феномен капитала отсутствовал бы как непосредственная предпосылка нашей жизни. Это будет движение глобальной инверсии, наподобие движений ранних христиан из катакомб, манихейцев, гностиков, или, ближе к нашему времени, анархо-натуристов, либертарных коммун, уход от репрессивного сознания, техногенных абстракций, порочной дихотомии войны и мира, революций, вражды. Оно пробудит в человеке подавляемую веками естественность, поможет сорвать маски с тысячелетних механизмов приручения, позволит достичь спонтанности, конкретности, непосредственности в нашей жизни. Инверсия будет выражена в первую очередь в новом, невиданном поведении человека в окружающей среде, и этим она будет радикально отличаться от революций и инноваций. Разумеется, этот процесс будет обладать геологическим измерением. Фактическая смерть капитала станет конечной вехой четвертичного антропогенового периода, потому что человек перестанет отделять себя от природы в качестве познающего субъекта – это будет полная реализация квантового единства Вселенной, в том числе в нашем сознании. Наше явное приближение к границе антропоцена и зарождающееся движение инверсии взаимосвязаны, но этой моей гипотезе все еще требуется какое-то время для подтверждения, как теореме Ферма.
– Значит, все зависит от нового поведения человека? Но в таком случае потенциальная смерть капитала – это лишь возможность, одна из многих.
– Нет, как я говорил, поведение человека – это лишь один из факторов, отнюдь не решающий. Душа капитала уже мертва, сущность его улетучилась, обратилась в бегство от материального мира, сохраняется лишь феноменологическая оболочка из мертвого труда, фантомная видимость из созданной ранее инфраструктуры. В настоящий момент вся система держится на силе инерции, но и отчасти на представлениях людей, которые не способны помыслить иной жизни вне капитализма – это онтоз, нечто вроде адаптивного психического расстройства нашего вида, ставшего нормой после разрыва с природой и прививаемого из поколения в поколение через подавление естественности и репрессивное сознание. В целом капитал уже исчерпал все свои внутренние ресурсы и, несмотря на попытку неолиберальной реанимации, объективно и так уже находится при последнем издыхании на смертном одре, хотя он и продолжает жить в людях, все больше напоминающих ходячих мертвецов. Вот почему нам необходимо не столько исцелить в себе внутреннего ребенка, как в психоанализе, сколько вернуться в собственное детство, в состояние до первых реакций на родительское и социальное подавление. Амадео в свое время отказался от активизма ради теории, но тем самым обрек себя на пассивное ожидание. Инверсия станет мостом между словом и делом. Все теоретические познания, накопленные до сих пор, окажутся излишними и будут служить лишь толкованию тысячелетних блужданий нашего вида. Мы можем жить уже сейчас словно бы в новом мире, даже зная, что полная реализация инверсии выходит за рамки сроков нашей жизни. Цель находится в самом сердце ее движения, и это не мечта об идеальном мироустройстве – это заново открытая естественность, непосредственность и конкретность. Это не поиск совершенства, а полное преодоление разрыва между формой и содержанием, действенная сопричастность всему, способная породить подлинную и непреходящую радость бытия.
По вечерам Альберт возвращается в старинный дом в приятном изнеможении, весь мокрый от струящегося по телу пота. В отдалении ухает сова и глумливо хохочет пересмешник. Он принимает в сарае душ под нагретым солнцем баком с крыши и потом крепко спит всю ночь до утра, растянувшись на матрасе в своей комнате, но ему продолжают сниться беседы с Ламарком, этим удивительным человеком, представляющимся ему последним носителем коммунистической страсти, а иногда – ясновидящим, во власти охватившего его поэтического гения, как в теориях Уильяма Блейка или Артюра Рембо.
Представляю себе, что бы сейчас сказал кто-нибудь из пацанов, какой-нибудь мой друган из римлян, например… Ну, например, Фарис из Остии: «Ао, брателло, с кем это ты связался?.. Слышь, как там тебя, чухан ты этакий, ты что, неаполитанец?..» Рим – «черный» город, всегда был и будет… Социальные центры там взлетают на воздух… Оказывается, я его неправильно понял, потому что сам способен лишь на фигуральное отшельничество в миру, привычное одиночество среди тысячеликой и разноязычной толпы людей… Короткие ночные грозы над «Царством уверенности» из-за пертурбаций в небесах над Атлантикой… Прародина человечества… Скоро они услышали, что солдаты кричат «Море, море!» и зовут к себе остальных… Политический активизм и особенно экстремизм, его крайнее проявление, сродни религиозному сектантству и фанатизму… Тот же опиум для заблудших, отчаявшихся, дезориентированных душ, столь быстро попадающихся на любой крючок в этом мире отчуждения… Уклад тотального капитала… Сущность испарилась, осталась оболочка… Ангелы чистоты… Я понял, что анархия как отрицание власти и самоутверждение личной свободы, для себя и для других, была, есть и будет всегда, и живет она в недрах народной души… Наконец с одной вершины показалась синяя морская равнина, и все спрашивали друг друга: «Это ли „последнее” море?»… Я понял, что внутренняя, бесконечная свобода всегда жила в народе и ее эхо доносится до нас в свидетельствах о дионисийском безумстве и сатурналиях, о карнавалах Средневековья и Ренессанса, о неповторимой культуре понятий вселенской справедливости, царившей на улицах сотен городов… В котором каждый вечер плавится и тает золотое солнце… Потому Иисус сказал следовавшей за ним черни, маргиналам Римской империи: «Отдайте кесарю кесарево»… Объективно он уже мертв, несмотря на попытку омоложения… Советский народ в страданиях, как Христос, открыл перед человечеством путь надежды, но апостолам вновь не удалось донести завет до всей массы филистеров, прикормленных Мамоной, вцепившихся в яйца Атакующего быка с Уолл-стрит… Золотой телец из-под Синайской горы… Телепортация во времени… Коммунисты, как и христиане, останутся в этом мире на тысячи лет вперед… «Последнее море», где солнце ежедневно расплавляется и тает… Я добьюсь этого – простой, безыскусной жизни, чистой и сильной, как ровное прямое острие, в лоне народа и его вечных ценностей… Когда все достигли вершины, они бросились обнимать друг друга, стратегов и лохагов, проливая слезы…
Альберт был рад наконец-то пройтись по родному району, несмотря на все произошедшие здесь изменения и осознанное намерение держаться подальше от этих мест во имя собственного выживания. Призраки прошлого разбегались прочь и прятались по подворотням. Через подземный переход он вышел на противоположную сторону улицы, где над невысокими монолитными сталинками высилась громада нового здания из стекла и бетона. На первом этаже, среди бутиков с модными брендами, располагался теперь и «Бургер Кинг», куда он, собственно, и направлялся, чтобы перекусить. Проходя к прилавку, он отметил про себя изящную фигуру девушки в белой футболке и золотой сетчатой шали, повязанной поверх потертых джинсов, стоявшей к нему спиной у автомата с прохладительными напитками. Взяв свой заказ, он остановился было посреди зала, ища глазами свободное место, и тут вновь увидел ее. Тогда
