– Ох, ты не понимаешь! – наконец недовольно сказала она и сердито двинулась прочь, шагая вдоль причала. Она была расстроена и возмущена.
– Вот именно, не понимаю! – крикнул Йо, теряя терпение, и поспешил за ней.
– Ты и не должен! – бросила она через плечо.
– Так, может, объяснишь? – Он догнал ее и схватил за руку.
– Я пыталась. – Она раздраженно освободилась и покачала головой. – Неважно. Закон есть закон, да и мир одной волей не изменишь. Пусть все остается как есть. Давай не будем спорить, поговорим о чем-нибудь другом.
Какое-то время они молча шли по причалу.
– Если ты хочешь что-то изменить, почему бы тебе не начать писать? – спросил он.
Она удивленно замерла.
– Что ты имеешь в виду?
– Ты говоришь, что мир не изменишь. Но ведь это не так. Все меняется, постоянно, каждую минуту. Посмотри на себя – всего пару недель назад ты была совершенно другим человеком. Почему бы тебе не написать что-нибудь и не попробовать начать публиковаться? Если ты хочешь что-то изменить, нужно сперва понять, каким образом ты можешь это сделать. Писать, насколько я знаю, не запрещено.
– Но о чем? – удивленно спросила она.
Он задумался, а затем, словно во власти озарения, сделал широкий жест рукой.
– Обо всем, что ты видишь вокруг! – сказал он. – О Гамбурге. О женщинах. О том, что только что ты пыталась мне втолковать! – Он улыбнулся. – Может быть, до меня быстрее дойдет, если ты об этом напишешь.
Лили не знала, как ему это удавалось, но она никогда не могла долго на него сердиться. Даже когда он раздражал ее до чертиков. Вот и сейчас она с улыбкой покачала головой.
– Боюсь, это напрасная трата времени, – поддразнила она собеседника.
Он не ответил, только смотрел на нее – серьезно и внимательно.
– Я хочу тебя поцеловать, – вдруг тихо сказал он.
На мгновение время словно остановилось, и Лили почувствовала, как по телу побежали мурашки.
– Я хочу того же, – ответила она срывающимся голосом.
Он улыбнулся. Лили любила, когда он улыбался. Его улыбка наполняла ее счастьем и заставляла улыбаться в ответ. Она хотела, чтобы он улыбался чаще.
«Это самый красивый мужчина, какого я знаю», – с удивлением подумала Лили. Она всегда находила его привлекательным, хотя и на свой, грубый манер, но прежде самым красивым мужчиной ей казался Генри – высокий, белокурый, всегда безукоризненно одетый. Но теперь ей нравились темные глаза Йо с морщинками, которые появлялись в уголках, когда он смеялся. Ей нравились его веснушки, его угловатое лицо. Нравилась его запачканная сажей рубашка с расстегнутым воротом, его поношенные брюки, тяжелые рабочие ботинки, загорелые руки.
Поймав ее взгляд, Йо нахмурился.
– Что-то не так? – спросил он.
– Ничего! – ответила она с улыбкой. – Ничего, Йо Болтен.
Он озадаченно покачал головой.
– Странная ты барышня, Лили Карстен! – крикнул он ей вдогонку, когда она зашагала вперед.
– Правда? Что ж, тогда мы отличная пара! – крикнула она через плечо, и он рассмеялся.
В ту ночь Лили долго не могла уснуть. Она лежала в своей кровати, прислушиваясь к шуму и шорохам дома – по коридору сновали слуги, заканчивая последние ночные приготовления: раздували на ночь огонь в каминах, тушили лампы и задергивали шторы. Бабушка Лили, чьи покои находились прямо над ее комнатой, видимо, тоже не могла уснуть, ворочаясь с боку на бок и заставляя скрипеть кровать и ветхие половицы.
Лили лежала с открытыми глазами, заложив руки за голову и глядя в пространство. «Почему ты не пишешь?» – прозвенел голос Йо в ее голове. Девушка вздохнула и перевернулась на живот. Внезапно она вспомнила, как Эмма, взяв ее за руку в гостях у Марты, торжественно провозгласила: «Лили хочет стать писателем!» Картина была столь яркой, будто подруга была прямо здесь, в спальне Лили. «К сожалению, она помолвлена».
– К сожалению, она помолвлена, – прошептала Лили в темноту, чувствуя, как эти слова сдавливают грудь. – Помолвлена…
Она встала и зажгла свечу на прикроватной тумбочке, затем надела тапочки и тихо подошла к окну. Из нижнего ящика стола она вынула статьи, которыми ее снабдили подруги по кружку, и книги Эммы – до сих пор она так и не просмотрела ничего из этого. Стопка оказалась внушительной.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– «Неотъемлемое право женщин», – прочитала она заголовок первой книги. Луиза-Отто Петерс. Лили удивилась, увидев, что сочинение было написано больше двадцати лет назад. Другая работа, тоже за авторством Отто-Петерс, называлась «Жизнь женщины в Германской империи». Лили открыла книгу и взглядом скользнула по строкам, наугад выхватывая отдельные куски. Ее заинтересовал отрывок о брачной жизни женщины из среднего класса. Словно в трансе, она начала читать:
Проснувшись утром, она идет в гостиную, где их с супругом уже ждет накрытый стол. Она завтракает вместе с ним, потом муж идет на работу, а жена, проводив его до дверей, ходит по дому, наблюдая за работой горничной. Затем она идет к кухарке, чтобы обсудить меню и отдать еще несколько столь же незначительных распоряжений, после чего принимается за свой туалет, уделяя отдельное внимание прическе, составленной из чужих волос и хитрых заколок, которые вызывают у мужа лишь отвращение и досаду, хотя она-то думает, что делает все это из любви к нему…
Лили была озадачена. Украшение прически шиньонами не успело выйти из моды, и она никогда не слышала, чтобы кто-то осуждал эту практику или ставил ее под сомнение.
Затем она выходит из дому, отправляясь в город по своим маловажным делам – например, в гости. Незадолго до обеда она приходит домой, чтобы проверить, все ли в порядке на кухне, а затем идет в гостиную – ждать мужа за накрытым столом. Затем следует часовой полуденный отдых с журналом в руках, после чего она отправляется варить кофе в заблаговременно принесенной горничной венской кофеварке, и муж обязан заверить ее, что кофе, который она приготовила, вкуснее всего, что ему доводилось пить. После кофе муж возвращается к работе, и теперь пара может не увидеться до ночи, потому что мужчина, завершив дела в конторе, идет в клуб, в собрание или, если нам будет дозволено воспользоваться студенческим жаргоном, в кабак. А что она? Она шьет, или вяжет, или отправляется на прогулку и деловито расхаживает по городу, заставляя себя и других верить, что чем-то занята…
Лили уронила книгу на одеяло. Она только что прочитала подробное описание жизни матери. А возможно, что и своей собственной, если она все-таки станет женой Генри.
Внезапно во рту появился кислый привкус. Ей стало почти стыдно – так однообразна, так предсказуема, так невероятно бесполезна была описанная в книге жизнь. И такова – вплоть до последней детали – была повседневность всякой женщины ее круга. Повседневность, состоявшая из череды бессмысленных занятий: постоянных переодеваний (по платью на каждый прием пищи), разного рода уроков, которые никогда не пригодятся в жизни, никому не нужного рукоделия. Конечно, мать Лили, помимо всего прочего, присматривала за Михелем, но и здесь фройляйн Зёдерлунд делала за нее большую часть работы. Кроме того, Зильта активно занималась благотворительностью, но опять же – ее вклад ограничивался участием в работе комитета. Лили подозревала, что Луиза Отто-Петерс нашла бы что сказать и на этот счет.
Она продолжала читать еще какое-то время, пока не наткнулась на отрывок, посвященный супружеским изменам:
Это проявление неудовлетворенного тщеславия, стремление к утолению сердечных порывов, возникшее и питаемое нехваткой иной духовной пищи – работы и связанных с ней профессиональных обязанностей. Для того, чтобы совершить прелюбодеяние, женщина должна упасть на самое дно, потерять остатки чести, поддавшись бесстыдной страсти…
Лили почувствовала, как по телу прошел озноб. Она была ничем не лучше женщин, описанных здесь. Хотя она еще не совершила прелюбодеяния, то, что она делала в последнее время, было именно таким – возбуждающим и запретным. Чем-то, что освобождало ее из плена скучных будней. Впервые в жизни она чувствовала себя по-настоящему живой. И поэтому она просто не могла не встречаться с Йо.
