Под рукой у Владимира Путина и его команды в начале нулевых находилось ФСБ РФ. Возможно, если бы Владимир Путин был выходцем не из ФСБ, а, скажем, из прокуратуры, то политическая эволюция в России пошла бы несколько иным путем. Хотя общее направление движения в общем и целом было задано заранее. Но случилось то, что случилось, – механизм «альтернативной власти» выстроился именно вокруг возможностей, которыми остаточно обладала российская политическая полиция.
Для нас в конечном счете важно не столько то, вокруг чего сложилась новая власть, сколько то, какие параметры она приобрела. ФСБ России сегодня зачастую воспринимают как наследника зловещего КГБ СССР. На самом деле ФСБ является скорее политическим правопреемником КПСС. Именно служба безопасности выполняет сегодня те функции «универсального надсмотрщика» за экономикой и политикой, которые были свойственны компартии.
Сегодня много говорится о том, как изменилась политика под влиянием выходцев из ФСБ, но мало о том, как изменилась сама ФСБ, приспосабливаясь к выполнению новых функций. Нельзя не обратить внимания на то, что ФСБ в нулевые годы существенно преобразилась. Организация была специально заточена под необычные политические задачи.
Во-первых, ФСБ обзавелась универсальной компетенцией. Поправки, внесенные в законодательство о безопасности, позволяют сегодня ФСБ заниматься любым расследованием, поскольку на нее возложена обязанность бороться с преступностью вообще, а не с преступлениями против безопасности России. Это потенциально (а также и на деле) позволяет ФСБ принимать участие в разрешении практически любого экономического или политического спора.
Во-вторых, ФСБ обзавелась инструментом реализации своей вновь обретенной универсальной компетенции. Внутри ФСБ была создана специальная служба, способная реализовывать универсальную компетенцию практически в любой плоскости. Речь идет о Службе экономической безопасности (СЭБ) ФСБ РФ[92], которая в течение нескольких лет превратилась в высшую политическую инстанцию, способную предрешать исход всех политических и экономических конфликтов в России.
В-третьих, были сформированы «приводные ремни» между ФСБ и реальным сектором экономики. При ФСБ РФ был создан институт кураторов для проведения политики непосредственно на местах. В государственных и негосударственных организациях на руководящих должностях появились наблюдатели от ФСБ, получающие две зарплаты: по месту командирования и по основному месту работы в правоохранительных органах. По сути они выполняют роль комиссаров при руководителях этих ведомств.
В-четвертых, ФСБ стала «первой среди равных», подмяв под себя все другие конкурирующие силовые структуры. На ФСБ через так называемое управление «М» и ряд других структурных подразделений оказались замкнуты все другие силовые ведомства, включая суд. Конкуренция между этими ведомствами и ФСБ РФ, существовавшая в сталинские и брежневские времена, жесточайшим образом пресекается. В лучшем случае другие ведомства могут соперничать друг с другом, пытаясь привлечь ФСБ на свою сторону.
В-пятых, ФСБ стала самостоятельно формировать свою собственную экономическую базу, становясь все более и более независимой от официального государственного бюджета, о чем я ранее уже писал.
В-шестых, ФСБ России стала активно использовать в качестве «аутсорсинга» для решения стоящих перед ним новых задач криминальные структуры. Зачастую штатные и нештатные сотрудники ФСБ РФ обращаются к криминальным структурам как к субподрядным организациям, поручая им выполнение деликатной части поставленных перед спецслужбой задач. Со временем между соответствующими подразделениями ФСБ РФ и используемыми ими криминальными структурами возник симбиоз, сыгравший самую негативную роль в дальнейшей эволюции государственной системы России.
Изменения коснулись, конечно, не только ФСБ России, но со временем затронули и всю общественно-политическую систему. Чтобы безболезненно вживить этот силовой имплантат в государственную ткань, в ней предварительно был подавлен политический иммунитет. В 2003–2004 годах в результате политических контрреформ были полностью отключены и так не очень эффективные в России жизненно важные механизмы общественного контроля над деятельностью исполнительной власти. В том числе на всех уровнях власти был практически заблокирован выборный механизм и придавлена свобода слова.
В чем общий смысл политических перемен начала нулевых? С одной стороны, все нити, связывающие «внешнее» регулярное государство с обществом, которые не позволяют этому государству окончательно оторваться от общества, были оборваны. Но, с другой стороны, под это безжизненное, недееспособное государство была подведена мощная платформа вновь образованной внутренней власти, на этот раз обернутой вокруг ФСБ, которая энергично подперла хиреющее государство снизу. Она сцепила расцепившиеся было звенья, вдула воздух в давно обвисшие меха и заставила всю эту груду политического металлолома хоть и со скрипом, но шевелиться.
Поначалу казалось, что найдена наконец формула успеха на все времена. Однако, не успев возникнуть, новоявленное внутреннее государство стало стремительно деградировать и разрушаться. Вертикаль оплавилась и стала горизонталью. Стремительность этого краха объясняется прежде всего отсутствием идеологии, которая могла бы лечь в основание строившейся вертикали власти.
Действительно, все предыдущие версии внутренней власти в России создавались как «сервисные» политические подсистемы для той или иной идеологической системы (самодержавия или большевизма – не имеет значения). Нынешняя вертикаль власти стоит одиноко, как перст указующий в пустыне. Она обслуживает не идеологию, а саму себя. Поэтому ее колышет от любого политического ветра. Русская власть без идеологии – это замок из песка.
Понимая неустранимость этого изъяна, создатели вертикали власти с самого начала пытались заполнить идеологический вакуум всевозможными симулякрами, разменять «культ власти» на множество «масскультиков». Это привело к тотальной подмене в России политики политтехнологиями, но проблему не решило.
Точнее, решило наполовину: при помощи политических технологий, основанных на использовании «административного ресурса» и на манипулировании массовым сознанием при помощи электронных СМИ, удалось установить эффективный контроль власти над обществом. Но при этом не удалось добиться главного – консолидации самой власти. А ведь идеологии, оказывается, нужны прежде всего для этого. В противном случае любой «трест» неминуемо лопнет от «внутреннего напряжения». Что, собственно, и произошло с новоявленным посткоммунистическим внутренним государством.
Дело оказалось не в том, что без идеологии власть не может контролировать общество. Это-то как раз получается, особенно если речь идет о потребительском обществе. Дело в том, что без идеологии власть не может контролировать саму себя. И тут уже ничего не поделаешь. Ржавчина в мгновение ока может превратить в труху любое железо, если нет антикоррозийного покрытия. Точно так же и государство без идеологической смазки оказывается беззащитным перед деструктивными силами.
Вертикаль власти стала добычей мародеров. Почти десять лет она насаждала в обществе правовой нигилизм, возвышая целесообразность над законностью, действуя «по обстоятельствам», разделяя граждан на «наших» и «не наших». И вот наконец она сама стала его жертвой.
Власть создала правовую среду, крайне неблагоприятную для всех существующих в России субкультур, кроме субкультуры криминальной, которая в условиях официально культивируемого пренебрежения законами размножается, как плесень в сырости[93]. Освоившись, эта «субкультура» принялась за уничтожение подыгравшего ей государства.
С легкой руки аналитиков из Stratfor в отношении современной России был навязан ложный дискурс – о мифической борьбе «силовиков» с «цивиликами» за власть[94]. Борьба кланов между собой ничего на самом деле не объясняет, потому что сама нуждается в объяснении. Наивно пытаться объяснить все перипетии современной русской политики соревнованием друзей и коллег Владимира Путина по службе в ФСБ с друзьями и коллегами Владимира Путина по работе в Санкт-Петербургском университете.
Действительная борьба за власть в современной России идет не между «силовиками» и «цивиликами», а между обществом и криминалом.
В отсутствие общего начала, объединяющей нравственной идеи властная вертикаль рассыпалась на фрагменты, каждый из которых очень быстро стал самостоятельным центром силы. Было бы полбеды, если бы эти фрагменты так и оставались
