Физической близости у нас не было, к ней я не стремилась. По многим мелочам я уверена, что ему не безразлична и некоторое время по моём отходе он ещё будет вспоминать меня. Вот сейчас, когда пишу тебе, я почти не сомневаюсь, что моё чувство уходит. И только можно радоваться этому, к чему мне такие страдания, зачем, чтобы тянулось то, что не может дать нужного мне ответа, и всё же мне так грустно, я опустошена. Нелегко, родная моя, всё это даётся — вместо «расцвета» я состарилась (что почти безразлично сейчас), сколько ночей без сна провела из-за этого. Как у одержимой, мысли несутся всё к одному и тому же. У нас заранее было условленно 2 встречи — вчерашняя и ещё 11-го — он должен меня встретить у дверей метод, комнаты, где будет моя лекция. И сейчас я спокойна к возможности его неприхода. Но что покажет 11-е число — неизвестно? Нелепо, что нельзя ручаться в этом за себя. Оканчиваю. Знаешь, детонька, я довольна, что ты не едешь. А мне всё же прийдётся выехать или 13-го или 19-го. Ехать очень не хочу. Чувствую себя неплохо, только страшно устала.
Если не буду писать неск. дней, ты не волнуйся, моя голубка, просто не хочется писать. Пусть пройдёт эта моя печаль…
11/IV. 12 ч. ночи.
Голубка моя, мне немного неудобно так навязчиво писать всё о том же. Ты мне прости, родная, думаю всё об одном. Я так долго молчала, а заговорив, не могу вовремя, с чувством меры, остановиться. Неск. дней была уверена, что излечиваюсь. Сегодня виделась — как было условленно, он меня ждал у ворот метод, кабинета. Вначале я была госпожой положения и он это сразу почувствовал, но к концу я «подгадила» и сказала много ненужного, нагрубила. До сих пор стоят передо мной его удивлённые глаза. Так и расстались. А вечер был замечательный; стало наконец тепло — сама природа веселила, утешала. Сейчас очень жалею, что «сорвалась», не выдержала своего тона — он был совсем удачен. И опять нет покоя. Кажется мне, если б не расстались так, то была бы спокойней. Да, ты права, пожалуй, — у меня нет настоящей любви, но всё же это чувство до того мучительно, что я одержима и полна только им. Я опять плачу. Измучена всем этим, чёрт знает как. Нервы превращены в гнилые ниточки. И всё же найду силы, чтобы уйти от него. А вот удастся ли вытравить его из своего нутра — не знаю? Как это ужасно, когда стареющая женщина отдаётся целиком во власть своих чувств. Никому кроме тебя об этом не могу сказать. Вера, конечно, догадывается.
И во всём у меня крайности: несколько дней я уже начинала верить, что смогу быть спокойной, не думать о нём — появилась страшная пустота, безразличие. И откуда это налетело на меня?! Ведь сколько лет была спокойна, невозмутима.
Чувство «приличия» заставляет меня прекратить мою вымученную болтовню. Беру себя в руки — дальше об этом не надо писать, что-то не успокаивает сегодня меня беседа с тобой.
Я очень довольна, что натолкнула тебя на Гайдна, также прекрасен и Гендель (оратории его приводят меня в экстаз).
Да, ещё вернусь к тому же… Идочка, конечно, ни о чём не может догадаться. В те периоды, когда она не грубит, — мы с ней друзья.
Завтра выходной — поэтому я разрешаю себе удовольствие сидеть допоздна. Вокруг тихо, все спят…
12/IV. Наверное, и ты сейчас слушаешь Бетховенский концерт, транслируемый из залы Московской консерватории. 9-я симфония, — сейчас уже передают 3-ю часть, наиболее дорогую, близкую.
Сегодня я спокойней, гораздо спокойней. Отрезвевшими глазами огляделась вокруг и осознала многое. Много думала о тебе. Вспоминала с благодарностью. Упуская этот нехороший период нашей жизни, — ты мне дала очень много (может, и сама не ведая этого). Если у тебя не было ко мне «слепого чувства», то от твоего разума я почерпнула немало и это оставило неизгладимый след.
Домашними заботами, как кормилец семьи, я вытесню из себя А.И., — их хватает…
Спокойной ночи, родная. Болит голова, свои мысли я выражаю сегодня нескладно.
Горячо обнимаю тебя, моя любимая Кисанька.
Да, твоё предпоследнее письмо было «выдавленным» — я это почувствовала без твоего констатирования. Поэтому когда не хочешь писать, не затрудняй себя. Но длительные перерывы не делай — они всегда, всегда волнуют.
14/IV.
Ещё не отправила ранее написанного. Поджидала — а может быть, удастся окончательно излечить себя. Скажу правду, вчера под вечер я была около места его работы с намерением вызвать его, извиниться за проявленную грубость. У самых дверей мне удалось совладать с собой и, круто повернув, я поплелась домой. О настроении и состоянии моём нечего говорить. Действую и поступаю, как сомнамбула, и ей-богу, мне приходит в голову — да не гипноз ли это? Да что же такое, наконец, со мной? Если это безумие будет продолжаться, чем же оно окончится? Я заполнена только этим. Знаешь, дорогая, скажу тебе больше. Вчера и сегодня у меня идёт ревизия, необходимо сосредоточиться, есть осложнения, а я же могу в самые неподходящие моменты отрешиться от всех и погрузиться в своё. И сегодня, оставив ревиз. комиссию, я побежала к телефону, позвонила ему. Ответы неутешительны — он или делает вид или в самом деле обижен. Временами ненавижу его — и всё же неотразимо влечёт.
Только если б меня насильно оттянули бы от него, только тогда я бы не делала безрассудств, таких вот нелепых, смешных, о кот. пишу тебе. Ведь был же момент, когда я уже не сомневалась, что я освобождаюсь.
Голубка моя, здесь дело не только в моём самолюбии, очевидно, это болезненное проявление — результат моего одиночества. Где же взять силы? Ты меня не утешай, родная. Я в твоих последних письмах почувствовала, что ты сама в нехорошем состоянии и тебе не до этого. Поэтому не надо вымучивать из себя того, что не идёт. Пиши, пожалуйста, пиши о себе.
Было бы хорошо, если б я смогла бы выехать из Киева. Я всё надеюсь, что вот завтра проснусь и обрету силу воли, чтобы по крайней мере не напоминать ему о себе. Пока ничего другого не хочу.
Горячо тебя обнимаю, нежно целую. Мура.
[Начало письма отсутствует, листок сильно попорчен. Некоторые слова приходится восстанавливать по смыслу фразы.]
[…] без меня не будет усидчиво заниматься. Ах, какая она лентяйка.
Миленькая моя, ты ошибаешься, несмотря на свою одержимость, очень хотелось бы попасть в Москву. Просто мечтала об этом. Остановило, главн. образом соображения денежного характера и домашние хлопоты. А не будь этого — в майские дни я непременно приехала бы.
10/V. Оказывается не так легко достать жел-дор. билет. Может быть, ещё и не поеду. Поэтому очень и очень тебя прошу не забывать меня письмами. Родненькая моя, я всё ещё страдаю, но что мне с собой делать? Всю силу своей страстности я вложила в это чувство. И теперь так горько расплачиваюсь за свою необузданность. В этой необузданности скрывается не моральная распущенность, нет, [конеч]но, а потребность. Никогда не думала, что это так серьёзно отразится на мне. […] хорошо уж [то], что я не встречаюсь и лишена, своим письмом, такой возможности.
Я, очевидно, надоела тебе, всё об одном и том же? Я хотела только сказать тебе, что не вижусь с ним, а вышло так растянуто. Ты пойми и извини меня, голубка.
В мире совершается что-то небывалое, мерзкое. Где конец этому? Сегодня радио принесло нам потрясающие известия.
Очень благодарна за деньги, они пришли в весьма «подходящий» момент. Но они мне неприятны. Тебе они также нужны, Кисанька.
С дороги, если поеду, буду писать тебе. Нужны ли тебе мои письма? Или ты в том состоянии, что тебе всё безразлично. На […] ответ постараюсь не обидеться.
11/V.
Кисанька моя дорогая, что же ты забываешь меня? Так редко ты мне раньше не писала. Не знаю чем пояснить? Прежде всего тем, что тебе нехорошо, и это меня волнует. На вопросы моего последнего письма, пожалуйста, дай ответы. [Непонятно, что за вопросы. Здесь отсутствует пачка писем — до середины августа. Может быть, из-за того, что Ксеня жила не в Москве, а где-то в другом месте (м.б. в Алма-Ате?). Из этой пачки два майских письма сохранились, по-видимому, случайно.]
Слушаю оперу «Иван Сусанин» с участием приехавшей в Киев Барсовой. Так и не удалось мне побывать на этой опере. За всю зиму я никуда не могла попасть.
Всё же дней на 5 выеду из Киева, буду в Виннице. Но даже на такой короткий срок оставлять своих — значит ухудшить их жизнь. Идочка очень исхудала, она меня беспокоит, у неё появился вечерами озноб. Лёгкие у неё затемнены, и меня начинает пугать её состояние. Нет возможности обеспечить её всем необходимым. И от своего, и от всего происходящего в мире — разрывается душа.
Поступаешь ли ты на работу? Если не приступишь, приезжай в Киев. Мне ты так нужна. Кажется, не видела тебя с год. Я бы хотела, чтобы ты сейчас почувствовала нежность, переполнявшую меня к тебе. Сегодняшней бессонной ночью, чтобы отвлечь от ненужных мыслей и желая доставить себе приятное, я вспоминала подробности наших первых дней в Мисхоре, вылавливала в памяти все детали их. Интересно, вспоминаешь ли ты когда-ниб. то время, именно в этом отношении? Кто бы мог предполагать, что одно-два случайно сказанных мной слова (по необъяснимой прихоти) так скажутся на моей жизни?! Нет, это всё же прекрасное качество — так неожиданно проникаться интересом к людям и целиком захватываться ими. Но вспоминая увлечение А.И., я умолкаю… и вяну. Голубка моя, не забывай и пиши мне.
