Уморяка с непривычки закашлялся, на все его три глаза навернулись слезы. Жемчужинка же выпила огненную жидкость одним глотком и лишь крякнула. У меня возникло подозрение, что, имея доступ к самогону, она не ограничивала его употребление размоченным хлебным мякишем в день.
— Накатим-ка за всяка женщинка!
— За прекрасных дам! — поддержал морского мужа черт.
А раз есть тост и влага в кубках, то грешно не выпить. Все присутствующие решили не грешить и не стали откладывать это в долгий ящик.
— Хорошка самогонка, — причмокнул Уморяка, лениво шлепая хвостом по воде. — И почему мы раньше ее не пили кубками?
— Ничего, я вас жить научу, — ответил черт, подразумевая, что споит местных жителей, как конкистадоры индейцев. И замер, удивленно распахнув рот. — Ты только что сказал нормально.
— Что нормально? — уточнил Уморяка.
— Без своих «ка».
— Это как? — насторожился морской муж, покосившись на жену — не осерчает ли? Но Жемчужинка, не вынеся алкогольной атаки, свернулась калачиком, подложив хвост под голову, и заснула, сладко сопя и мурлыча себе под нос рыбью колыбельную: «бу-у-уль… бу-у-уль…»
— А и правда! — Наконец-то и я заметил изменение в речи нашего собеседника. — Ты больше не коверкаешь слова.
— А я и раньше их не коверкал, — возразил он.
— Вот что самогон чудотворный с людями и нелюдями делает, — назидательно подняв указательный палец, провозгласил черт. — Ибо сила в нем агромадная сокрыта.
— За это нужно выпить, — заявил Добрыня Никитич. Никто не стал с ним спорить, лишь наши дамы перешли на более легкие напитки, превратив самогон в коктейль методом выдавливания в него плодов граната.
Воспользовавшись благоприятным случаем, я немного расспросил Уморяку, уточнив для себя кое-какие непонятные моменты.
— Объясни мне, что там за дела с четвергом.
— Каким четвергом?
— Ну… сегодняшним. Почему ты напомнил об этом своему морскому царю.
— Четверг — рыбный день.
— У всех рыбный, — встрял черт.
— И что? — Мне не удалось уловить взаимосвязи.
— В рыбный день из всех морских даров мы едим только рыбу.
— То есть от этого зависело меню царева угощения?
— Да.
— Так ведь там все равно никаких других морских даров не было, — напомнил я.
— Были, — покачал головой Уморяка. — Вы.
Не сразу, но смысл сказанного проник в мое сознание, и запоздалый ужас напрочь отбил аппетит.
— Нас всех могли съесть?
— Нет, — успокоил меня Уморяка, бережно приняв у черта изогнутый рог-кубок. И уточнил: — Двоих-троих хватило бы.
— Ах вы, каннибалы чертовы! — вспылила Ливия.
— Не-а, — отмахнулся один из лучших представителей чертячьей братии, состоящий на половине ставки в должности ангела-хранителя, но на второй половине оставаясь бесом-искусителем. — Напрасно клевещешь — они сами по себе каннибалы, я тут абсолютно ни при чем.
— Людоеды проклятые! — высказалась и Леля, вздернув кверху конопатый носик.
— А я чего? — попятился Уморяка. — Я как все.
— Постой, — удержав на месте Дон Кихота, потянувшегося за моим мечом, попросил я. — Он-то не виноват — окружение такое.
— Такое, — согласно кивнул морской муж.
— А кто тогда виноват? — поинтересовался благородный идальго, отчаявшись добраться до меча и поэтому вооружившись шампуром. — Сейчас я его…
— Никто не виноват…
— Так не бывает.
— Бывает, — возразил я. — Так ли давно наши предки сами питались друг дружкой?
— Никогда.
— А вот тут ты ошибаешься, — возразил я. — Все расы прошли этот позорный этап, а некоторые и до сих пор…
— Так это, — почесав бородавку, заявила Яга, — клевещут на меня люди. Отродясь не ела сырой человечины.
— А не сы… впрочем, лучше оставим этот вопрос. Не об этом речь.
— Правильно. Нужно решать, что с людоедами делать.
— Сжечь, — предложил Дон Кихот. — На костре.
Уморяка нервно сглотнул и как-то даже побледнел, несмотря на то, что весь был покрыт чешуей и ростом превосходил любого из нас.
— Так нельзя, — возразил я. — Нужно воспитывать.
— Да как из них людей воспитаешь? — пожал плечами черт, отчего его ангельские крылья непроизвольно распрямились. — Знаю!
— И как? — в один голос поинтересовались мы.
— Самогоном.
— Самогоном?
— Им, родимым, — уверенно заявил черт и принялся расталкивать спящую Жемчужинку. — Проснись, не время спать, родину спасать нужно.
— А? — недоуменно вытаращила покрасневшие глаза морская дева. Чего-чего, а завораживающей силы в них не было ни грамма. И нужно-то для этого, оказывается, всего грамм сто пятьдесят-двести. — Не сегодня.
— Зелья у вас в запасе много?
— Отстань! Голова болит…
— Да проснись же!
— Пристройся потихоньку, — предложила морская дева, перевернувшись на другой бок и прогнувшись. — Только не тормоши…
Черт сглотнул и покосился на Уморяку. Как он на это прореагирует?
— Плесни на нее водой, — посоветовала Леля.
Но и вода не помогла.
Мы выпили, чтобы лучше думалось.
Подействовало.
Предложения посыпались как из рога изобилия.
— Нужно влить в нее еще самогона, — предложил черт. — Клин клином вышибают.
— Берем с собой, — сказал я. — Пока доберемся до места — проспится.
— Нашатырь есть? — спросила у Герольда Мудрого Ливия, получив в ответ недоуменный взгляд и вопрос о значении этого незнакомого слова.
— А еще можно прижечь, боль протрезвляет.
Мне не хотелось бы называть источник этого совета, поскольку это может пагубно сказаться на положительном образе героя.
Ни с того ни с сего все разом замолчали, погрузившись каждый в свою думу. Спустя минуту, прочистив горло, черт заявил:
— Мент родился.
— Кто?
— Типа дружинник такой. И самый известный из них — дядя Степа.
— А ты как про то, что он родился, узнал? — поинтересовался Дон Кихот.
— Просто так говорят, когда в компании разговор внезапно прервется и все разом умолкнут.
— Так это часто случается, — заметил Добрыня. — И что, каждый раз мент рождается?
— Говорят…
— Да их бы уже столько было — не продохнуть. А я покамест ни одного не встречал.
— На твое счастье они появятся много позже.
— В чем же тут счастье? — не понял богатырь.
— А вот представь себе, вышел ты из кабака пьяный, стал у забора — насущные проблемы свои решить, а они тут как тут — плати деньги.
— За что? — удивился Добрыня Никитич.
— За то, что до дому не терпел, — пояснил черт.
— Какое коварство! — изумились наивные дети нынешнего века, совсем не думая о том, каково потом будет под тем же мокрым забором спать следующему пьянице, которого сморит усталость сразу за дверями шинка. Да… не ценят у нас заботу о людях.
— Слушайте дальше. Ты терпишь, седлаешь коня, чтобы до дому скорее добраться… Ага! Стоять! Куда?! Почему на коня в пьяном виде сел? Плати! Почему по городу его гнал? Плати! Плати… плати…
— Ужас-то какой! Как же там жить можно?
— Привыкают, — пожал крыльями черт. — А что делать?
Спустя минут десять, породив как минимум еще пару десятков представителей правоохранительных органов, что должно благоприятно сказаться на уменьшении криминогенности обстановки в будущем, мы возобновили обсуждение планов на ближайшее время, оставив дела будущим потомкам.
— К царю нужно идти, — заявил Уморяка.
Ему виднее. По крайней мере, нам так показалось с пьяных глаз — уж очень коварной штукой оказался этот подводный самогон. Хотя и вонючий, но горло почти не дерет, а в голове после него как в морской раковине: пусто и в ушах «шу-у-у……
Решили — собрались и пошли. Хорошо так, весело. С песнями и плясками черта на моем плече. Все оттоптал своими копытами, скотина! Но это я уже только наутро почувствовал, сейчас же вместе со всеми старательно выводил своим немузыкальным голосом:
Вставай, страна подводная,Вставай, а мы нальем.С нечистой силой, темною,Тебя спасать идем…
Со стоявшими на воротах охранниками у нас состоялся краткий, но плодотворный разговор:
— Кудака?
— К царю, — ответил Уморяка.
— Почемука? — удивились стражи.
— Разговор есть, — неопределенно пояснил я.
— А…
— Самогон будете? — не мудрствуя лукаво заявил с моего плеча черт.
— Наливака! — не поверили своему счастью стражи. Оно и понятно, не каждый день достается простым служакам такая роскошь. А для хладнокровного от рождения существа это почти единственная возможность почувствовать всю полноту жизни, подхлестнутой бегом разгоряченной крови по венам. И если уж смоченный самогоном сухарик вызывает в их организмах положительный сдвиг, то от стакана в их крови вспыхивает настоящий пожар.
