ты тут делаешь?
– Да иди ты! – с обидой огрызнулся тот, болтая в воздухе ногами. – Сам зараза! Почему тебе можно, а мне нельзя? Я тоже хочу на пост.
– И что, мне тут с вами нянчиться? – окончательно вышел из себя часовой. – А ну-ка марш в караульный дом, и чтобы до утра носа не высовывали.
– А я, между прочим, тоже кое-что видел! – запальчиво крикнул Пироппо, поставленный на землю.
– Да что ты там мог видеть! – презрительно протянул часовой.
– Черную тень, метнувшуюся от сокровищницы! И побежала она вон туда.
Не очень чистый палец уверенно показал на зеленую дорогу, ведущую в Смарагдиус.
– Ага, конечно. В ваших фантазиях любой куст – это страшилище, любой листочек – тень. Или это был третий брат? У вас есть еще один? – с нескрываемым ужасом спросил воин.
– Есть! Но он старший и умный… И точно сюда не придет.
– Ну вот и славно! Еще одного такого, как вы, Драгомир бы не вынес. А теперь быстро спать. Утром вас ждет серьезный разговор. На кусты не смотреть. По сторонам не глазеть. Шагом марш в караульный домик.
– И никакой это не куст, – заартачился Пироппо, – это была настоящая тень, зловещая и страшная.
– Да пойдем уже, – Пиритти дернул младшего брата за рукав. – Он все равно не будет тебя слушать.
Расстроенный из-за проваленного дежурства, он поплелся к домику. Пироппо еще немного постоял, вглядываясь в темноту, потом, обреченно вздохнув, бросился догонять брата. Ему, в отличие от старшего, предстояло получить на одну выволочку больше. Сначала от Пиритти, а потом уже от всех остальных в их длинной семейной цепочке.
В это время в зеленом Смарагдиусе в спальню Сентарии через открытое окно проникла черная тень. Настолько легкая, что была едва заметна. Так, небольшое дрожание в воздухе. Но, несмотря на это, от тени исходила такая злость, что атмосфера в уютной девичьей комнате сразу изменилась. Запахло подземельем и сыростью.
Накинув паутину на вздрогнувшего во сне Серафима, тень злорадно усмехнулась. Убедившись, что хранитель погружен в магический сон, она уселась в изголовье и склонилась к уху спящей девушки.
– Он выбрал не тебя, – зашептала тень. – Ты всегда знала, что ты ему не нужна. И когда ты была на волосок от смерти, он выбрал не тебя…
Сентария заворочалась и, не просыпаясь, попыталась натянуть подушку на голову, но тень не дала девушке этого сделать.
– Он не любит тебя и никогда не любил. Его сердце принадлежит ей. Он бросил тебя. Какие еще нужны доказательства?
– Нет, нет, – сквозь сон забормотала Сентария. – Он спас меня.
– Да, но лишь после нее. Сначала он бросился за ней. Жаль, что ты не видела его перепутанных глаз. Он так боялся за нее…
– Неправда! Он боялся за нас обеих!
– Но побежал-то за ней…
Сентария замолчала, проваливаясь обратно в сон, но дыхание из ровного стало прерывистым, а на краях зеленых ресниц вместе с капельками, которые всегда так нравились Луне, заблестели слезы. Она всхлипнула и учащенно задышала.
Тень выждала немного и вновь принялась за дело:
– Он выбрал не тебя.
– Ты ему не нужна.
– Ты никому не нужна.
– Ты несчастна и одинока.
– Неправда, – вновь воскликнула Сентария, сжав кулаки.
Но слезы уже лились по ее щекам.
– Правда. Ты не нужна ему. Никогда была не нужна. Он любит только ее. Все любят ее. А тебя – никто…
– Неправда, неправда, неправда! – закричала Сентария и резко села на кровати.
Тень метнулась в окно, одновременно смотав паутину, накрывавшую Серафима. Тот сразу же открыл глаза:
– Что случилось?
– Такой странный сон… – пробормотала Сентария, приходя в себя. – Кто-то пытался убедить меня в том, что я не нужна Аметрину.
– Вот еще глупости! – Серафим сложил лапы на груди и авторитетным тоном продолжил: – Ты отлично знаешь, почему он так поступил. И так на его месте сделал бы любой. Когда речь о спасении всего мира, тут не до чувств. Но он старался спасти вас обеих. И спас!
– Но… – залепетала Сентария и натянула одеяло, пытаясь согреться.
Внезапно ей показалось, что комната погружена во тьму, страшную, удушающую, мерзкую тьму.
– Серафим, зажги, пожалуйста, свечу, что-то мне страшно.
– Придумала ерунду, вот и страшно. Спи давай, я с тобой посижу.
– А если он и правда любит ее?
Сентария сама пришла в ужас от своих слов. Грудь сжалась от обиды. На себя, на поединки, на Эссантию. Разве можно устраивать такие испытания, ведь это бесчеловечно!
– Ну, ну, – тихо сказал Серафим, пододвигаясь ближе. – Брось ты это. Все давно поняли, кто на самом деле нравится Аметрину, и наконец-то он тоже это осознал. Луна ему друг, как и тебе. Он никогда и не говорил о чувствах к ней, он всегда твердил про долг, а про чувства ты сама придумала.
– Ну да, – тихо согласилась Сентария. – И Луна меня убеждала, что между ними ничего нет и не было никогда.
– И ответь мне на такой вопрос. Если он любит Луну, то почему вечно таскается за тобой? Цепляет тебя, подначивает? К тому же не забывай про Эгирина. Будь у Аметрина какие чувства, Эгирин бы давно вызвал его на разговор. А он спокоен. Значит, и тебе не о чем переживать! Ну скажи, что я прав!
– Прав ты, прав. Он воин. А Луне грозит опасность! И эта прядь у него появилась неспроста. Прости меня, я теперь чувствую себя ужасно… Я бездушная, завистливая эгоистка…
– Ни одна эгоистка никогда не признает себя таковой. А ты признаешь, значит, это не так.
– Не понимаю, что на меня нашло… А ведь я тоже люблю Эгирина, и Пиритти с Пироппо, и Оникса, потому что они мои друзья. Просто кого-то я люблю больше, кого-то меньше, но никого так сильно, как его.
– Ну вот видишь! Он тоже любит друзей. Но тебя больше всех.
– Правда? – глаза Сентарии заблестели, а щеки вспыхнули.
– Спрашиваешь! – фыркнул Серафим.
К своему глубокому сожалению, ученый богомол набрался у Пиритти с Пироппо всяких залихватских фразочек и стыдился этого. Но ничего не мог с собой поделать. Их словечки так и норовили сорваться с языка.
Спохватившись, Серафим добавил:
– Как подсказывают мне мои гениальные мозги, я точно прав. И никаких больше разговоров. Завтра рано вставать, в Манибионе будут чествовать участников. Тебе, как девушке главного победителя, нужно быть в первых рядах.
– Его девушке, – мечтательно прошептала Сентария.
Успокоенная доводами хранителя, она широко зевнула и, уютно завернувшись в одеяло, снова заснула. Серафим еще немного посидел рядом и, убедившись, что подопечная крепко спит, тоже растянулся на подушке. Не успел он
