Воцарение Луи-Филиппа было встречено очень холодно в Австрии и резко враждебно в России: поэтому английское правительство было уверено, что, если и не «сердечно», то по соображениям политическим, Луи-Филипп изменит ненавистный для Англии запретительный таможенный режим. В Англии понимали, что отмена запрещения и даже снижение пошлин не встретят всеобщего одобрения в палате депутатов; знали, что и Луи-Филипп, как крупный лесовладелец, лично заинтересован в сохранении стеснений для импорта английского угля; тем не менее англичане упорно требовали от своего союзника реформы таможенного режима.
Но правительство Луи-Филиппа, не решаясь отменить запрещения, только волновало промышленников, вселяло в них неуверенность в завтрашнем дне. Выступая в 1834 г. перед правительственной комиссией, созданной для обсуждения возможной реформы, текстильный фабрикант Мимерель говорил: «Я выступал в 1827, 1829, 1831 и 1832 гг. по поводу предлагаемых перемен в нашем тарифе, и теперь, в 1834 г., я опять выступаю перед вами по тому же поводу. Согласитесь, что… промышленность, которою играют, как игрушкой, и которая беспрестанно должна опасаться перемен… не может идти вперед».
Но в 40-е годы вновь появились планы тарифных преобразований, нежелательных для мелких и средних промышленников, боявшихся непосильной конкуренции. В августе 1846 г. в Париже образовался Союз сторонников свободы торговли. В том же году в Бордо возникла Ассоциация борьбы за свободу обмена, руководимая либеральным экономистом Мишелем Шевалье.
Французские коммерсанты были недовольны состоянием торговли Франции с Россией, Швецией, Данией, Ганновером, Мекленбургом, Голландией, Португалией и Австрией. С 1836 по 1846 г. шведский экспорт во Францию удвоился, а ввоз французских товаров в Швецию даже уменьшился. В 1844 г. Сен-Кантенская торговая палата просила восстановить утраченные французской промышленностью позиции на рынках Италии, Германии, Испании.
Состояние как внешней, так и внутренней торговли зависело от состояния железнодорожного транспорта, который в свою очередь влиял на промышленное развитие. Без железных дорог нет жизни!
К этим словам можно свести смысл многих обращенных к правительству петиций и статей промышленников и их политических представителей. Конечно, транспортные связи тогда, как и ранее, развивались. Но, по сравнению с другими государствами Европы, для Франции было характерно отставание, притом особенно в железнодорожном строительстве. Всего в начале 1848 г. во Франции было в эксплуатации лишь 1931 км железных дорог. В Англии же в это время было 5192 км используемых путей. И все они, соединяя промышленные центры с портами, имели большое экономическое значение. В США только с 1840 по 1848 г. железнодорожная сеть выросла с 4,5 до 7,5 тыс. км; даже в Пруссии в 1848 г. было уже 3424 км железнодорожного пути, т. е. значительно больше, чем во Франции.
Главными причинами отставания Франции было невнимание к интересам промышленников и допущение к железнодорожному строительству спекулянтов, озабоченных лишь быстрым обогащением. Конфликт промышленников и финансистов все более обострялся, и торгово-промышленные объединения стали обращаться к правительству или к высшим местным властям с заявлениями, в которых даже недомолвки приобретали понятный смысл. Так, например, Сен-Кантенская совещательная палата ремесел и мануфактур заявляла, что департамент Эна был обманут: ранее предполагалось провести железную дорогу от Парижа к бельгийской границе; но ни стратегические, ни индустриальные соображения не были учтены. Вопреки первоначальным намерениям, была внезапно избрана другая трасса.
Засилие банкиров при Луи-Филиппе вызывало недовольство и среди обуржуазившихся землевладельцев. Сельскохозяйственные общества и так называемые комиции существовали во Франции еще в XVIII в. После революции 1830 г. «комиции» стали распространяться более широко. Отличаясь от сельскохозяйственных обществ преобладанием чисто практических интересов, местные «комиции» по деловым соображениям подразделялись на секции, имевшие свою область практической деятельности. В Бретани «комиции» способствовали введению лучших сельскохозяйственных орудий. В пяти департаментах, составляющих провинцию Нормандию, «комиции» в 1846 г. имели свой периодический орган — «Сельскохозяйственная Нормандия».
Однако представители буржуазной верхушки сельского населения видели в «комициях» и обществах не более как «зародыш» организации, имевшей большую будущность. Как писал тогда один сельскохозяйственный деятель, они еще не завоевали в государстве положения «четвертой власти», т. е. не приобрели влияния, которым уже обладали группировки банкиров, крупных промышленников и торговцев.
Каменотесы. Картина Г. Курбе. 1849В газете «Ля Пресс» осенью 1845 г. появилась статья агронома д'Авринкура, сторонника политической организованности землевладельцев. Но д’Авринкур рекомендовал, следуя примеру англичан, собираться под знамена крупных землевладельцев — аристократов, под знамена «торизма». Критикуя д’Авринкура, «Журналь д’агрикюльтур пратик» пропагандировал иную идею: политическое сплочение всех земледельцев и землевладельцев, вне зависимости от их социального происхождения и без гегемонии земельной собственности. «Могущественная земледельческая партия в парламенте — таков должен быть лозунг всех людей земли», — писал Лефур, полемизируя с д’Авринкуром. Несомненно, Лефур понимал необычность лозунга, обращенного одновременно к крестьянину, буржуа и дворянину. Поэтому он пояснял, что прежние условия развития политической партии за 15 лет изменились; материальные интересы поставили многие вопросы по-другому. Времена феодальной знати во Франции прошли, и люди земли, отодвигая «старые предубеждения», должны избирать в депутаты «людей земли».
Рабочее и массовое движение в 40-е годы
Буржуазные историки обычно преуменьшают политическое значение забастовочного движения в 30-40-х годах XIX в. Так, например, Октав Фести пришел к выводу, будто бы «ни республиканцы, ни коммунисты» не играли роли в подготовке стачек[364].
Но вот факты, доказывающие ошибочность зачисления крупнейших стачек 40-х годов в разряд чисто «экономических движений»:
1. Зачинщиками забастовочного движения в 1840 г. в Париже были портные-республиканцы, демонстративно заявлявшие о своих революционных взглядах.
2. Среди руководителей некоторых стачек в Париже, притом в разгар борьбы, были коммунисты.
3. В сентябре 1840 г. тысячи забастовщиков устраивали сходки в парижских районах Сент-Антуан, Сен-Марсо и в других местах, например в Бонди, где 3 сентября собралось около 100 000 рабочих. На этих сходках звучали революционные песни.
4. Еще до того, как забастовочная волна достигла наивысшей точки, активизировались сторонники избирательной реформы. И в этом явно политическом движении немалая роль принадлежала представителям рабочего класса.
Фести, рассказывая о банкете 1 июля 1840 г., устроенном в Бельвиле коммунистами «эгалитарной школы», которая подняла знамя «социальной общности», пишет, что на банкет явились многочисленные рабочие; сапожник Вилли провозгласил тост «за пролетариев, жертв эксплуататоров», парикмахер Розье — «за равное распределение прав и обязанностей, за общность труда и пользование благами»[365]. Бельвильский банкет, организованный Пийо и Дезами[366], сам по себе заслуживает большого внимания. Он замечателен не только многочисленностью участников (1200 человек и среди них — много рабочих), но и разнообразием их профессий: парикмахеры, сапожники, переплетчики, портные, часовщики.
Лаконичное сообщение Фести о банкете 31 августа 1840 г. должно быть дополнено следующими фактами. Банкет, первоначально назначенный на 14 июля (день взятия Бастилии), должен был состояться в Сен-Манде, но вследствие противодействия властей его удалось организовать только 31 августа в парижском пригороде Шатийоне. На банкет собралось около 3 тыс. (по другим данным — около 6 тыс.) человек, около половины участников банкета были одеты в мундиры национальных гвардейцев; среди этих национальных гвардейцев были и рабочие, притом члены революционной организации. Лозунгом банкета было требование, высказанное еще в петиции 1838 г.: «Каждый национальный гвардеец — выборщик, каждый выборщик — может быть избираем». Участники банкета требовали, как видим, такой избирательной реформы, в результате которой, хотя бы отчасти, и трудовые слои населения были бы допущены к выборам и получили бы сверх того пассивное избирательное право. По окончании банкета все его участники стройной колонной двинулись к заставе д’Анжер с пением «Марсельезы» и с криками «Да здравствует реформа». Количество демонстрантов по мере движения колонны возрастало; присоединялись «любопытные», безработные и рабочие, покинувшие свои мастерские или фабрики. Ночью разошлись по домам мелкобуржуазные сторонники реформы; рабочие же собрались и на следующий день вечером близ Порт-Сен-Дени.
