276. БЕЛОШИЦЫ
(Песня о Щорсе)
Дуют ветры дождевыеНад речной осокой.Щорса цепи боевыеДержат фронт широкий.Над хатами тучи дымаСмертельной отравы,Меж бойцами молодымиПобурели травы.За спиною батальонаБелошицка хаты,Где в заре огнистой тонутТополи крылаты.Крайний тополь в зорях ярыхПо грудь утопает…Из-за дыма, из-за яраБанда наступает.Загустело небо хмурью,Ветер всполошился…Пулеметчики ПетлюрыСтрочат Белошицы.За кустом, где листьев ворох,Щорс приникнул к «цейсу»,Больно руки жгут затворыУ красноармейцев.Шевеля со злобой просо,Пули ближе рылись…Пулеметчик вражий косит,Из окопа вылез.Туч лохматая папаха,Где лесок простерся…Кровью вышита рубахаКомандира Щорса.Дыма горькая отрава,Ветер опаленный…Щорс лежит на красных травах,Будто на знаменах.Поднята порывом местиШтурмовая лава!Имя Щорса звало песнейИ в глазах пылало.И пошли бойцы за песней,Щорсовы герои,Шли, смыкаясь строем теснымВ пулеметном вое,По росистому болоту,Сквозь огонь проклятый…Захлебнулись пулеметы —Петлюровцы смяты!Поскакали сквозь туманыДо Польши бандиты…На задымленной полянеЩорс лежит убитый.Грустный тополь наклонилсяСо знаменем вместе,Под которым Щорс рубилсяЗа Родину-песню.…Это имя в бой водило,Этот зов не стерся —Смелый голос командираНиколая Щорса!
277. ТВОРЧЕСТВО
Я видел, как рисуется пейзаж:Сначала легкими, как дым, штрихамиНабрасывал и черкал карандашТраву лесов, горы огромный камень.Потом в сквозные контуры штриховМозаикой ложились пятна краски,Так на клочках мальчишеских стиховБесилась завязь — не было завязки.И вдруг картина вспыхнула до черта —Она теперь гудела как набат.А я страдал — о, как бы не испортил,А я хотел — еще, еще набавь!Я закурил и ждал конца. И вотВсё сделалось и скучно и привычно.Картины не было — простой восходМой будний мир вдруг сделал необычным.
Картина подсыхала за окном.
278. НОВЕЛЛА
От рожденья он не видел солнца.Он до смерти не увидит звезд.Он идет. И статуй гибких бронзаСмотрит зачарованно под мост.Трость стучит слегка. Лицо недвижно.Так проходит он меж двух сторон.У лотка он покупает вишниИ под аркой входит на перрон.Поезда приходят и уходят,Мчит решетка тени по лицу.В город дикая идет погодаТою же походкой, что в лесу.Как пред смертью — душным-душно стало.И темно, хоть выколи глаза.И над гулким куполом вокзалаНачался невидимый зигзаг.Он узнал по грохоту. И сразу,Вместе с громом и дождем, влетелВ предыдущую глухую фразу —Поезд, на полметра от локтей.А слепой остался на перроне.И по скулам дождь прозрачный тек.И размок в его больших ладоняхИз газеты сделанный кулек.[Поезд шел, скользящий весь и гладкий,В стелющемся понизу дыму.]С неостановившейся площадкиВыскочила девушка к нему.И ее лицо ласкали пальцыХоботками бабочек. И слов —Не было. И поцелуй — прервалсяГлупым многоточием гудков.Чемодан распотрошив под ливнем,Вишни в чайник всыпали. ПотомОб руку пошли, чтоб жить счастливо,Чайник с вишнями внести в свой дом.………………………………И, прикуривая самокрутку,У меня седой носильщик вдругТак спросил (мне сразу стало грустно):«Кто еще встречает так сестру?»Только б он соврал, старик носильщик.
279. «Высокохудожественной…»
ВысокохудожественнойСтрочкой не хромаете,Вы отображаетеУдачно дач лесок.А я — романтик.Мой стих не зеркало —Но телескоп.К кругосветному небуНас мучит любовь:БоевЗа коммунуМы смолоду ищем.За границейВ каждой нишеПо нищему;Там небо в крестах самолетов —Кладбищем,И земля вся в крестахПограничных столбов.Я романтик —Не рома,Не мантий,Не так.Я романтик разнаипоследних атак!Ведь недаром на карте,Командармом оставленной,На еще разноцветной карте за Таллином,Пресс-папье покачивается, как танк.
280. САМОЕ ТАКОЕ
(Поэма о России)
Русь! Ты вся — поцелуй на морозе.
Хлебников
1. С ИСТОКА ВОСТОКА
Я очень сильнолюблю Россию,но если любовь разделить на строчки —получатся — фразы,получитсясразу:про землю ржаную,про небо про синее,как платье.И глубже,чем вздох между точек…Как платье.Как будто бы девушка это:с длинными глазами речек в осень,под взбалмошной прическойколосистого цвета,на таком ветру, что слово… назад… приносит…
И снова глаза морозит без шапок.И шапку понес сумасшедший простор в свист, в згу.Когда степь под ногами накре —няется набоки вцепляешься в стебли,а небо —внизу.Под ногами.И боишьсяупастьв небо.Вот Россия.Тот нищ,кто в России не был.
2. ГОД МОЕГО РОЖДЕНИЯ
До основанья, а затем…
«Интернационал»
Тогда начиналась Россия снова.Но обугленные черепа домовне ломались,ступенями скалясьв полынную завязь,и в пустых глазницахвороны смеялись.И лестницы без этажейподнималисьв никуда, в небо, еще багровое.А безработные красноармейцыс прошлогодней песней,еще без рифм,на всех перекрестках снималинемецкуюпроволоку[19],колючую, как готический шрифт.По чердакамеще офицеры металисьи часыпо выстреламотмерялись.Тогдапобедившим красным солдатамбогатырки-шлемы[20]уже выдавалии — наивно для нас,как в стрелецком когда-то, —на грудь нашивалимостики алые[21].И по карусельнымярмаркам нэпа,где влачили попыкавунов корабли,шлепались в жменюогромадно-нелепые,как блины,ярковыпеченные рубли…[22]
Этот стиль нам врал про истоки, про климат,и Расея мужичилася по нем,почти что Едзиною Недзелимой,от разве с Красной Звездой,а не с белым конем[23].Он, вестимо, допрежь лгалпро дичь Россиеву,что, знамо, под знамяврастут кулаки.Окромя — мужики опосля тоски.И над кажною стрехой (по Павлу Васильеву)разныя рязанския б пятушки.Потому что я русский наскрозь — не смирюсьсо срамомналяпанного а-ля-рюс.
3. НЕИСТОВАЯ ИСПОВЕДЬ
