Так они двигались довольно долго, может быть, с четверть часа, и Федя, пытавшийся запомнить путь, запутался и бросил это занятие.
«И какого черта стоило встречаться так далеко от дома, — подумал он. — Не могла она назначить свидание поближе?» — но потом стал ее оправдывать. «Универсам для меня единственный ориентир. Что-нибудь другое я бы не нашел или нашел бы с трудом».
Меж тем стемнело. Они вошли в какой-то тоннель, точнее, арку под большим домом. Здесь он опять чуть не потерял Клео из виду. В последний момент он все же заметил подъезд, в котором она скрылась. Помедлив немного, он вошел в подъезд и стал подниматься по лестнице.
На третьем этаже у одной из квартир была приоткрыта дверь, и лучик света просачивался на лестничную площадку. Он вошел в дверь и, на случай, если все же ошибся, бодро произнес:
— Мир дому сему.
— Мир, мир, — раздался знакомый голос, и из комнаты, где горел неяркий свет, появилась Клео. Она прошла мимо него, закрыла дверь на задвижку, — милости просим…
В следующую секунду она шаловливо чмокнула его в щеку и стала прежней Клео.
— Проходи сюда, — сказала она.
Он прошел в комнату, где горел торшер. Едва Федя переступил порог, как вспыхнул верхний свет, и комната предстала во всей своей красе: со стенкой из красного дерева, телевизором, тахтой, двумя креслами и журнальным столиком, изысканно сервированным на двоих.
— Присаживайтесь в кресло, — сказала Клео так, как говорил бы Юнаков, потом взяла у него пакет с шампанским и вышла, видимо, на кухню. Послышался звук открываемой двери холодильника, и Клео вновь появилась с алюминиевым ведерком, в котором во льду и воде стояла бутылка шампанского. Ведерко оказалось в центре стола рядом с вазой с фруктами.
— Это холодное, — сказала Клео, опустившись в соседнее кресло, — а твое пусть охладится. Прошу…
С некоторой поспешностью он бросился открывать бутылку и чуть было не выронил, так как она была влажной.
— Погоди, — сказала Клео, — надо убрать верхний свет, оставим торшер.
— Да, — произнес он и опять чуть было не уронил бутылку.
— Успокойтесь, дорогой, — сказала Клео, — такому мужчине, как ты, не стоит волноваться…
Хлопнула пробка, он стал разливать шампанское по бокалам, и тут зазвонил телефон.
— Нас нет, — резко сказала Клео, поднялась из кресла и выдернула невидимый для Феди телефонный шнур из розетки, — и еще долго не будет, правда?
Зазвенел хрусталь бокалов. Федя пригубил шампанское, мельком вспомнив предостережение Купрейчика: «Вино для тебя — яд».
Шампанское, казалось, мгновенно всосалось в кровь, и Федя почувствовал опьянение.
«Эффект первой рюмки, — вспомнил он Надеина, который любил несколькими словами обозначить что-либо, — сейчас пройдет, сейчас пройдет».
— Что с тобой? — спросила Клео, ставя свой бокал на стол. — Ты изменился…
— Все хорошо, — ответил Федя.
Но он не осознал, действительно ли ему хорошо. Все смешалось в нем. Опьянение, близость колдовских глаз Клео, чувство опасности создали какое-то сладкое напряжение, которое с каждой секундой росло и от которого нужно было избавиться. Он потянулся к ней через стол и опрокинул бокал…
Провожая его, Клео сказала:
— Увидимся послезавтра… Завтра я буду занята… Значит, послезавтра в восемь на том же месте. А сегодня выйдешь из подъезда, повернешь направо и пойдешь вдоль домов, пока не выйдешь на улицу. Она приведет тебя на проспект, а там ты уже сам сориентируешься… Ни с кем не разговаривай, не останавливайся, не геройствуй… До послезавтра… Я люблю тебя…
11
До главной улицы и до дома Федя добрался быстро. Хотя так, может быть, ему только казалось, потому что он не шел, а летел.
Перелезая через забор, он услышал лай собаки. Чертыхаясь, Федя поспешил скрыться в своей комнатушке, успев отметить, что одна из шторок окна на втором этаже, где жила Магда с сыном, отодвинулась.
Не зажигая света, он разделся, упал на кровать и уснул как убитый.
Проснулся от шума во дворе. Шум свидетельствовал о том, что большая часть отдыхающих, отнюдь не принадлежащих к породе жаворонков, поднялась и занимается утренним туалетом. Значит, он опять проспал часов до девяти. Взгляд на циферблат часов подтвердил это.
Выходить во двор сейчас же не было смысла, и он остался лежать, пережидая волну проснувшихся сов.
Смеялись и дурачились ребятишки, степенно переговаривались взрослые, голос Магды все время звучал недалеко от комнатушки, как будто она сторожила его, чтобы высказать все, что она думает о нем, в частности, и о мужчинах вообще…
Но Федя не чувствовал угрызений совести. Он сладко потянулся.
«А пошли вы все… Жизнь все же прекрасна. И нужно просто жить, а не вечно бороться, вечно драться, вечно кого-то искать, найти и не сдаваться».
Он уперся головой в спинку кровати, но мозг не начал своей привычной работы. Уже не хотелось анализировать детали случившегося, чтобы определить, далеко ли продвинулся он в своих поисках, каков будет следующий этап расследования, ради которого он искал эту женщину. Этап этот должен расставить все точки над выяснить, или, как говорят профессионалы, установить детали, что могут понадобиться следствию, чтобы окончательно определить причину Мишкиной гибели… Но зачем ему это? Этап — ступенька на пути к цели. Нужна ли ему эта ступенька, если он не собирается идти дальше? Клео здесь ни при чем, и это главное… А Мишке уже ничем не поможешь. Федя, во всяком случае, не поможет, потому что он — не Господь Бог, а всего лишь дворник сейчас, и опер в прошлом.
И даже, если он, в конце концов, выяснит, что Клео по неосторожности подставила Мишку, и он попал в ту гибельную ситуацию, при чем тут она? Разве можно осуждать женщину за то, что она пригласила к себе мужчину, а тот, уходя от нее, налетел на хулиганов… А раз так, то…
Да о чем говорить. Клео для него — второй Купрейчик, только без бороды и шизофренических рассуждений о том, что каждый человек сам себе доктор.
Два года назад, после удара по голове, Федя, то ли от усиленного лечения в психушке, то ли от стресса, который свалился на него, а может быть, от того и другого, перестал испытывать потребность в женщинах.
Не проявляли к Феде интерес и женщины. Кому нужен мужчина, сломленный жизнью. Опереться на такого нельзя, а выпрямлять или выхаживать — себе дороже.
Правда, однажды в дверь его квартиры позвонила женщина и вовсе не для того, чтобы спросить, кто проживает рядом и долго ли будут отсутствовать соседи.
Звонок этот раздался в начале марта этого года, еще до приезда к нему Витальича.
Федя открыл дверь и увидел одну из малярш, что ремонтировали подъезды «крейсера». Впрочем, ремонт — это громко сказано. Все сводилось к штукатурению непристойных надписей и покраске панелей. Красили подъезды две женщины. Озорные, в чем-то пошловатые, всегда громко говорящие, ругающиеся с жильцами. Одна из них, помоложе, звалась Варей, вторая — Клавой.
Перед Федей стояла Варя.
— Принимай работу, хозяин, — сказала она. И, пока Федя одевался, без приглашения вошла в квартиру и оглядела ее с таким видом, будто собиралась купить.
— Идем, — сказал ей Федя, не любивший такой бесцеремонности.
— В-а-аще-то я пошутила, хозяин, — произнесла Варя, — нам еще один подъезд остался дай, чё ли, напиться…
— Делать, что ли, нечего? — разозлился Федя.
— Как нечего, есть чего, работы навалом, — ответила Варя, так же бесцеремонно, как и квартиру, оглядывая ее хозяина, — один, чё ли, живешь?
— Один, один, — сказал Федя и, чтобы как-то перевести разговор на другую тему, спросил: — Долго еще красить будете?
— А вот поставишь поллитру, так завтра и закончим, — сказала малярша.
— Начальник РСУ вам поставит, — ответил Федя, — мне некогда…
— Ладно, — сказала Варя так, будто это он зашел к ней в квартиру и занимает дурацкими разговорами, — до завтра…
А на завтра он столкнулся с маляршами на улице. Они действительно закончили работу и ждали машину, чтобы погрузить инструмент и банки.
— Хозяин, — сказала Клава, — ставь пузырь, мы ремонт закончили, обязательство свое выполнили…
— Прекрасно, — ответил Федя, пропуская мимо ушей намек на поллитра, — от имени общественности самого большого в Каминске дома объявляю вам благодарность… Где вы получите еще благодарность?
— Скупой ты, хозяин, — продолжала Клава, разжигая в нем чувство противоречия, которое, по ее расчетам, должно было привести к желаемому результату, — облупится у тебя краска, если не обмыть как следует.
— Плохо красили, если облупится, — пришлось сказать ему.
Федя был рад, что ремонт закончился и больше никогда не придется встречаться с этими языкастыми бабами. Но он ошибся.
