В тот миг я увидела странную процессию.
Пока он разглядывал окна нашего дома и гадал, где находятся другие члены семьи и хромает ли по-прежнему мой отец, я увидела останки зверей и женщин, которые покидали дом мистера Гарви и устремлялись дальше. А он следил за моей сестрой и вспоминал простыни, натянутые на каркас брачного шатра. В тот день, глядя прямо в глаза моему отцу, он запросто произнёс мое имя. Ага, ведь была еще собака, которая, что ни день, завывала у его дома, но эта пустолайка наверняка сдохла.
Линдси пошевелилась за оконным стеклом, и я увидела, что он не сводит с нее глаз. Она встала и повернулась спиной, направляясь в глубь комнаты, к книжному стеллажу. Протянула руку, сняла с полки еще одну книгу. Потом вернулась к своему рабочему месту, и взгляд мистера Гарви задержался на ее лице, но тут в зеркале заднего вида показалась черно-белая патрульная машина, которая медленно приближалась сзади.
Надежды оторваться уже не было. Тогда, устроившись поудобнее, он приготовился в последний раз надеть маску, десятилетиями скрывавшую его от служителей закона, — маску добропорядочного гражданина, которого можно жалеть или презирать, но нельзя ни в чем обвинить. Патрульный офицер притормозил; вереница женщин скользнула в фургон; кошки свернулись на полу.
— Сбились с дороги? — спросил молодой полицейский, приблизившись к оранжевому фургону.
— Я здесь когда-то жил, — ответил мистер Гарви.
Обалдеть. Это была чистая правда.
— К нам поступил вызов. Сказали: подозрительная машина.
— Вижу, кукурузное поле нынче застраивается, — сказал мистер Гарви.
А я знала, что все частички моего тела, которые он унес с собой, могли в этот момент устремиться вниз и по отдельности рухнуть к нему в фургон.
— Здесь будет новый школьный корпус.
— То-то я и смотрю: район теперь выглядит побогаче, — с грустью промолвил мистер Гарви.
— Думаю, вам лучше продолжить движение, — сказал полицейский.
Ему было неловко разглядывать рыжую колымагу, но на всякий случай, как я успела заметить, он черкнул у себя в блокноте ее номер.
— Сожалею, если я кого-то напугал.
В своем деле мистер Гарви был настоящим профи, но в тот миг мне уже было на него плевать. Чем дальше он уезжал, тем пристальнее я смотрела на Линдси, которая читала учебники и впитывала факты — такая умница, такая невредимая. В «Тэмпле» она решила учиться на психотерапевта. А я размышляла о том, какая причудливая смесь осталась висеть в воздухе: газон перед нашим домом, дневной свет, мучимая тошнотой соседка, полицейский. Не это ли счастливое стечение обстоятельств уберегло сегодня мою сестру? Каждый день — знак вопроса.
Рут так и не призналась Рэю, что же с ней произошло. Она решила для начала занести это в дневник. Когда они переходили дорогу, возвращаясь к машине, Рэй заметил, что огромный вал, куда свозили землю после рытья котлованов под новые строения, зарос кустарником, испещренным фиолетовыми звездочками.
— Это барвинок, — определил Рэй. — Надо собрать для мамы букет.
— Валяй! Можешь не торопиться, — сказала Рут.
Рэй нырнул в невысокие заросли, которые начинались прямо за водительской дверцей, и стал карабкаться по цветущему склону, а Рут осталась у машины. Сейчас Рэй не думал обо мне. Он думал об улыбке своей матери. Верный способ заставить ее улыбаться — это привезти ей букет полевых цветов, хотя бы таких, как эти, которые можно засушить: сначала она расправит каждый лепесток, а потом уложит цветы между черно-белыми страницами словарей и справочников. Рэй добрался до самой вершины вала и решил обследовать противоположный склон.
Как только он исчез из виду, у меня по спине пробежал холодок. Рядом со мной хрипло и глухо залаял Холидей, и тут я поняла: если он так надрывается, то это не по Линдси. Между тем мистер Гарви, добравшись до заставы Илз-Ррд, увидел свалку и оранжевые стойки ограждения, точь-в-точь под цвет его колымаги. Там он в свое время избавился от одного трупа. Ему вспомнился матушкин янтарный кулон: когда она сунула это украшение ему в руки, оно было еще теплым.
Рут привиделся фургон, а за окном — женщины в окровавленных лохмотьях. Ее неудержимо потянуло на дорогу. Напротив того места, которое стало мне могилой, мимо нее прогрохотал мистер Гарви. Но Рут видела только этих женщин. Потом — темнота.
В этот миг я упала на Землю.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
Рут упала на дорогу. Это я сама видела. Мистер Гарви, никем не замеченный, никем не любимый, никому не нужный, унесся прочь — это я пропустила.
Потеряв равновесие, я стала обреченно клониться вбок. Вывалилась через открытую дверцу своего наблюдательного пункта, понеслась по траве и пересекла дальнюю границу той небесной сферы, где обитала все эти годы.
В воздухе, прямо надо мной, колоколом зазвенел голос Рэя:
— Рут, что с тобой?
Подбежав, он схватил ее за плечи.
— Рут! Рут! — кричал он. — Что случилось?
А я была в ее глазах и смотрела вверх. Спину терзало грубое дорожное покрытие, под одеждой ныли кровавые ссадины. Все ощущения стали моими — тепло солнечных лучей, запах асфальта; вот только увидеть Рут я не могла.
У нее клокотало в груди, сводило живот, но легкие еще втягивали воздух. Вдруг по телу прошла судорога. По ее телу. Сверху нависало лицо Рэя: веки подрагивали, а глаза без всякой надежды обшаривали пустынную дорогу, где неоткуда было ждать помощи. Он не заметил ту машину. Пробиваясь сквозь кустарник, он радостно сжимал в руке букетик полевых цветов, собранных ДЛЯ матери, — и тут увидел Рут, распростертую на асфальте.
Рут билась под своей оболочкой, ища выход. Она боролась за то, чтобы вырваться оттуда навсегда, но я, вселившись в нее, не отпускала. Хотела ее удержать, молила о невозможном, а она вырывалась. Никакая сила не смогла бы ее остановить, прервать ее полет. Сколько раз я смотрела на нее с неба, а теперь видела только смутное пятно рядом с собой. Неистовство и гнев поднимали ее в вышину.
— Рут, — повторял Рэй, — ты меня слышишь?
Перед тем как у нее вырвался последний вздох, с которым угас свет дня и мир утратил рассудок, я увидела серые глаза Рэя Сингха, смуглую кожу и губы, которые однажды поцеловала. А потом, точно рука, выдернутая из беспощадного захвата, Рут промелькнула мимо него.
Рэй звал меня взглядом. Утратив желание наблюдать со стороны, я преисполнилась другим, мучительным желанием. Снова ходить по Земле. Не смотреть сверху, а просто быть — упоительный дар! — подле него.
Где-то в синем-синем Межграничье мы с Рут уже повстречались: когда я падала на Землю, она пролетала мимо. Но это была не призрачная тень человеческой фигуры. Это была молодая особа, себе на уме, для которой не писаны никакие правила.
Я проникла в ее оболочку.
С небес меня кто-то звал. Оказалось, это Фрэнни. Она бежала к башне, выкрикивая мое имя. Холидей захлебывался оглушительным лаем. Потом вдруг и Фрэнни, и Холидей исчезли; наступила тишина. Какой-то груз придавил меня к земле; в моей руке была чья-то ладонь. В ушах, как в бездонном океане, тонуло все, что я знала: голоса, лица, события. Впервые с момента смерти я разомкнула веки. На меня смотрели серые глаза. Я так и застыла, когда до меня дошло, что за тяжесть давила сверху: это была тяжесть человеческого тела.
Я попыталась заговорить.
— Тихо, — предостерег меня Рэй. — Как ты?
Умерла, хотела сказать я. Но у кого повернется язык сказать: «Я умерла, а теперь оживаю»?
Рэй стоял на коленях. На асфальте и у меня на груди пестрели полевые цветы, собранные для Руаны. Несколько лепестков яркими каплями упали на темную одежду Рэя. Потом он наклонился и прижал ухо к моей грудной клетке. Нащупал у меня на запястье пульс.
— У тебя был обморок? — спросил он, убедившись, что сердце бьется.
Я кивнула. Мне было ясно, что такая милость пребудет со мной на Земле не вечно, что желание Рут окажется мимолетным.
— Все пройдет, — выдохнула я, но так слабо и так далеко, что Рэй не услышал. Тогда я изо всех сил постаралась широко раскрыть глаза и поймать его взгляд. Какая-то сила поднимала меня с асфальта. Я подумала, что уплываю к себе на небеса, но оказалось, это была попытка встать на ноги.
— Рут, — позвал Рэй, — не двигайся, ты очень слаба. Давай-ка я тебя донесу до машины.
Моя улыбка полыхнула тысячеваттной вспышкой:
— Я могу идти.
Не сводя с меня глаз, Рэй медленно отпустил мой локоть, но по-прежнему держал за руку. Он помог мне подняться, и цветы посыпались на дорогу. На небесах женщины бросали к ногам розовые лепестки при виде Рут Коннорс.
Его прекрасное лицо тронула изумленная улыбка.
— Жива, — сказал он, осторожно приблизив ко мне лицо, чтобы проверить зрачки.
Я ощущала вес телесной оболочки Рут, ее роскошные груди и пышные бедра, но знала, что на мне лежит невероятная ответственность. Моя душа вернулась на Землю. Прилетела с неба в самоволку — и получила такой подарок. Усилием воли я заставила себя выпрямиться.
