Два иносторонних создания столкнулись посреди чуждого, в общем-то, для них обоих мира, и столкновение это привело к последствиям самым неожиданным и непредсказуемым. Причем не только для стороннего наблюдателя, коим оказалась на этот раз леди Кай, но, пожалуй что, и для них самих.
Завязнув в мутной, но очень плотной кисее из которой был соткан девшалар, хилависта было замер, а потом дернулся, пытаясь освободиться.
Тщетно.
Ни эта самая первая и отчаянная, ни все последовавшие за ней многократные и безуспешные попытки вырваться и обрести свободу ни к чему путному не привели. Шарахался он из стороны в сторону, сильно напоминая тем самым жирную муху, по глупости своей угодившую в плошку с медом, но сдвинуться с места у него никак не получалось. Ни назад, ни вперед. И это пугало его еще сильнее.
Отросток, – или же, если вам больше по душе, – «палец» девшалара от того что внутри него застряло нечто чуждое, инородное, и, по всему, не слишком-то дружелюбное тоже в особый восторг не пришел, и начал прямо на глазах уплотняться, мутнеть и подрагивать, явно намереваясь это неприятное «нечто» из себя исторгнуть. А может, наоборот, – раздавить, – кто его знает. Но как бы то ни было, а это его уплотнение хилависту напугало еще больше и он заверещал, как резанный, на миг заглушив непрекращающийся ни на миг шерох-шепот, обволакивающий и укачивающий леди Кай почище иного дурмана. И краткого этого мига оказалось достаточно, чтобы интесса пришла в себя.
Почти тут же хилависта замолк, очевидно сообразив все-таки, что оры и крики ему ничем не помогут, и, совершенно неожиданно для всех и прежде всего для Осси, потерял свой зеркальный блеск, просто растворив его где-то глубоко в себе, и через миг превратился в размытый и темный шар, сильно к тому же уменьшившись в размерах.
Впрочем, размытый и темный – это не совсем верные определения. И если бы было у леди Кай время и желание рассматривать и изучать все те чудесные метаморфозы, что творились с прелестным ее другом и попутчиком, то она бы заметила, что хилависта стал теперь очень похож на плотный и бешено вращающийся клубок до боли знакомых теней. А если бы присмотрелась повнимательнее, то обязательно узнала бы этих тенях дальних и близких родственников той самой сомборы, что совсем недавно пыталась пожрать ее, неожиданно вынырнув из старого пыльного зеркала. А это бы, в свою очередь, скорее всего, сильно изменило бы сложившиеся у нее представления о хитросплетениях окружающего мира вообще, и не очень-то до сих пор понятной природе хилависты в частности.
Вот только не было у леди Кай времени…
Не было…
Ибо в безудержном своем наступлении вокруг и повсюду, девшалар добрался и до нее.
И хотя готовилась она к этому уже давно и основательно, но все ж таки тот момент, когда дневной свет померк как погасшая свеча, наступил внезапно и совершенно неожиданно. Вроде, только что стояла она перед стеной медленно ползущей на нее мути, вздувающейся с двух сторон уродливыми искривленными фигурами, и вот она уже – в пустом и холодном полумраке, а жалкие остатки бытия истаивают где-то в стороне, раздавленные и вытесненные восставшей из предвечного небытия жутью.
Быстро, просто ужасающе быстро, растворялись последние лучики солнца в резко похолодевшем воздухе, а вокруг уже заплясали невесть откуда появившиеся снежинки. И число их стремительно росло, словно оказалась леди Кай в самом сердце зимней вьюги, внезапно налетевшей с далеких северных островов. Холод и ледяной ветер терзали острыми зубами плоть интессы, обжигая студеным дыханием и промораживая насквозь. Но тело, трансформированное ядом Ходы и перерожденной вампирской кровью этого почти не чувствовало.
Всполох перстня, на миг озаривший все вокруг ослепительной вспышкой, и заставивший без следа испариться налипший на ресницы и застилающий светлый мир снег, не изменил ничего. Осси, впрочем, и не надеялась. Как и предполагалось, не по зубам ему такое было – слишком уж много смерти было разом собрано в одном месте, и слишком уж концентрированной она тут была, а значит…
Где-то на самом краю занесенного снегом мира разматывал и разматывал свои мутные тени хилависта, пытаясь противопоставить замороженную в зеркалах жизнь восставшей из тысячи могил смерти, а откуда-то из немыслимой дали доносился еле слышный крик, вплетенный во вновь появившийся из ниоткуда шепот. И крик этот звал, манил и тянул за собой, потому что это был голос Эйриха, любимого, далекого и когда-то уже потерянного…
Снежные лохмотья кружили и кружили, укутывая все окрест мягким пушистым саваном, а холод все рвал на части тело, изо всех сил пытаясь добраться до души, не ведая и не понимая, что тело вампира также мертво как камень, как сам девшалар. И не чувствовало оно ни лютой стужи, ни палящего зноя, а душа… Душа была смертельно ранена на дальней, все еще укрытой холодным осенним дождем дороге, и больше уже не желала ничего, а оттого – и ничего не боялась, будучи полностью и абсолютно свободной. А значит, не было над ней власти ни у кого – ни у живых, ни у мертвых.
Осси стояла в самом центре кружащей вокруг метели, прикрыв глаза, и не чувствовала ни холодных поцелуев смерти, ни жалящих прикосновений смертной стужи. Она замерла, не отвлекаясь попусту и не размениваясь на мелочи, а сознание ее все это время тянулось за горизонт, вдаль, сквозь толщу времен и событий к далекой взошедшей однажды над ночным перевалом радуге. К так и ненайденной могиле Мея…
Высвобожденные хилавистой тени метались внутри окутавшего их девшалара, разрушая и разъедая его изнутри той силой, что копилась в них сотни лет, отражаясь сама в себя и, тем самым, умножая и взращивая лютый голод и ярость. И понемногу давление «пальца» начало ослабевать, он таял, становясь все прозрачней и меньше, пожираемый внезапно зародившейся внутри него жизнью. И пусть жизнь эта оставалась не до конца полноценной и имела слишком мало общего с бескрайним светлым миром, с которым охотно бы сцепилась, подвернись удобный случай и оказия, но все же тупая холодная смерть была противна самой ее сущности, а потому и билась она с ней, не щадя ни себя саму и ничто вокруг.
Узкая пасть отростка вывернулась искореженной болью воронкой, из которой фонтаном била густая темная кровь, смердящая как двухнедельный труп. Почуявшие скорую победу сомборы рвали отросток на куски, медленно сползающие, расплескивая по сторонам вонючую жижу, в темную натекшую внизу лужу. И с каждым таким потерянным куском отросток все больше съеживался, сдувался, оседая на землю, чернея и сгнивая прямо на глазах.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
