он нашел тайники поляков. И в самом деле, дамы, если бы не он, меня бы здесь не было». Я был очень смущен словами моего капитана и совершенно ошеломлен таким огромным, оказанном мне всеми присутствовавшими вниманием. Я густо покраснел. У меня имелся прекрасный белый носовой платок, и я постоянно вытаскивал его из кармана, чтобы утереть пот. На мне была очень изящная салфетка, и от сильного волнения я обтер ей лицо и спрятал ее в свой карман. Когда наступила пора возвращаться в казарму, я встал. Капитан спросил меня: «Вы уже уходите?» «Да, капитан, завтра я в наряде». — «Но вы же вернетесь завтра?» — «О, нет, я не могу, я буду в карауле». — «Ну, тогда выньте салфетку».
Опустив руку в карман, я достал салфетку и платок. Вручая эту салфетку своему капитану, я сказал: «Видите ли, мне ненадолго показалось, будто я на фронте, на вражеской земле. Там, если вы не унесете с собой чего-нибудь, это расценивается как небрежность и равнодушие». «Прекрасно, — ответил он, — оставайтесь. Я пошлю в казарму своего денщика, а вы проведете с нами весь вечер». А потом, указав на свою дочь, он добавил: «Вот кто уличил вас». Она сказала мне: «Папа, у него из кармана торчит салфетка, но ничего, пусть так и остается». «Ах, как я счастлив, что ваша дочь заметила это».
Я вернулся в свою казарму. Утром я получил письмо от мадам — , в котором она просила в 11 утра встретиться с ней. Мое воображение разыгралось, и я просто дрожал от радости. Я попросил товарища заменить меня в карауле, в 9 часов переоделся, и в фиакре отправился по указанному адресу. Мне не стыдно признаться в том, что я чувствовал столь сильное любовное волнение — мой возраст тому оправдание. По прибытии туда я назвал свое имя, и горничная отвела меня в прекрасную гостиную, где я нашел одну из тех двух дам, между которыми я сидел за ужином у моего капитана — в невероятно обворожительном неглиже. Я с трудом сдерживал себя. «Можешь идти», — сказала она своей горничной.
Оставшись наедине с этой прекрасной дамой, я был очень смущен и не мог ни слова вымолвить. Она взяла меня за руку и отвела в свою спальню, где я увидел стол, уставленный самыми изысканными блюдами — вином, сахаром и другими лакомствами — вот таким способом она решила начать разговор, и постепенно он перешел на тему ее желаний относительно меня. Она объяснила мне, что я ей нравлюсь, но она не может открыто принимать меня в своем собственном доме. «Если вы хотите, я дам вам адрес, где мы можем встречаться три раза в неделю. Я еду в Оперу, а комната находится недалеко от нее. Сразу же по прибытии, я приду к вам, и мы проведем вечер вместе». — «Вы можете полностью рассчитывать на меня». — «Во что бы то ни стало найдите себе замену, я заплачу». Она усердно потчевала меня вином и сахаром, и видя ее в таком возбужденном состоянии, я понял, что просто обязан ей отплатить самим собой, и, схватив ее руку, я сказал: «Располагайте мной, как вам будет угодно, я весь к вашим услугам».
Она увлекла меня на свое мягкое кресло, на котором я тотчас убедил ее в искренности моих слов. А потом она показала мне свою прекрасную кровать, вокруг которой и сверху было установлено множество зеркал — никогда прежде я не видел такой комнаты. Она была довольна мной — я провел целый, полный блаженства день в обществе этой прекрасной дамы и отлучился только для того, чтобы отметиться на перекличке. От такого бурного дня я несколько нетвердо держался на ногах, но был в полном восторге и не отменил своего визита в назначенный ею день. Я обнаружил оставленный на столе для меня холодный обед и симпатичную горничную, которая помогала своей хозяйке одеваться и раздеваться. Я сел за стол и ел как едят капризные дети. «А вы, мадемуазель, разве не обедаете?» — «Да, мсье, но после вас, если вы не против. Мадам в восторге от вас, она придет пораньше, чтобы выпить кофе и провести с вами вечер. Кушайте хорошо и выпейте побольше вина, вот бордо, а это сахар, который очень улучшит его вкус». — «Благодарю вас». — «Я хочу сказать вам, что я хочу раздеть мадам — ведь ей будет намного удобней в ее déshabillé,[65] а потом я вернусь, чтобы одеть ее, прежде чем она отправится домой». — «Да, я все поняла».
Мадам прибыла в восемь часов, и после обычных слов приветствия послала за кофе. Мы остались одни, и я потянулся к ней. «Подождите, — сказала она, — мы же собираемся провести весь вечер вместе». «Да, я знаю это, сударыня». «Посидите пока». Тотчас подали кофе. Закончив, она сказала: «Выйдите в другую комнату, я позову вас».
Я вышел и присел на стул в ожидании ее решения. Вскоре мне сообщили, что мадам ждет меня. Каково же было мое удивление найти ее в постели! «Это знак», — сказал я себе. «Подойдите и присядьте рядом со мной на этом кресле. У вас есть двадцатичетырехчасовой отпуск?» «Да, мадам».
Она отдала горничной несколько распоряжений и отпустила до утра, когда она должна была принести наш кофе и сделать туалет своей хозяйке. Что касается меня, то раздеваясь, я чувствовал себя очень неловко, и особенно из-за мыслей о том, как мне спрятать эти свои несчастные накладные икры и три пары чулок. Вот незадача! Если бы я мог погасить свечу, все было бы хорошо. И, тем не менее, мне каким-то образом удалось запихнуть их под подушку, но это очень сильно подпортило мне настроение. И мысль о том, как я утром буду извлекать их оттуда, всю ночь не давала мне покоя.
К счастью, моя красавица встала первой, тем самым облегчив мое положение, и вместе со служанкой ушла в соседнюю комнату. Я не терял времени и сразу же вытащил из-под подушки свои чулки и надел их. Самое трудное в этом деле — чтобы они не скручивались, и мне всегда удавалась только одна нога, но мадам никогда не замечала разницы.
Потом был парикмахер, чтобы правильно причесать мои волосы, и очень скоро, когда меня спросили, не встал ли я, я ответил: «Скажите мадам, что я могу немедленно предстать перед ней, я весь в ее распоряжении».
Мадам выглядела свежей и красивой, и мы вместе пили шоколад. После небольшой беседы
