– Вот так. И знаешь, что я сделала?
– Что? Поговорила с попутчиком в метро? – спросил он.
– Нет, собеседника у меня никакого не оказалось, ни случайного, ни знакомого. И тогда я написала об этом очерк, не называя имен, и конечно, не выдавая, что история-то, на этот раз, моя собственная.
Владимир не торопил ее с рассказом. Помолчали.
– Мне пришло очень много писем. В каждом – исповедь. И я поняла, что не одинока. В смысле – не одна я такая.
Они снова недолго помолчали. Наконец, Владимир произнес:
– Спасибо тебе.
– За что?
– За готовность помочь. И ты не обращай внимания, что я ерничаю. Это так, от безнадежности. И… Давай будем считать, что мы все обсудили.
Он начал сортировать и придирчиво разглядывать большие глянцевые фотографии, давая понять, что это конец разговора.
Но это оказался не конец, а совсем наоборот – начало…
* * *
Владимир, нарядный, как боец химзащиты в рабочем облачении, задумчиво смотрел на развешанные по стенам отделения плакаты и фотографии: все как всегда, очень традиционно – толстые младенцы, прекрасные мамочки, цветочки и сердечки… А он бы украсил отделение настоящими детьми, выношенными, сбереженными в этих стенах, портретами их счастливых матерей, рабочими эпизодами из жизни больницы… Но он пришел сюда не хозяйничать и распоряжаться, а просто… чуть-чуть прикоснуться к этому таинству… Таинство от обыденности обстановки своего величия не теряло, а наоборот, как-то усиливалось. Эти ненарядные, с бледными лицами, просто причесанные женщины, тяжело ходившие вдоль коридора, медики со спокойными лицами, озабоченные родственники, наверное, не замечали того, что открылось ему. Он уже видел, как все будет выглядеть на фото. Жаль, что фотографии не могут передать витающий в воздухе, неслышный, как ультразвук, щебет… Владимир мог поклясться: какой-то нежный звон раздавался отовсюду! Конечно, это могли медсестры звенеть инструментарием, сестра-хозяйка – вилками, нянечка – своим ведром… А ему хотелось верить, что это голоса гнездящихся где-то под потолком детских ангелов-хранителей пробуют свою силу: скоро, скоро их маленькие подопечные появятся на свет! Возвышенный строй его мыслей прервало вполне телесное видение: из боковой двери вдруг показалась со всем своим вооружением Прокофьевна. И, конечно, старушка бдительно сдвинула бровки, увидев чужака в бахилах и халате не по росту:
– Кто разрешил съемку на объекте?
– С праздником защитника Отечества, уважаемая… – заслышав командный дискант, приветствовал Владимир строгую бабку.
– Елена Прокофьевна, – вежливо представилась та. – Мы тут не отечество, мы тут материнство защищаем… Бахилы, гляжу, не я выдавала… Сам-то, Владимир Николаевич, добро дал?
Фотограф кивнул:
– И Вера Михайловна подтвердила. Разрешите и вас запечатлеть?
Прокофьевна не ожидала такого поворота событий. И вот уже, волнуясь, как любая женщина перед фотографом, она снимала свои перчатки цвета фуксии, пыталась поправить шапочку:
– Да ну… Меня… Тут молодых да красивых пруд пруди… Что на старуху пленку изводить… Куда встать-то?
– Да вот тут и стойте!
Прожужжал фотоаппарат, раздался щелчок – фото готово. И на нем удивительным образом отобразилась суть Прокофьевны: большие добрые глаза, раздвигающая лучистые морщинки светлая улыбка. И руки с зажатыми в них розовыми латексными перчатками – натруженные, рабочие…
* * *
Зина лежала, повернувшись к Ирине лицом, выражающим живой интерес. Ей, половину сознательной жизни проработавшей диспетчером в троллейбусном парке, до этого не приходилось сталкиваться с журналистами. А Ирина так подробно рассказывала о своих «журналистских буднях»…
– Ну и как получилось, что вы поженились? Работали-работали, и что? Фотоаппарат, случайно, не помог? Типа, давай-ка я тебя сфотографирую, а?
Ирина засмеялась:
– Нет, сначала помог не фотоаппарат. Телефон!
* * *
…Светлана, заместитель главного редактора и по совместительству университетская подруга Ирины, всегда безупречно одевалась. Это был ее особый стиль и, пожалуй, кредо. Она, действительно, считала, что внешний облик не только отражает внутренний мир человека, но и формирует его! Вот такая причинно-следственная связь. Поэтому возвела свой ежедневный дресс-код в ранг искусства. Ирина была попроще в этом смысле, она не стала бы заморачиваться на ерунде, каждое божье утро изобретая сочетания своих вещей с соответствующими аксессуарами и макияжем.
И все-таки эта одежная теория, изобретенная Светой, подтверждалась жизнью. Ну, хотя бы ее личным примером. Она была женщиной со вкусом и четким пониманием любой жизненной ситуации. Однако не лишенная сердечности и чувства юмора, всегда готовая прийти на помощь – хоть словом, хоть делом.
Когда Ирина вошла в ее кабинет, она готовила себе кофе. Предложила и подруге:
– Привет. Кофе хочешь?
– Давай, – не отказалась Ирина. – Ты знаешь, Володя разводится.
– Иди ты… – почему-то весело прореагировала Светлана Ивановна, – не удержал, значит, свою жар-птицу…
Ирина покачала головой:
– А я думала, Сашенька его любит. Сашенька… Я ведь с ней только по телефону общалась.
Светлана кивнула:
– Я тоже только на фотографии видела. У них, кажется, десять лет разницы. Ну, не меньше. Очень красивая девушка… Хотя… Володька так снимет, что любая…
– Нет, не любая. А Сашенька и в самом деле красивая…
Светлана наклонилась ниже к столу и заговорщицким тоном произнесла:
– Ну, так что, свободен, наконец? Так действуй! Он же тебе всю жизнь нравится!
– С ума ты сошла! – пригорюнилась Ирина. – Вот так, по живому… И что значит – всю жизнь? Он у нас от силы лет пять работает.
Светлана перебила:
– Не пять – шесть. Они с Добрыниным в один год пришли, я помню.
У Ирины потеплели глаза:
– А ты помнишь, как красиво он к нам пришел? Принес свою фотосессию, она называлась «Солнце в городе», помнишь?
Света нахмурилась:
– Не-а. Вот это – не помню.
– А я помню… Он на каком-то международном конкурсе приз за нее получил. И шеф его работы в коридоре вывесил, чтобы мы знали, кто к нам пришел… Там такие необычные фотографии были: старушка сидит на лавочке, улыбается, а очочки на солнце блестят! Бомж в луже бутылки моет, а они сверкают под солнцем, как хрусталь… Мальчишка на подоконнике сидит и зайчиков зеркальцем пускает… Солнце в городе!.. Да, может, я и увлеклась… тогда. Но ведь Сашенька…
Ее подруга хлопнула в ладоши, как дрессировщик – «Але-гоп!»:
– А теперь Сашенька – тю-тю! Не пропадать же такому мужику! Красивый, умный, талантливый! Сексапильный – сил нет! Знаешь, я замечала, вот в хороших мужских руках фотоаппарат, ну, крутой типа «Кэнона» с наворотами – это как саксофон, очень такая… эротичная штука. Точно?
Ирина посмотрела на Свету внимательно:
– Свет, да я для него боевой товарищ, дружище…
Та с энтузиазмом возразила:
– А чем плохо – дружище? С каких пор «дружище» – это плохо? Не деталь же интерьера, согласись! Не чайник!
Пришлось согласиться:
– Нет, не чайник.
Света даже встала в полный рост за своим начальственным столом:
– Дерзай, подруга! Ты у нас сама – солнце в городе. А ну, улыбнись! Вот! Давай, давай! Чего надо – помогу…
* * *
На сестринском посту сидели, шушукаясь, Таня и Света:
– Я его спрашиваю: Владимир Николаевич, а вы в каких войсках служили? – рассказывала Таня. – А он мне: в продовольственной разведке. Ну, шутит, конечно. Какая может быть разведка?…
Света утвердительно кивнула:
– Он не служил, я точно знаю. Но в МЧС какое-то время работал. В медслужбе, конечно. Он как-то в разговоре, между прочим, сказал, что, мол, у нас в МЧС случай был…
Обе одновременно заметили фотографа, который подошел и ждал момента, чтобы вклиниться в разговор девушек.
– Вы что-то хотели? – спросила Таня.
– Хотел бы зафиксировать какие-то моменты живые, будничные… – ответил Владимир. – Сейчас что-то никого в коридорах нет…
Света пояснила:
– У нас вообще редко ходят просто так, без дела. На КТГ ходят, в столовую, на процедуры… Как мы уколы делаем, вы ведь снимать не будете, правда?
– Уколы не буду, а КТГ – это, наверное, интересно. Ничего… секретного?
– Интересно, конечно. У нас все интересно! И секретно, кстати, тоже, – пошутила Таня, мельком глянув на большие часы в холле. – Ну, пойдемте, я вас провожу. Там сейчас обязательно кто-то есть.
