Их не осмелятся сразу бросить в грязную темницу, где стены покрыты плесенью, а с потолка сочится вода. Король Яков спешно приготовил для них комнату в Белой башне. Правда, и здесь пахло сыростью и запустением; голые стены были неровными — то там, то здесь от них отстала и отвалилась штукатурка. На полу — следы от метлы. В огромном помещении имелся камин, правда, не разожженный, а в одной из стен — высоко, почти под самым потолком — окно. Старинный дубовый стол был явно притащен сюда еще откуда-то; позади стола ряд стульев, перед столом — два грубо сколоченных табурета. Стулья — для судей, табуреты — для обвиняемых.
Один из послов как-то раз назвал Якова «самым мудрым идиотом во всем христианском мире». Яков. Сын Марии Стюарт, королевы Шотландии. Он был еще в утробе матери, когда несколько шотландских баронов у нее на глазах убили ее любовника, Риччо. Говорили, что король с самого раннего детства до смерти боялся клинков и лезвий. Бог обделил его красотой — язык плохо помещался во рту, отчего Яков всю жизнь страдал обильным слюноотделением. Мылся он редко, казалось, даже не замечал, что ходит в грязном, хотя и дорогом платье. А еще король обожал свежие фрукты, отчего нередко страдал расстройством желудка — об этом недуге монарха украдкой перешептывались те, кому по долгу службы приходилось стирать его нижнее белье. Другой слабостью короля Якова были заморские вина. Мало кто видел его пьяным, однако почти никто — совершенно трезвым. Чем дальше, тем более значительные суммы денег тратил король на свои прихоти и все сильнее приходил в ужас от этого бездумного расточительства ныне покойный главный королевский секретарь Роберт Сесил. Кто знает, не было ли причиной этого транжирства детство, проведенное в бедности, в холодной, неуютной стране? Но самое главное — полное равнодушие короля к женщинам, зато повышенный интерес к молодым мужчинам.
И все же его не стоит недооценивать, мысленно напомнил себе Грэшем. Якову ничего не стоит обречь их с Джейн на смерть без суда и следствия. Не стоит забывать, что этот человек не только английский король, но и король Шотландии, страны, пожирающей собственных монархов. И пока Яков все чаще и чаще уже одной своей ленью и бездействием передавал власть в руки парламента и пуритан, в стране нет и намека на народное недовольство. А еще Яков — писатель, да и в уме ему тоже не откажешь. Подобно любому венценосцу, он участвовал лишь в тех спорах, в которых мог одержать победу, однако острый его ум — особенно в те минуты, когда Яков им пользовался, — был всегда при нем. В чем король преуспел, так это в искусстве сохранения собственной шкуры.
Но то же самое можно сказать и о сэре Генри. Он не сомневался, что именно эта самая его шкура и станет предметом разговора на сегодняшней встрече.
* * *
Яков не стал вставать, когда сквозь скрипучие двери в зал ввели Грэшема и его жену. Манион был вынужден остановиться у входа, рядом с вооруженной стражей. Что это? Намеренная грубость? Безразличие? Или просто шотландская непринужденность, которой успел прославиться Яков? Правда, пользовался он ею нечасто и с выгодой для себя. Гости явно находились в невыигрышном положении. Грэшем одет каменщиком, Джейн — домохозяйкой. Стража забрала у обоих мужчин оружие. Невозможность переодеться, тот факт, что у них отобрали шпаги, — все это неспроста. Удивительно, как простая одежда способна лишить мужчину — да и женщину тоже — привычного достоинства. Будь у него такое желание, Грэшем без труда представил бы себя в королевском облачении. Но нет, он не должен поддаваться соблазну! Сейчас самое главное — определить, в какой степени опьянения пребывает Яков. Все остальное на время следует выбросить из головы. Для него не существуют даже те, кто сейчас сидит рядом с королем.
Стаканчик вина его величество уже успел принять — в этом не было никаких сомнений. Однако рука короля, хотя и по-женски маленькая, была тверда, никакой дрожи. В общем, пусть и в подпитии, однако способности ясно мыслить Яков не утратил. И отдает отчет в своих действиях.
Грэшем перевел взгляд на остальных. Боже праведный! С одной стороны стола королевский фаворит Роберт Карр, он же виконт Рочестер. С другой — сэр Эдвард Кок. Неужели это его судьи? Разве не так он представлял себе ад? Предстать перед судом, во главе которого Эдвард Кок? И вот теперь жуткий кошмар превратился в явь? Если так, то они с Джейн уже мертвы. Однако если держаться — то до самого конца!
Грэшем подошел ближе и отвесил королю учтивый поклон. Тех двоих, что сидели рядом с Яковом, он проигнорировал. Краем глаза сэр Генри заметил, как Джейн сделала реверанс. Что ж, ее выдержкой можно только гордиться. Ни слез, ни причитаний! Нет, конечно, и ей страшно, еще как страшно, но все-таки врожденное мужество оказалось сильнее. Ощути в себе страх и побори его.
— Сэр Генри… и леди Грэшем! — Язык короля понемногу начинал заплетаться, и теперь он говорил с заметным шотландским акцентом. В минуты волнения или будучи пьяным Яков обычно переходил на привычный ему с детства грубоватый шотландский говор. Слово «сэр» в его устах начинало звучать почти как «сыр». Интересно, что тому причиной сейчас — волнение или опьянение?
Яков игриво помахал рукой.
— Так кто все-таки перед нами? Сэр Генри и леди Грэшем или же каменщик и его жена?
Кок и Карр захихикали. Безмозглые идиоты и подхалимы! Грэшем заставил себя успокоиться.
— Думаю, ваше величество, нам лучше следовать традиции, установленной вашими славными предшественниками, — ответил Грэшем с поклоном. — Прежние монархи, переодевшись простолюдинами, путешествовали по стране наравне со своими подданными… — По крайней мере, так говорится в преданиях. В действительности же им не выжить и пары секунд в драке в какой-нибудь придорожной таверне. — Людям, наделенным куда меньшим достоинством — таким, как я и моя жена, — полезно брать пример с тех, кто выше нас, ибо это хороший жизненный урок…
Яков задумался. Карр, как отметил про себя сэр Генри, рассеянно уставился в окно. Молчание затягивалось.
— Прошу вас, присаживайтесь.
— Благодарю вас, ваше величество, за любезность, — ответил Грэшем. Сидеть в присутствии короля — это несомненная честь. Придворные большую часть времени проводили стоя. Однако то, что сесть им было предложено не сразу, говорило об одном: за этим явно что-то последует. «Спокойнее. Спокойнее. Не заводись, — мысленно осадил себя Грэшем. — Слушай. Смотри в оба. Запоминай». Лично он сам предпочел бы остаться стоять.
Он сел.
— Вероятно, вам не дает покоя вопрос: зачем я, к вашему великому удивлению, вызвал вас сюда? Разумеется, я должен извиниться за то, что столь резко нарушил ваши планы.
