боюсь, я переусердствовала. А еще рояль упал, я думала, что лошади тоже свалятся, – это послужило толчком.
– Доктора Рамзи не было дома, но его экономка пошлет его сюда, как только он вернется.
Приготовили еще чаю. Миссис Пинк занялась распаковкой чемодана и раскладыванием туалетных принадлежностей Аделины на столике.
Аделина беспокойно прошлась по комнате и резко повернулась к миссис Пинк:
– Думаю, лучше послать за Филиппом. Лучше подстраховаться.
Миссис Пинк заторопилась. Она послала человека за Филиппом, а сама спустилась на кухню посмотреть, как дела у Лиззи. Когда пришел Филипп, Аделина оставалась в комнате одна. Он удивленно оглядел комнату и свежезастеленную кровать, на которой были разложены ночная сорочка и пеньюар.
– Что это? – спросил он.
– Я переехала, – улыбнулась она.
– Дом еще не готов и будет готов только через десять дней. Ты не можешь этого сделать.
– Это свершилось. – Она с удовлетворением оглядела плоды своих трудов. – Филипп, дорогой, ты же не хочешь, чтобы я родила в доме Вонов, правда?
– Это случится не раньше конца месяца.
– Думаю, это случится сегодня, – тихо сказала она. – Я послала Пэтси за доктором.
– Боже милостивый! – воскликнул он, вытаращив свои голубые глаза.
– Ты же не хочешь вытащить меня из собственной кровати, правда, Филипп? И скажу тебе, мне хватило времени все подготовить. Разве не красиво?
– Очень мило, – угрюмо ответил он.
Вернулась миссис Пинк и спросила, как Аделина себя чувствует.
– Лучше. Думаю, еще несколько часов все будет в порядке. Не хотите сходить домой проведать малыша?
– Если вы полагаете, что можете меня отпустить… – Она повернулась к Филиппу. – У моего младшего болит ухо. Я закладываю в него шарики из горячего жареного лука. Не могу доверить это служанке. Уверена, доктор будет с минуты на минуту, к тому же я ненадолго.
Филипп повез ее домой. Аделина осталась одна, но это ее не беспокоило. Под собственной крышей, по которой тихо стучал дождь, она ожидала тяжелого испытания скорее с гордостью, чем со страхом.
XVII. Весна в Джалне
Филипп заявил, причем от всей души, что надеется и молится, чтобы у Аделины больше не было детей. Не говоря уже о страданиях и риске для ее жизни, для него это было слишком тяжело. Доктор так долго не приезжал, что казалось, будто ребенок появится без его помощи. Акушерка так и не появилась – она была занята другими родами. Какое-то время все думали, что Филипп и миссис Пинк останутся единственными помощниками. От одной этой мысли его прошиб холодный пот. Стойкости Аделине было не занимать, но самообладание почему-то ее покинуло, и она кричала от каждой схватки. Снова и снова она заявляла, что умирает. Когда наконец приехал доктор Рамзи, она посмотрела на него с пренебрежением, но сразу успокоилась. Прежде чем облегчить ее участь, доктор высказал все что думал о ее утренних действиях. Через полчаса родился ребенок.
Несмотря на то что Аделине пришлось нелегко, она вскоре оправилась. Возможно, так произошло из-за удовлетворенности случившимся. Погода тоже стала солнечной и теплой. Везде: и внутри дома, и снаружи, кипела работа. Узнав о новорожденном, появившемся в новом доме, работники возликовали. Изо всех сил они старались не шуметь. Когда младенцу исполнилось десять дней, Филипп вынес его им показать. Он был маленьким, слабее, чем Николас, но с красивым личиком, тонкой кожей, а его глаза были похожи на незабудки. Всклокоченные и грязные лесорубы с мозолистыми руками столпились вокруг него. Им понравились его длинная белая рубашечка и крошечный кружевной чепчик. Младенец задумчиво смотрел на них, сложив руки кончиками пальцев.
Филипп пребывал в восторге – это был первый ребенок, имевший сходство с его семьей. Аделина изучила личико малыша, лежавшего рядом с ней на подушке, и заявила, что, хотя цвет кожи у него отцовский, его черты никогда не проявятся. Вспыхнула небольшая дискуссия вокруг имени. Филипп выбрал имя своего отца – Чарльз. Аделина выбрала Деннис, как наименее раздражающее имя ее отца. Конечно, заявила она, никто не назовет его в честь доктора, как она назвала Николаса в честь своего любимого доктора Сен-Шарля. Но они никак не могли решить, какое имя дать малышу. Каждому не нравился выбор другого.
Проблему разрешили с помощью книги, которую Уилмот прислал Аделине. Это был роман «Эрнест Малтраверс» лорда Литтона. Аделина не прочла и половины, как воскликнула:
– Его будут звать Эрнест!
Филиппу пришлось признать, что имя хорошее, а Уилмот, явившийся посмотреть на младенца, сказал, что ничего более походящего и выразительного для крошечной личности и быть не может. Поэтому ребенка назвали Эрнест Чарльз Деннис, но некоторое время продолжали звать Малышом.
Когда Филипп уселся возле кровати Аделины и увидел ее, откинувшуюся на подушки, недельного младенца, уютно устроившегося у нее на руках и двух старших детей, примостившихся рядом, его сердце переполнилось гордостью. Бледность подчеркивала благородные черты Аделины, которые, несмотря на возраст, были прекрасны. Волосы, рассыпавшиеся по подушке, создавали яркий фон. Ее белые руки с материнским удовлетворением обнимали детей.
Детей привезла из поместья Вонов няня, чтобы они посмотрели на младшего брата. Трехлетняя Августа чинно сидела у ног младенца, сложив руки на коленях и удивленно уставившись на его розовое личико. Николаса, однако, больше впечатлило расписанное изголовье кровати. Яркие цветы и фрукты с их необычной чувственной красотой наполнили его восторгом. Он то подпрыгивал, сидя на месте, то в восторге сжимал руки под подбородком, то вытягивал их, чтобы схватить фрукт.
