Домой влетела ураганом, благодаря небо хотя бы за то, что на пути мне не встретились родители, их и дома-то не было. Сочувствия я точно бы не выдержала. Грудную клетку нещадно выламывало отчаяние, беспощадное и бесконечно опустошающее, и на репите подсовывало мне воспоминания нашего лживого и от того уродливого прошлого.
Робкие прикосновения, жар наших тел, суматошное биение сердца и первый, казалось бы, сводящий с ума поцелуй, мой первый раз и слова любви - все это лишь часть жестокой игры. Ничего из этого у меня никогда и не было. Никогда.
Рука потянулась к кулону, что он подарил мне на Новый год и новая волна истерики затопила меня, да так сильно, что пришлось уткнуться головой в подушку. И орать беззвучно, как полудохлая рыба, выброшенная на берег жестокой реальности. Но не помогало, и я заплакала в голос, не понимая, как вообще смогу все это пережить и остаться собой.
И минуты сменялись минутами, складываясь в самый страшный отрезок моей жизни. А потом пришло четкое и ясное осознание: все - это конец! И внутри разлилась парализующая пустота. Больше не было слез, только блаженное отупение от понимания уже свершившейся катастрофы.
Где-то на задворках сознания еще скреблась в дверь маленькая, полудохлая надежда, умоляя дать Громову шанс, хоть что-то объяснить, хоть как-то оправдаться. Я старалась ее не слушать, но она так отчаянно просила меня об этом.
«Ведь нельзя же так врать! Нельзя так играть в любовь! Неужели ты так просто поверишь во все это? Неужели даже не попытаешься проверить, а правда ли все то, что ты увидела в тех переписках? Посмотри в его глаза, Агата, они скажут тебе все, что ты хочешь знать!»
И глупая девочка прислушалась к этим словам, нашла телефон и все-таки его включила. И тут же каскад сообщений о пропущенных звонках от «Любимого» разорвал мой гаджет, а следом поступил и очередной входящий вызов от него же:
- Малинка? - и меня передернуло от этого прозвища и удушливый дурман вновь окутал сознание. Нет, я должна дойти до конца. А потом вернуться обратно. Только так, иначе я никогда себя не прощу за малодушие.
- Прости, Дём, телефон сел, а родители меня срочно домой выдернули. Тут форс-мажор случился, потом расскажу, - на ходу сочиняла я, молясь, чтобы голос мой звучал бодро и непринужденно.
- Ну все нормально? - и беспокойство в его голосе резало по-живому.
- Да! Конечно! Все просто супер, - а внутри меня пустота. Все, нечему больше биться.
- Можно я приеду? - осторожно спрашивает и вздыхает, - Не хочу выходные без тебя.
Боже, я вообще без тебя не хочу! Ни жить. Ни дышать. Ни даже просто существовать в этом мире!
- Нужно, Дём, - выдавливаю я из себя необходимые слова.
- Скоро буду, - и отбивает звонок, а у меня случается новый виток истерики. Что я буду делать, если все это окажется правдой? Что я, черт возьми, буду делать, Демид?
Почти силком заставила себя дойти до ванной комнаты, а там почти двадцать минут умывалась холодной водой. Не помогло! Пришлось совершить набег на мамину косметику и хоть как-то скрыть следы моих слез. Вышло откровенно дерьмово, но лучше так, чем предстать перед ним с опухшими красными глазами.
Ну вот, теперь почти готова. Вздрогнула от звонка домофона, но заставила взять себя в руки и все-таки открыть ему дверь. План был простой - либо пан, либо пропал. Третьего не дано.
Взяла ключи от его квартиры в руку и вышла в подъезд.
Створки лифта открылись уже через минуту, а вид парня, которого я так сильно и без оглядки любила, почти добил меня на корню. Стоять, Агата, выше голову! Ты должна это сделать!
- Привет, - подошел он ко мне и ласково обнял, а я не смогла отстраниться. Наоборот, вдохнула его запах полной грудью и чуть сознание не потеряла от этого кайфа. Родной мой, пожалуйста, пусть все это будет неправда!
- Дём? - почти прохрипела я, а сама незаметно положила ключи в карман его куртки.
- М-м?
- Можешь дать мне свой телефон на минутку? - взгляд глаза в глаза и его сталь почти пронзает меня насквозь.
- Конечно, - кивает он и достает из заднего кармана джинсов свой гаджет, а я тут же его тяну на себя, чтобы он не успел удалить ничего важного.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
- Какой пароль? - и он сразу же выдает мне шестизначный набор цифр. Тут же ввожу требуемое и даже слегка вздрагиваю, впиваясь глазами во множество иконок на рабочем столе.
Я только на секунду закрываю глаза и сглатываю, а потом решительно открываю известный всем мессенджер. Ведь перед смертью не надышишься, правда?
И выстрел в упор, разрывным патроном, так что сразу мгновенная смерть. Без шансов, ребята!
Самым первым висит она - переписка с абонентом под именем «Кариночка». Кликаю и проваливаюсь внутрь. И последние два сообщения не оставляют мне шансов:
Кариночка: «Мур! Люблю тебя!»
Демид: «И я тебя!»
Протягиваю ему телефон дрожащей рукой и заставляю себя выдать очередную ложь на прощание:
- На вот, почитай пока. Я сейчас вернусь.
Но я больше не вернусь. Никогда!
И тут же за дверь, на все замки, привалившись спиной к полотну, и остервенело прикусываю ладонь, чтобы не орать в голос от отчаяния и боли.
Глава 64
POV Агата
Звук торопливо поворачиваемой ручки, еще и еще, а затем гулкий удар в дверь, и я слышу его голос:
- Агата, открой!
Что, опечалился, дорогой? Сорвалась рыбка с крючка?
Почти рывком отрываю себя от пола и заставляю идти вглубь квартиры, на ходу утирая потоки слез с лица и вздрагивая от долбежки в дверь, а потом и трели звонка. Нет меня больше, Демид. Умерла! Ты сам меня только что прикончил, хладнокровно провернул ржавый, тупой тесак в груди, там, где когда-то что-то билось для тебя одного.
Задний карман джинсов разрывает вибрация телефона и я тут же достаю его и смотрю на такое любимое, улыбающееся, но, увы, лживое лицо. Скидываю и тут же со всхлипом вношу номер в «черный список». Все, спектакль окончен. Хэппи энда не будет. Можете расходиться.
Грудную клетку выламывают рыдания и мне сейчас не хочется их сдерживать. По стенке, на трясущихся ногах ковыляю в ванную комнату, где врубаю душ на полную мощность. Здесь, за закрытой дверью и под шумом капель воды, я отпускаю себя и свои раздавленные чувства на свободу. Стоять сил нет, и я падаю, уткнувшись лбом в колени и почти растворяюсь в этом предательстве. Сердце на вынос, от него совсем ничего не осталось, только жалкая горстка разбитых осколков - вот и всего. Это уже даже не плачь, это отчаянный вой.
Как справиться с этой болью, как ее пережить? Что вообще нужно сделать теперь, чтобы научиться заново дышать полной грудью? Как убедить себя в том, что нас просто никогда не было друг для друга, что я эту сказку себе всего лишь выдумала? Ни на один из этих вопросов я не знала ответа.
И где-то там, за пределами этой ванной комнаты еще раздавался стук в дверь, и почти оглушительная трель звонка капала ядом на истерзанные нервы. Господи, пусть он уйдет, просто уйдет из моей жизни навсегда. Что еще ему от меня надо?
И я закрываю ладонями уши и медленно раскачиваюсь из стороны в сторону, не в силах заглушить, ни агонию в своей душе, ни шум вокруг себя.
Я не знаю, когда наконец-то покинула душевую, но понимала одно - больше никто не ломится в дверь, не кричит и не просить открыть ее. Все, тишина. Дошло, наконец-то.
Мне казалось, что я выплакала все слезы, но это было не так. Я легла в постель и закуталась в одеяло, отстраненно понимая, что теперь соленые капли беззвучно катятся из глаз. Снова и снова...
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Я как на репите проматывала в голове наше прошлое и с ужасом понимала, что теперь-то пазл сложился. А я, наивная идиотка, действительно тогда поверила, что он месяц ждал, когда я с Ильей расстанусь. Ну точно! Сидел на завалинке, куковал, роняя скупые слезы. С
Кариночкой он своей отрывался, а потом заметил мой влажный взгляд и вцепился в меня бульдожьей хваткой, разрывая меня на куски так легко и играючи. Девственность он мою берег, ну-ну! Да я ему просто была не нужна, не хотел он меня - вот и вся жалкая правда, такая же жалкая, как и я. Видимо сделать это в Новый было для него вообще подвигом. Неопытная, пресная, скучная и нелюбимая девушка, которая только и делает, что раболепно заглядывает тебе в рот, да вымораживает своей одержимостью. Поэтому-то он меня и после не трогал, а не потому, что переживал и грел голову о том, что опять может сделать мне больно.
