2 (15) августа командующий 1-й армией отдал приказ о переходе государственной границы198. 3 (16) августа передовые части кавалерии начали вторжение в Восточную Пруссию, а на следующий день за ними последовала пехота. Скверное качество дорог и весьма низкий уровень координации движения колонн поначалу не ставили под угрозу выполнение задачи, но так было лишь на своей территории. Плохое управление никак не могло способствовать успеху. В ночь с 3 на 4 (с 16 на 17) августа спокойствие казалось абсолютным199. На период сосредоточения ни прибывающие части, ни их командиры не имели практически никакой информации о противнике. Попытки получить таковую от командира 3-го армейского корпуса генерала от инфантерии Н. А. Епанчина или его начальника штаба генерал-майора В. А. Чагина заканчивались неудачей200.
Получить информацию о противнике было невозможно и при начале движения в Восточную Пруссию: в корпусах 1-й армии практически не было дивизионной конницы, как и русской авиации в воздухе. За исключением небольших перестрелок с патрулями немцы никак себя не проявляли. Русские войска двигались вперед на фронте 70 верст без армейского резерва, при этом наладить одновременное движение не удалось: центральный 3-й армейский корпус выдвинулся вперед, в то время как фланговые 20-й и 4-й корпуса отстали от него на 3–4 часа. Многие части при этом двигались без охранения и разведки, и первые столкновения с противником зачастую происходили внезапно. Так завязался первый серьезный бой с противником201.
В тот же день, когда начала свое движение 1-я армия, выдвинувшийся вперед без санкции командующего армией 1-й германский армейский корпус генерала Г фон Франсуа атаковал 3-й русский армейский корпус под Сталлупененом. Г фон Франсуа считал себя призванным защитником Восточной Пруссии и был ярым приверженцем наступательной тактики202. Еще до войны он командовал 1-м армейским корпусом, штаб которого располагался в Кёнигсберге. Потратив массу времени и сил на изучение своего корпусного округа, генерал пришел к твердому убеждению, что ему удастся защитить границу Восточной Пруссии при условии активных действий203. Части его корпуса в основном состояли из местных уроженцев, которые упорно сражались, не желая допустить русских к своим домам204.
Германская военная разведка накануне 1914 г. весьма скептически оценивала возможности русской армии. Отдавая должное стойкости и неприхотливости солдата, храбрости офицера, она считала командный состав не годным к современной войне – прежде всего, не способным к принятию самостоятельных решений. Самым негативным образом на армии сказывался и недостаток унтер-офицерских кадров, непреодолимый по причине низкого уровня репутации военной службы среди образованных классов. Все это делало русскую армию неповоротливой, весьма уязвимой в маневренной войне205. Сам Г фон Франсуа пренебрежительно относился к возможностям русских войск и был решительно готов и к тому, чтобы начать действовать по собственной инициативе, и к тому, чтобы взять на себя ответственность за свои решения. Последнее было тем более важно, поскольку одобрения своих планов со стороны М. фон Притвица командир германского корпуса так и не получил206.
В начале своего наступления немцы планировали разгромить основные силы русской кавалерийской завесы. Они просто не знали о том, что сосредоточение 1-й русской армии закончено и она находится в движении. Г фон Франсуа ждал неприятный сюрприз207, как, впрочем, и его противников. Скверная связь и почти полное непонимание того, что происходит, привели к тому, что в ряде русских частей атакующих немцев приняли за своих: так, командир Оренбургского пехотного полка попытался выехать вперед и остановить стрельбу, но был убит208. Именно на участке 105-го Оренбургского полка, разбавленного почти на две трети запасными, внезапный удар с фланга, нанесенный немцами, поначалу имел частичный успех209.
В начавшемся бою совершенно неожиданным для наших солдат и офицеров стало использование немцами в полевых условиях орудий крупного калибра, действие которых носило ошеломляющий эффект, особенно если учесть, что для многих это было боевое крещение210. Русская полевая артиллерия со своим умением пользоваться телефонной связью, вести огонь с закрытых позиций превосходила немцев во всем, но ей нечего было противопоставить полевым гаубицам противника211. «Так как в то время в нашей армии тяжелой артиллерии не было, и, следовательно, действие ее снарядов, разрывавшихся с громадным треском и поднимавших высокие столбы земли, было неожиданностью для людей, – вспоминал начальник 27-й пехотной дивизии генерал А. М. Адариди, – то оно, естественно, производило на них очень сильное впечатление, несмотря даже на то что материальные потери мало отвечали звуковому и зрительному эффекту»212. Тяжелым испытанием для русской пехоты оказалось и знакомство с немецкими броневиками, с которыми трудно было бороться на открытой местности213.
Положение русских войск было сложным, но контрудар 29-й пехотной дивизии резко изменил положение214. Вечером того же дня Г фон Франсуа, получивший приказ М. фон Притвица выйти из боя при любом его исходе, вынужден был отойти215. На ряде участков отступление немцев оказалось весьма поспешным и больше походило на бегство216. Под Бильдервейшеном их части бросили окопы, раненых, перевязочный пункт и шесть орудий217. Общие потери войск Г фон Франсуа в этот день составили до 1,5 тыс. человек и восемь орудий218. Общая убыль наступавшей русской 27-й дивизии – 63 офицера и 6842 нижних чина, почти 46 % состава, перешедшего границу219. Русские дивизии сражались храбро, но в целом управлялись неумело. Должной координации действий отдельных частей не было, слабо охранялись фланги – все это позволяло немцам совершать обходы и наносить значительные потери своим противникам, атакуя превосходящими силами стоявшие отдельно или наступавшие порознь части220.
Успех подобного рода приемов неудивителен, так как связь между дивизиями 3-го армейского корпуса и даже полками его дивизий была налажена из рук вон плохо221. Тем не менее вылазка Г фон Франсуа так и не привела его к решающей победе, что было особенно важно в сложившейся ситуации. Командование 8-й армии ожидало, что 1-я русская армия начнет наступление на три дня раньше и это даст ему возможность по очереди расправиться сначала с ней, а затем уже и со 2-й армией. Бой 17 августа менял многое в их в расчетах – и во времени, и в пространстве. Штаб 8-й армии начал колебаться и постепенно терять уверенность в конечный успех сражения222. Первый бой вызвал разочарование и у русского командования. С самого начала столкновений с немцами в полный рост стала проблема недостаточно эффективного использования кавалерии.
Генерал-лейтенант Гуссейн хан Нахичеванский ограничился ролью наблюдателя и, ссылаясь на отсутствие снарядов, усталость коней и людей, отказался от преследования отступавших. Снаряды на батареях его группы были, но он не хотел рисковать, предпочитая предварительно получить их в запас из подвижного резерва223. Эти действия вызвали серьезные нарекания командующего армией. 6 (19) августа П. К. Ренненкампф сделал Г хану Нахичеванскому следующее замечание: «Деятельность вашего конного отряда в бою 4 августа крайне неудовлетворительна; пехота вела упорный тяжелый бой, конница обязана была помочь появлением не только на фланге, но и в тылу неприятеля, не считаясь с числом верст, – это привело бы к меньшим потерям у нас, к тяжелому поражению неприятеля. В будущем приказываю быть более энергичным, подвижным, помнить, что у вас 48 орудий, которые направлением в тыл неприятеля принесут громадное поражение»224. Разнос не помог.
7 (20) августа произошел встречный бой под Гумбиненом и Гольдапом. И М. фон Притвиц, и П. К. Ренненкампф не особенно удачно управляли своими войсками, в результате чего бой превратился в сражение корпусов и их командиров. Начальник 29-й пехотной дивизии генерал-лейтенант А. Н. Розеншильд фон Паулин записал в своем дневнике: «С 6 часов утра немцы открыли сильный огонь тяжелой и легкой артиллерии, причем сразу стало ясно, что за ночь они усилились довольно значительно»225. В 10 часов утра противник начал наступление и почти сразу же стал теснить два передовых русских полка226. На правом фланге 1-й армии немцы имели успех, отбросив 20-й корпус на 10–12 км. Воспользовавшись бездействием многочисленной русской кавалерии, единственная германская кавалерийская дивизия обрушилась на обозы 20-го корпуса, вызвав панику в русском тылу. Но в центре и на левом фланге победа досталась русской армии227.
Две основные причины были залогом успешных действий немцев. Вновь самым серьезным образом сказалось их превосходство в тяжелой артиллерии. Около часа дня под ее обстрелом оказался обоз 1-го разряда 114-го пехотного полка, который в панике бежал в тыл, «отвратительно подействовав на бывший вблизи резерв»228. Крики «Немецкая кавалерия!» вызвали такую панику, что обозы со снарядами покатились в тыл, увлекая за собой все, что они встречали на своем пути. Исключением был командующий армией, который сумел остановить бегущих – «его боялись куда больше, чем всю немецкую конницу»229. В результате, пока П. К. Ренненкампф приводил в порядок тылы, бой на передовых позициях развивался по собственной логике и без руководства командующего.
