Мы с домовенком принялись повторно ужинать. Кузька тоже отказался от блюд в таверне, хотя предлагала ему принести свой ужин. А тут, как по мановению волшебной палочки, появилась Кузина мисочка, и он сам нетерпеливо поглядывал на раскладываемые, на чистой тряпице яства. Вот огромное спасибо Липушке, как только и догадалась! Отужинав и оставив немного на утро, мы с чистой совестью и сытым желудком улеглись спать и мирно проспали до утра, никто нас не потревожил.
ГДЕ-ТО В ЭТОМ МИРЕ…
Он стоял, пошатываясь и держась рукой за косяк двери, жадно вдыхая свежий воздух летнего утра. Ветер доносил запахи разнотравья с полей и близкого леса, запах дыма из кухонного очага, смешивающегося с запахом приготавливаемой пищи, и понимал — как же это здорово быть живым! Он начал самостоятельно вставать с постели ещё вчера, но до двери смог дойти только вот сегодня утром.
Слабость, подкашивающиеся от нее ноги, сильная боль в груди — все это очень мешало его самостоятельности. Заметив снаружи, неподалеку от дверного проема, хлипкую скамеечку, добрел до нее, держась за стену, присел. Босые ноги неприятно кололи мелкие камешки и жёсткая трава. То есть он не приучен ходить босиком? Самое сложное для него сейчас было — это принять самого себя, вспомнить кто он такой. А это получалось плохо, мелькали в голове какие-то обрывочные картинки, иногда совсем ему непонятные, при попытке сосредоточиться на этих картинках голову простреливало такой болью, что первое время он даже терял сознание, сейчас научился терпеть боль. Почему-то для него было важно вспомнить все. А пока он сидел и оглядывал все, что мог увидеть со своего места. Ему никто не мешал, женщина, сказавшая, что она его жена Линн, давно ушла по делам. Судя по всему, это ферма, большая ферма. С жилым хутором в несколько домов. Длинный, приземистый хозяйский дом, к нему сбоку сделана небольшая пристройка, где он лежал все это время, а сейчас сидел на лавочке.
Несколько небольших домиков для работников, какие-то длинные навесы в отдалении, забор из жердей. Там, у навесов и заборов, ходили люди, что-то делали, но к нему не подходили. За забором были видны зелёные поля, вдалеке паслось стадо коров. Местность была ровная, далеко просматриваемая, и только далеко на горизонте, даже не виднелись, а скорее угадывались синеватые силуэты гор. Неожиданно ему захотелось туда, в горы, где воздух пахнет по особому, даже летом — льдом и снегом. Всегда прохладный ветерок, быстрые, холодные реки, каменные дома, лепящиеся к отрогам скал, старые замки с высокими, острыми башнями, скрипучими мостами через рвы у замковых ворот. А здесь ему слишком жарко и душно. Тогда получается, он родом не отсюда, он горец? Неожиданно в сознании мелькнула странная ехидная мысль — Ага, горец, Дункан Мак-Лауд…!
Причем тут Мак-Лауды, он вроде бы не помнит у них никого с именем Дункан? И опять картинка последовала — зеленый склон холма, ведущая к замку узкая дорога, он скачет на коне, без седла, рубаха развевается на нем от быстрой скачки, волосы, не связанные лентой падают на лицо, а у ворот стоит женщина и говорит.
— Ах, Гленн, ты опять взял этого бешеного коня! Отец будет недоволен, ты же ещё слишком мал для него!
Гленн, его зовут Гленн? Значит, та женщина сказала правду, его зовут Гленн Мак-Фергюссон. Но все равно, подспудно Гленн ощущал какую-то то ли неправильность, то ли что-то вроде как не договорили, правда, да не полностью. Над этим он ещё подумает. Рядом раздались быстрые лёгкие шаги, и на скамейку возле него присела Линн.
— О, Гленн, ты уже сам стал ходить понемногу? Молодец какой! Так выздоровление пойдет быстрее. Пока ты болел, дел на ферме много скопилось разных.
Он хрипло откашлялся и сморщился от резкой боли в груди.
— А разве на ферме, кроме меня, работать некому? Вон сколько людей ходит.
— Так это же работники! А ими надо управлять, приказывать им. А я слабая женщина, меня ведь могут и не послушаться! Нужен крепкий мужчина.
Ну да, усмехнулся он про себя. Ещё когда лежал, не вставая, слышал, как эта "слабая женщина" ругала, на чем свет стоит работника, который не доглядел за бычком и тот сломал рог под корень. Мужик только лепетал что-то боязливо. Видимо, Линн не самая добродушная хозяйка. Странно, почему-то он не ощущает в себе никакой тяги к сельскому хозяйству, и вроде ему это даже и не знакомо. Гленн опустил взгляд, разглядывая свои ладони. Ладони, как ладони, с мозолями, но не похоже, чтобы от сохи или от кнута. Скорей он решил бы, что это от оружия, меча, например. Предплечья и плечи, со следами нехилой мускулатуры, сейчас, после болезни, изрядно отощавшей и несколько старых, давно заживших шрамов на руках. Это такое нынче травмоопасное сельское хозяйство? Подумав немного, он осторожно спросил.
— Линн, а как мы с тобой познакомились? И чем я раньше занимался, а то никак не могу вспомнить.
Линн бойко затараторила.
— Так мы познакомились, когда ты с лэрдом Мак-Коннеем и его войском мимо проходили и у нас на ферме провиант закупали. А ты у лэрда тогда служил. А потом приехал один, сказал, что устал воевать, больше не хочешь, а я тебе очень понравилась и место у нас здесь хорошее, вот и остался, а потом мы поженились. А тут случилось, что бык на выгоне на тебя напал, лошадь напугалась и сбросила тебя и копытом по голове ударила, а потом уж и бык подбежал и рогом прямо в грудь. Никто даже не успел его остановить. А потом ты в горячке месяц метался, горячка закончилась, и ты как будто заснул на пару месяцев, просто спал.
