— Чего молчишь, Оника? Думаешь, о том, что твой отец — начальник аналитического отдела, мне до сих пор неизвестно? — злые интонации в словах Табурета, говорили, что Мурес по-прежнему в бешенстве.
— Отпустите его! Он ничего вам не сделал, — с неожиданно выступившими слезами, заскулила в ответ.
Перед глазами встали глубокие и темные подвалы, отец, прикованный цепями к стене, и Калири с предвкушением пыток на лице. Волна мучительной тревоги за родителя закрутилась с новой силой, вызывая отчаянный всхлип.
— Он устроил драку с моими подчиненными, прямо в здании разведки, — уже гораздо спокойнее просветили меня в курс дела, — искал там дочь, таким оригинальным способом.
— Капитан Мурес, — выдохнула в стол, — я прошу вас.
— Хорошо, Сатор. У меня для тебя есть сделка, — горячие руки мужчины, даже немного разжались, наконец, — Я могу тебя отпустить или мне все еще стоит ждать очередных глупостей?
— Глупостей больше не будет, — горько сглотнув сообщила эту важную информацию столу.
После чего мне действительно позволили уже отлипнуть от стола и даже помогли выпрямиться. Однако, до знакомого дивана проводили, придерживая за плечо, еще и проследили за тем, чтобы я точно села. Табурет был напряжен, взбешен и сверкал глазами, а оправдаться мне было нечем. Да и в целом то, что мне предлагают какую-то там сделку уже можно считать большой удачей, если это будет еще один шанс избежать казни от Муреса. Я бы на его месте, наверное, отправила себя на плаху. Не увернись мужчина от заклинаний, даже если бы он каким-то чудом не умер, то на больничную койку слег бы надолго. Это было настоящее покушение на жизнь и здоровье при куче свидетелей. Как-то запоздало нашло осознание, что я вообще вытворила, и меня натурально затрясло. Руки, лежащие на коленях, сильно задрожали. Пока все это как-то переваривалось в моей голове, дарх куда-то отошел, а вернувшись, сунул мне под нос стакан с каким-то крепким напитком, имеющим резкий запах.
— Выпей, Сатор, — мне послышалось даже легкое сочувствие в интонациях мужчины, — казни не будет. Но я серьезно думал, что нервы у тебя крепче. Будем считать, что извиняться за произошедшее в эрусвальдской тюрьме мне больше не нужно. А вот за свободу твоего отца можем поторговаться.
— Чего вы хотите? — закашлялась я, глотнув терпкой жидкости из врученного стакана, — мы оба осознаем, что мое согласие — это не более, чем формальность.
— Ты должна рассказать о причине обмороков, — капитан облокотился на стол, вызывая чувство дежавю, — ну, и у меня для тебя новый рабочий контракт.
От озвученных условий я будто окаменела на несколько мгновений. Рассказать свою самую страшную тайну было очень тяжело. Да и в таком случае ни о каком помиловании и трудовом договоре речи больше не пойдет. Руки опять затряслись, вынуждая поставить стакан на пол. Но какое решение будет мной принято — знала: отца оставить в лапах разведчиков никак не могла:
— Я согласна, — голос уже начал срываться.
Мужчина тут же подтянул к себе скрепленные бумаги со стола и протянул их мне. Это выглядело, как предложение ознакомиться с новыми трудовыми обязанностями. Теперь, правда, и старые никто уже не доверит зельеварительнице, которой придется вспомнить то, что лучше бы было забыть.
— После того, что я расскажу — контракт не потребуется, — набравшись мужества с тяжелым вздохом ответила на не озвученное требование.
— Ты издеваешься, Сатор? — потерял всяческое терпение дарх, — давай клятву, что честно расскажешь про обмороки и подпишешь документы.
Так и не взятую мной стопку, капитан с глухим шлепком уронил обратно на стол и скрестил руки. После выжидающе на меня уставился, всем своим видом демонстрируя, что больше ничего обсуждать не намерен. Муреса было сложно осуждать в этот момент, он просто не понимал. Да и сколько клятв было уже в моей жизни, теперь скоро все это закончится и я стану свободной от груза всех обещаний. Руку полоснула привычным движением и в очередной раз взяла на себя некоторые обязательства. Как только последние отголоски магии рассеялись в воздухе мы встретились с разведчиком взглядами. Мужчина по-прежнему выжидающе на меня смотрел, всем своим видом показывая, что он весь во внимании и готовности слушать. Однако у меня смотреть прямо в глаза не вышло и я уставилась в пол, начиная рассказывать весьма длинную историю, начав издалека:
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— В детстве мне в родовом столичном особняке не сиделось и частенько удавалось сбегать от нянек и прочих гувернеров. Матушка на тот момент уже имела четверых детей, а после моего десятого дня рождения родила еще троих. И от сестер-близняшек всегда было много хлопот, они старше меня на три года, и все внимание тогда доставалось им.
Мне было восемь лет, на улице стояло начало самого жаркого, за всю мою короткую на тот момент жизнь, эрусвальдского лета. Хотелось улизнуть из душного в своей строгости особняка и добраться до магазинчика с мороженым. Пройтись по шумным столичным тротуарам, демонстрируя новое голубое платье с рюшками и восхитительные белые банты, закрепленные к двум хвостам. Помню, как мне казалось ужасно несправедливым сидеть в таком восхитительном образе дома, где его никто особо и не увидит. Конечной целью маршрута, как я уже сказала, был магазинчик с мороженым дядюшки Одарда. Мечталось прийти, прислониться щекой к холодной витрине и долго-долго смотреть на разноцветные сладости.
Дорога лежала через Маковый переулок. По правде говоря, это место мне никогда не нравилось: узкая, длинная и мрачная улочка для пешеходов. Зато самый короткий путь от нашего особняка до торговых рядов лежал именно через нее.
Был самый разгар солнечного дня, но там почему-то совсем никого не было. Неожиданно от стены отлип огромный мужик не самой приятной наружности…
Больше сохранять спокойствие я не смогла и громко всхлипнула. По позвоночнику прошел озноб, а по всему телу пробежали неприятные мурашки, буквально вымораживая все внутри.
— Может, он был хорошим человеком, — захлебываясь собственными слезами, отдалась во власть накатывающей истерики, — я не знаю! Он просто испугал меня очень сильно! Дернулся в мою сторону, заставив отпрянуть и прижаться к стене. Навис надо мной… Я не знаю… не знаю, почему это произошло…
Вырвавшиеся рыдания, прервали рассказ. Рваное дыхание никак не хотело восстанавливаться, а слезы катились по лицу в три ручья. Но вернуться в прошлое и что-то исправить было невозможно.
— Я просто испугалась и пропустила через себя поток чистой магии, — горько провыла, закрыв лицо руками, — так бывает иногда с людьми, испытывающими сильное эмоциональное потрясение. Я читала потом… Но эта вырвавшаяся сила… Она забрала мое сознание, когда у меня получилось очнуться, оказалось, что мужчина мертв. В переулке по-прежнему никого не было, и я убежала, испугавшись.
Неожиданно внутри все тревожно взвыло, подсказывая, что Мурес может это все неправильно понять.
— Но отец не знал! Никто не знал, — беспокойно затараторила я, — Мне было страшно об этом кому-то рассказывать. Боялась наказания и последствий. Это ужасно, понимаете? С тех пор, стоит кому-то прижать меня к стене и перекрыть собой свет — я теряю сознание. Но родители тут ни причем! Вы обещали освободить отца!
Мурес казалось, вообще никаких эмоций не испытывает. Дарх внимательно и спокойно все это время слушал, ни разу не перебив. Когда понял, что рассказ закончен, протянул мне контракт со словами:
— Я обещал освободить господина Сатор, когда ты подпишешь трудовой договор.
— Вы что не понимаете? — недоумевающе протянула, — я убила человека, капитан!
— Как бы эгоистично не звучало, слава Опу, не меня, — хмыкнул Табурет, — ну, убила и убила, Сатор. В нашем управлении не редко приходится это делать, и мне в том числе.
От пережитых воспоминаний было настолько плохо, что поведение разведчика никак не укладывалось в голове. Может, он решил, что я шучу или вру? Растерянно смотрела на протянутые бумаги и самого мужчину, все пытаясь найти какую-то подсказку о том, что вообще сейчас произошло. Даже слезы, кажется, прекратили беспрестанно литься.
