Венди.
В эти слова было вложено столько силы, что Джек испугался, как бы кабинка не вспыхнула. Вот уж правда, бешенство так бешенство.
– Вот оно что.
– И это все, что ты можешь сказать?
– Прошу прощения, – сказал Джек; мисс Вонг хорошо научила его извиняться.
– А, Джек, да что с тобой делать, ты мал еще, – заключила Венди и убрала руки; Джек испугался, что упадет сейчас с унитаза. – Подожди тут, а когда я постучу в дверь трижды, можешь выходить.
– Бешенство, понимаешь, – бросила в пространство Венди, покидая кабинку.
– Тихое бешенство, – снова уточнил Джек.
Он понял, что с Шарлоттой Барфорд ему придется говорить как-то иначе, но как именно?
В дверь трижды постучали, и Джек вышел в коридор – едва не сбив с ног мисс Вурц. Кроме нее, там никого не было.
– Джек Бернс, – удивленно, но, как всегда, идеально поставленным голосом произнесла учительница, – я весьма тобой разочарована. Что это ты делал в женском туалете?
Джек тоже был разочарован и, не стесняясь, известил об этом мисс Вурц, что, видимо, заставило ее его простить; она очень любила, чтобы люди разделяли ее чувства. Как правило, однако, разочарование не покидало ее так быстро, как в тот раз.
От Шарлотты Барфорд Джек ожидал узнать куда больше; в конце концов, у нее-то груди имелись, и еще какие. Если в ней и живет бешенство, то причина его – явно не недопустимо малый объем бюста. К сожалению, прежде чем Джек придумал, как ему подойти к Шарлотте, та подошла к нему сама.
Раз в неделю после обеда Джек пел в главном хоре школы; исполнялась обычно музыка для главных праздников – Дня благодарения, Рождества, Дня памяти погибших, Пасхи. Джек старательно прятал глаза от органиста – он слишком хорошо был знаком с этой братией, и пусть за мануалом в школе Святой Хильды сидела женщина, она все равно напоминала Джеку папу.
Джек бежал по коридору, напевая что-то из хорового репертуара, какие-то молитвы, и неожиданно столкнулся с Шарлоттой Барфорд. Точнее, он пробегал мимо того самого туалета, где Венди дала ему потрогать свои отсутствующие груди (кабинку, где это произошло, Джек не забудет и на смертном одре), как вдруг дверь туалета открылась и оттуда вышла Шарлотта. Еще мокрыми и пахнущими этим гадким жидким мылом руками она немедленно затащила его в туалет.
– Что за бешенство тебя интересует, Джек? – спросила она, прижав его коленом к раковине.
Вот тут-то он и ощутил «железные груди» – одна такая упиралась ему прямо в живот.
– Тихое, внутреннее, такое, которое тебя не покидает, – нерешительно произнес Джек.
– Ага. Ну так знай – это такое состояние. Его вызывает все, чего ты не знаешь, все, что люди отказываются тебе говорить, сколько бы ты их ни спрашивал, все, что ты вынужден узнавать в одиночку, без посторонней помощи, – сказала Шарлотта и еще поднажала коленом. – Все эти вещи приводят тебя в бешенство, то есть в такое состояние, когда ты испытываешь ярость, когда ты очень зол.
– Но как мне понять, зол я или не зол? – спросил Джек.
– А тут и понимать нечего, Джек. Ты очень, очень зол, – сказала Шарлотта. – Ведь твой папаша – бессовестный ходячий болт! Он бросил тебя и маму на произвол судьбы, вам повезло, что на свете есть добрые люди! А еще, Джек, все знают, кем ты будешь.
– И кем же?
– Бабником, как твой папа.
– А что это значит – быть бабником?
– Ты очень скоро узнаешь, кролик мой ненасытный, – ответила Шарлотта. – Кстати, свои груди я тебе трогать не дам. – И добавила шепотом, прикусив ему мочку уха: – Я имею в виду, пока не дам.
Джек знал, что будет дальше. Дождавшись, пока в дверь туалета постучат трижды, Джек вышел в коридор и, к своему удивлению, не обнаружил там мисс Вурц, только Шарлотта удалялась прочь, качая бедрами, точь-в-точь как Ингрид My. Правда, окажись Шарлотта в Осло зимой в своей юбке, она бы замерзла – слишком короткая.
Да, он в самом деле очень многого не знает – ни что такое бабник, ни что такое добрые люди, ни как они связаны с ним и мамой и почему им с мамой повезло, что такие люди есть. Ему все это надо обдумать, а особенно значения слов «сладкий пенис», «ходячий болт» и «ненасытный кролик».
Джек каким-то шестым чувством понял, что обсуждать эти вещи с миссис Уикстид, когда та завязывает ему по утрам галстук, не стоит, равно как и с Лотти. Трудные вопросы ей лучше не задавать, слишком многое было у нее в жизни – и таинственная хромота, и остров Принца Эдуарда, и всякое другое. Знал Джек и то, что ответит ему мама, задай он эти вопросы ей:
– Мал еще, обсудим, когда подрастешь.
Любопытно, некоторые вопросы – как первая татуировка: пока ты «мал еще», тебе ее не видать (по крайней мере, от Алисы).
Ну да это не беда – была у Джека знакомая, которая не следовала «правилу первой татуировки». Пока за Джеком присматривала вечно извиняющаяся мисс Вонг с ее неураганным темпераментом, Эмме Оустлер исполнилось тринадцать, а выглядеть она стала на все двадцать. Эмма никогда не отшивала Джека этим «мал еще», с ней можно было обсудить что угодно; проблема только в том, что она все время чем-то недовольна (Джек хорошо себе представлял, чем угостит его Эмма, когда узнает, что первым делом он обратился к Венди и Шарлотте).
Не следует так уж осуждать поведение девочек в коридорах и туалетах школы Святой Хильды. Школа-то была очень хорошая и даже строгая – во всем, что касалось учебы как таковой. Возможно, именно высокие требования, предъявляемые к ученицам в классе, и заставляли девочек постарше вести себя вне занятий как бог на душу положит; возможно, им жизненно необходимо было таким вот образом реагировать на вкладываемые в них правильное произношение и технику речи, да и на прочее, – коллеги мисс Вурц
