Ю. П. Тут дело не в темпераменте. На таком уровне все политики очень секут все подтексты. Когда надо уйти — все переглядываются и смотрят, что главный скажет. Например: «Ну что ж, я думаю, голосовать не будем, а примем к сведению сказанное выше». И все расходятся проверять по своим каналам, чем все это закончится.
И мне кажется, ты (актеру Г.) этот кусок слушал: «Как? Дмитрий?» И, наверное, прилила кровь к голове…
Актер Г. Скажите, а как играть это место: «Не правда ль, эта весть затейлива?»
Царь
Послушай, князь: взять меры сей же час;
Чтоб от Литвы Россия оградилась Заставами; чтоб ни одна душа Не перешла за эту грань; чтоб заяц Не прибежал из Польши к нам; чтоб ворон Не прилетел из Кракова. Ступай.
Шуйский
Иду.
Царь
Постой. Не правда ль, эта весть
Затейлива? Слыхал ли ты когда,
Чтоб мертвые из гроба выходили
Допрашивать царей, царей законных,
Назначенных, избранных всенародно,
Увенчанных великим патриархом?
Смешно? а? что? что ж не смеешься ты?
Шуйский
Я, государь?..
Царь
Послушай, князь Василий:
Как я узнал, что отрока сего…
Что отрок сей лишился как-то жизни,
Ты послан был на следствие: теперь
Тебя крестом и богом заклинаю,
По совести мне правду объяви:
Узнал ли ты убитого младенца
И не было ль подмена? Отвечай.
Шуйский Клянусь тебе…
Царь
Нет, Шуйский, не клянись,
Но отвечай: то был царевич?
Шуйский
Он.
Царь
Подумай, князь. Я милость обещаю,
Прошедшей лжи опалою напрасной
Не накажу. Но если ты теперь
Со мной хитришь, то головою сына
Клянусь — тебя постигнет злая казнь:
Такая казнь, что царь Иван Васильич
От ужаса во гробе содрогнется.
Ю. П. Я бы тут сделал очень долгую мизансцену. Сначала дал команду, отослал Шуйского. (Пауза.) Потом: «Постой!» — «Не правда ль, эта весть затейлива?» Он переспрашивает, проверяет мысль. Мне кажется, тут надо в открытую разговаривать с Шуйским. «Что ж не смеешься ты?» Борис дает понять, что видит его насквозь: «Номера твои со мной не пройдут». А следующий кусок: давай говорить начистоту, правду давай говорить. Иначе все равно дознаюсь, допытаюсь. Тогда и будет видна подоплека этих всех дел.
Ю. П. (актеру Б.) Вот сейчас ты верный тон берешь. Внешнего простачка. Не забудь, как ты читал. Закрепи это.
(Продолжается чтение.)
Ю. П. (обращаясь к актеру Г.) У тебя раньше очень важный кусок был: «И все тошнит… И рад бежать, да некуда…» А тут Шуйский тебе говорит прописные истины, добивает тебя ударом под ложечку. Борис, конечно, понимает, что чернь глуха и равнодушна. Но он понимает, что за сила народ. Как Сталина все боялись, но пели:
Ах, огурчики, да помидорчики.
Сталин Кирова убил, да в коридорчике…
Народ всегда все знает. И газетчики-мальчишки кричали: «„Шесть условий Сталина“ — цена три копейки!» И анекдоты рождались[453]. Это шоферня неграмотная сейчас говорит: «Был хозяин!» ‹…›
Актер Г. Юрий Петрович, вы хотели продолжить.
Ю. П. Пьеса-то эта очень важная. Не надо, чтоб в России настало смутное время. Это — ужас! Поэтому мы и начали эту работу.
(Продолжается чтение.)
Ю. П. (актеру Г.) …тут идет огромный кусок «Димитрия! Как? Этого младенца!» Тут начинается такая штука: Шуйский торжествует. Он понял, что царя эта весть задела, стала заводить. А Годунов срывается. Он начал, по-жлобски говоря, качать права.
(Ю. И актерски показывает сцену, исполняя роль Годунова как шпаны.) Ю. П. «Я тут законный сижу. В законе, и ты мне не намекай, гад! Учти, что ты хоть и первый человек у меня, но я не думал тебя испугаться». И он не боится. Знает, что если что, стража поможет. Охрана всегда начеку у правителей. У Мао, Сталина, до сих пор не могу понять, сколько было человек в охране. В личной полиции у Мао было — одни говорят, 20 000, другие — 50 000 человек. Так и у Годунова Шуйский был официальный человек, но были и другие.
‹…› Еще секунда, и он бы сказал Шуйскому: «Ты же, сволочь такая, хотел сесть вместо меня на престол, а теперь, гад, радуешься, что страна в беде».
Ю. П. (актеру Б.) Нет, ты совсем не так читаешь. Ты же должен понимать отношения Шуйского и Годунова.
Диалог Годунова и Шуйского в этой сцене заканчивался так:
Шуйский
Не казнь страшна; страшна твоя немилость;
Перед тобой дерзну ли я лукавить?
И мог ли я так слепо обмануться,
Что не узнал Димитрия? Три дня
Я труп его в соборе посещал,
Всем Угличем туда сопровожденный.
Вокруг его тринадцать тел лежало,
Растерзанных народом, и по ним
Уж тление приметно проступало,
Но детский лик царевича был ясен
И свеж и тих, как будто усыпленный;
Глубокая не запекалась язва,
Черты ж лица совсем не изменились.
Нет, государь, сомненья нет: Димитрий
Во гробе спит.
Царь (спокойно)
Довольно; удались.
В Шуйском же постоянная надежда жила, что он еще станет царем. И стал ведь. Правда, на короткое время. И тело царевича перенес в Кремль. Только что была сцена, когда Борис сорвался, кричал и поклялся с тобой расправиться. Ты же знаешь, кто такой Борис, и знаешь, что у него есть своя разведка, ему все известно. Поэтому ты не исповедуешься, а говоришь безукоризненную фразу: «Не казнь страшна, страшна твоя немилость». Это историческая фраза. Как Талейран сказал Наполеону: «Какой гениальный человек и так дурно воспитан». Явно для истории говорил, медленно идя по огромной зале.
(Актеру Б.) Ты опять начинаешь стихи качать. Чем более ты будешь беспристрастен, тем страшнее получится. Ты знаешь, что тебя вполне могут посадить на кол и заставить петь псалмы. И если ты будешь, как протокол, текст произносить, это будет еще страшнее.
Поразительное ведь явление было на Руси — вера в святого царевича. Вся Россия уже об этом знает и, конечно же, пойдут за ним, а не за Борисом-убийцей. И Шуйский ранит Бориса, как иголкой в сердце. А подтекст один: чего, Борис, ты ко мне придираешься, непонятно. «Не казнь страшна, страшна твоя немилость»… «И все было сделано как надо в Угличе. У меня свидетелей — весь город. Все готовы как один подтвердить». И действительно, народ, стоит одному сказать, подтвердит. Как бывает в хорошем спектакле. От одного к другому передается. Актеры чувствуют партнеров. Как у вас во «Владимире [Высоцком]». Каждый чувствовал выступающего товарища, понимает, что должен подхватить и идти дальше.
