Две основные причины были залогом успешных действий немцев. Вновь самым серьезным образом сказалось их превосходство в тяжелой артиллерии. Около часа дня под ее обстрелом оказался обоз 1-го разряда 114-го пехотного полка, который в панике бежал в тыл, «отвратительно подействовав на бывший вблизи резерв»228. Крики «Немецкая кавалерия!» вызвали такую панику, что обозы со снарядами покатились в тыл, увлекая за собой все, что они встречали на своем пути. Исключением был командующий армией, который сумел остановить бегущих – «его боялись куда больше, чем всю немецкую конницу»229. В результате, пока П. К. Ренненкампф приводил в порядок тылы, бой на передовых позициях развивался по собственной логике и без руководства командующего.
У начальника 29-й пехотной дивизии осталось в резерве 6–7 рот 113-го пехотного полка. В этот момент он узнал, что его сосед справа – 28-я пехотная дивизия – бежал вместе со своей артиллерией в Вержболово, а в тылу кавалерия противника уничтожает обозы. А. Н. фон Паулин решил держаться на занимаемых позициях, и это обеспечило ему победу в центре и на левом фланге230. Русские части вновь практически не имели связи в бою. Их командиры редко проявляли инициативу, точно следуя полученным приказам. 28-я дивизия двигалась по указанным ей маршрутам, отдельными слабыми колоннами, без связи и охранения. Атака немцев застала их врасплох. Из-за отсутствия связи практически повсюду противник имел преимущество в силе, сминая одну колонну за другой. Бегущих весьма успешно преследовала конница231.
Немногим лучше дело обстояло и на других участках. «О происходившем в XX корпусе и 40-й дивизии, – вспоминал генерал А. М. Адариди, мы в 27-й не имели никакого понятия, а об отходе частей 25-й дивизии знали только потому, что он был виден с места расположения штаба… и потому что некоторые части островцев докатились до позиции 27-й ар. бр. Это и повлекло за собою ту перемену фронта части батарей бригады, которая остановила продвижение немцев»232. Оборонявшаяся артиллерия своим огнем весьма успешно действовала по торжествовавшим немцам, которые преследовали отступавших в густых походных колоннах. Картечь русских пушкарей весьма эффективно охладила пыл преследователей, и им пришлось остановиться233. Следует отметить, что в понесшей большие потери под Сталлупененом 27-й дивизии сделали правильный вывод из случившегося. В строю оставалось только 7800 штыков при 20 пулеметах и 48 орудиях, однако это были уже обстрелянные части, командиры которых обратили особое внимание на связь и взаимодействие. Теперь они предпочитали действовать по-другому: сначала не атаковать штыком, а обороняться огнем234.
В результате немецкие дивизии 27-го корпуса генерала А. фон Макензена атаковали окопавшуюся пехоту 3-го армейского корпуса без артиллерийской подготовки, в густых цепях, шедших на небольшом расстоянии одна за другой и превратившихся в мишень для пулеметов и орудий. Один из артиллерийских дивизионов даже выехал вперед, чтобы поддержать наступление прямой наводкой, и был практически мгновенно расстрелян нашей артиллерией. Его 12 орудий стали трофеями русской пехоты235. По свидетельству участников боя, противник действовал исключительно упорно236. Во всяком случае, так было поначалу, однако вскоре стала сказываться усталость: немецкая пехота вступила в бой с марша, находилась в движении почти 24 часа, перенесенные в основном на себе боеприпасы заканчивались. Резко возросло количество выбывших из строя офицеров и унтер-офицеров, пытавшихся вести за собой солдат237.
После войны офицеры, командовавшие восточнопрусским ландвером, описали огневое действие русской артиллерии как ад, в котором им пришлось получать удары от невидимого противника238. «Немцы понесли страшные потери, – отметил в дневнике участник боя. – Все поле впереди покрыто их убитыми и ранеными»239. Потери были серьезными – до 10 тыс. человек. Наступление противника остановилось, а к вечеру он начал беспорядочный отход240. А. фон Макензен вместе со своим штабом лично поскакал к войскам, чтобы остановить отступление, однако сделать этого не смог241. К концу боя были разбиты одна русская и четыре германские дивизии. Вместо того чтобы сокрушить русскую армию и отбросить ее, как планировалось, к Неману, немцы вынуждены были отступить242. Постепенно дисциплина среди отступавших была потеряна, и началась паника243. Нашими войсками были захвачены 12 орудий, 25 зарядных ящиков, три исправных и 10 разбитых пулеметов, 2 тыс. винтовок, в плен попали около тысячи немецких солдат244.
Немцы отходили, прикрываясь интенсивным огнем всех 30 батарей 17-го армейского корпуса. Прибывший в штаб Н. А. Епанчина П. К. Ренненкампф принял решение остановить пехоту на занятых позициях. Войска 1-й армии понесли значительные потери – около 6200 человек, они были чрезвычайно утомлены тяжелым боем, значительная часть скромного снарядного запаса израсходована. При этом была остановлена и конница, что существенно облегчило отход немцев245. Активность русской кавалерии сдерживали и штаб армии, и штаб фронта. Я. Г Жилинский требовал не наносить серьезных повреждений железнодорожным линиям в Восточной Пруссии, которые, по его планам, могли пригодиться в ближайшем будущем войскам его фронта246. В Вержболове, на пограничной станции, русская широкая железнодорожная колея заканчивалась и начиналась узкая немецкая. На перешив дороги под русский стандарт требовались время и значительные усилия, и вся надежда была на то, что удастся использовать существующие пути сообщения и захваченный подвижной состав247. Однако значительных трофеев пока не было, как и времени, и нормально организованного тыла.
Фактически директива штаба фронта привела к тому, что отступавшим не мешали отходить и приводить себя в порядок. Между тем состояние корпуса А. фон Макензена после боя было далеко не блестящим. Энергичные действия кавалерии могли поставить его на грань катастрофы. Когда 9 (22) августа русская пехота получила разрешение двинуться вперед, она встретила по пути все признаки панического отступления. Поле сражения на несколько километров было завалено убитыми и ранеными немецкими солдатами248. «Дорога, по которой она шла, – вспоминал начальник 27-й пехотной дивизии, – была усеяна брошенными ружьями, патронами и предметами снаряжения. Встречались брошенные повозки, нагруженные разным войсковым добром; попадались отсталые как раненые, так и здоровые; около места, где стояли тяжелые орудия, валялись корзиночные лотки с патронами, снаряды и т. п. Вообще были все признаки, свидетельствующие о беспорядочном и поспешном отступлении»249.
С первого дня войны движение войск вызвало в пограничной полосе всеобщее бегство жителей деревень и городков. Опустошенные города напоминали призраки. 3 (16) августа наши войска вошли в сильно разрушенный Эйдкунен. Командир 100-го пехотного полка полковник Н. Д. Зарин отмечал в своем дневнике: «Кругом мертвая тишина, все дома брошены, с поля тянет зловонием разлагающегося трупа; кое-где валяются убитые солдаты; вечереет; жутко»250. В той или иной степени эта картина повторялась везде. «Вся Восточная Пруссия бежала, – вспоминал участник этих боев, – оставя на произвол судьбы дома, фермы со всем скарбом и животными, вплоть до лошадей. Все дороги были усеяны брошенными велосипедами. В некоторых домах были накрыты столы с еще теплыми кушаньями»251. Практически везде войска сталкивались с одной и той же картиной: в спешке жители оставляли все, от утвари до домашних животных252. «Брошено все, – вспоминал генерал Ю. Н. Плющевский-Плющик. – Кофейники с кофе стоят на столе. Пища готовилась на кухне, а населения нет. Пастор забыл свои очки»253. Частичный успех был налицо, но он так и не превратился в решающую победу. Иначе говоря, имелись признаки победы, но ее самой еще не было.
Между тем русское Верховное командование, которое в первые дни войны надеялось реализовать план Ю. Н. Данилова о переносе военных действий на левый берег Вислы, было особенно вдохновлено результатами боя под Гумбиненом254. Складывается впечатление, что Ставка и штаб Северо-Западного фронта считали, что главное дело уже сделано, и свели свое руководство к подталкиванию подчиненных вперед. Особенно активно подгоняли А. В. Самсонова. 6 (19) августа Я. Г Жилинский телеграфировал ему: «Задержка в наступлении 2-й армии ставит в тяжелое положение 1-ю армию, которая уже два дня ведет бой у Сталлупенен. Поэтому ускорьте наступление 2-й армии и возможно энергично развейте ее операции, выдвинув, если для сего потребуется, и I корпус»255.
А. В. Самсонов оказался в весьма двусмысленном положении. Его армия была мобилизована, но не закончила сосредоточения. Войска были рассредоточены по площади свыше 30 тыс. кв. км, тылы и обозы не готовы к движению. Сам командующий был не согласен с предложенным ему планом действий, считая, что гораздо больший шанс на успех даст наступление, которое следует организовать двумя группами, действующими одновременно по восточному и западному берегам Вислы256. Эти предложения были отвергнуты, вносить столь масштабные изменения в план действий можно было бы в начале 1912 г., но в августе 1914 г. – уже поздно. Командующий не мог игнорировать приказы командования, но не мог он и выступить, не завершив подготовку. В результате, формируя тылы, А. В. Самсонов вынужден был бросить вперед кавалерию, поддержанную отрядами пехоты257. Все это производило впечатление спешки, в которой принимались важнейшие решения.
