значит?
— Не знаю, голубчик Вадик, не знаю. Так нарисовалось. Тогда, кстати, после полудюжины шампанского. Ночью вдруг встал и малевал до рассвета. С тех пор отделываю. Как, а?
— Здорово! Хотя, конечно, и непонятно.
— Экий ты зануда. Неужели важно, что это значит. Даже мне это неинтересно. Важно ощущение. Есть?
— Есть!
Оба задумчиво смотрели на картину.
— А кстати, — сказал Женя, — ты помнишь, я тебе гадал на картах весной, нагадал, что уйдешь ты от Крошкина. Там что-то дальше было, что-то интересное. Не помнишь?
Вадим не успел ответить. Раздался стук в дверь.
3
Это был Саркисов. Он угрюмо сунул руку поочередно Орешкину и Лютикову, прошел в комнату, сел на стул. Женя мигом ополоснул пиалу, налил чаю, придвинул шефу. Тот взял, сделал несколько глотков, кинул в рот несколько изюминок. Жуя, мрачно разглядывал картину, оставленную Женей на стене. Перевел взгляд на Орешкина, потом обратно на картину, вгляделся внимательней, усмехнулся. Снова нахмурился.
— Что происходит, Женя? Я хочу, чтобы вы мне объяснили. Вы обещали мне программу на ЭВМ.
— Вот она, — движением фокусника Женя выхватил из кипы на другом углу стола тонкую папку, протянул.
Шеф взял, раскрыл, посмотрел. Прокашлялся.
— Так. Странно, почему мне об этом никто ничего не сообщил? Я сижу, волнуюсь…
— Сообщать вам о таких вещах не входит в мои обязанности. Я исполнитель. Я обещал, я сделал. У вас есть заместитель.
— Что тут у вас происходит? Эдик дрожит губой и не желает говорить о том, что тут делаете вы и… ваша группа. — Он покосился на Вадима. — Не хватало, чтобы еще и вы тут перегрызлись.
— У нас работа еще не закончена. Но если хотите, доложим, что получается.
— Докладывайте.
— Сейчас или к Эдику пойдем? — В невинно растопыренных глазах Жени мелькнула издевка.
— Сейчас, — буркнул шеф.
— Вадик, доложишь? Должен подчеркнуть, Валерий Леонтьевич, наш новый сотрудник проявил дьявольскую работоспособность. Это поистине оригинальный, новый результат.
Вадим начал рассказывать. На этот раз он говорил очень обстоятельно, начав с самых азов. Саркисов схватывал туго, но, похоже, стеснялся переспрашивать. В нескольких местах Вадим повторил, разжевал сам, заметив вдруг эту, уже виденную им прежде, растерянность в глазах шефа. Наконец, шеф начал реагировать. Вставлять:
— Конечно.
— Так и должно быть.
— Странно…
— Вот как!
Под конец Вадим приберег три диаграммы, приготовленные им накануне, специально для шефа. Одна из них отражала распределение по типам сильнейших землетрясений Ганчского полигона. Вторая — землетрясений всей Памиро-Тянь-Шанской горной страны. Третья — сильнейших землетрясений мира. Бросалось в глаза совершенно очевидное сходство, почти идентичность всех трех диаграмм — и это при том, что разные районы мира давали великое разнообразие этих «сейсмотектонических образов».
— Я думаю, Валерий Леонтьевич, — закончил Вадим свое сообщение, — что нам здесь дьявольски повезло. Гистограммы показывают, что Ганч максимально подобен по своей геодинамике всему Памиро-Тянь-Шаню, а тот, в свою очередь, всей тектоносфере Земли. Нет больше на Земле такого места, которое бы в такой степени можно было бы считать моделью тектоносферы в целом. Эти гистограммы доказывают наши право и обязанность на нашем материале решать геопроблемы самого крупного, мирового масштаба.
И замолчал. Женя из-за спины Саркисова молча показал большой палец. Шеф безмолвствовал, глядя на разложенные диаграммы. Он даже поворошил их. Руки его заметно дрожали. Лицо разгладилось, но в глаза симбионтам он по-прежнему упорно не смотрел. Вдруг он встал и заторопился:
— Так, я понял, чем вы тут занимались. Благодарю вас.
И вышел вон.
Вадим обалдело глядел на Лютикова. Тот торжествующе улыбался.
— Все о’кей. Это у него стиль такой. Никогда в глаза не похвалит.
— Ты думаешь, ему понравилось?
— Не то слово. Он счастлив. Большим человеческим счастьем, как пишут в газетах. Сейчас пить-гулять захочет. Подождем.
Они снова принялись пить чай, оживленно припоминая и толкуя реакцию шефа. Саркисов постучал в дверь через полчаса, поманил Лютикова пальцем. Женя прошаркал своими шлепанцами, о чем-то вполголоса переговорил, вернулся.
— Все точно. Извиняется, что не может у себя принять, у него не прибрано и холодно. Через час он придет сюда с американцем и без Эдика! Я пойду на склад — мне выдадут все — и все за счет шефа. Предупреди Свету. Нужно что-нибудь приготовить. Только не рыбное — шеф терпеть не может рыбы, никакой.
Шеф с американцем, тридцатилетним примерно, черноглазым парнем опоздали минут на пятнадцать. На плите готовился, распространяя вкусный запах, плов по-таджикски.
Шеф был необычайно любезен, даже галантен. Сначала провел американца на кухню, где хлопотала Светлана, они еще раз, уже неофициально, познакомились, потом гости вошли в комнату Жени.
— Доктор Боднар. Доктор Лютиков. Доктор Орешкин.
— Питер.
— Вадим.
— Женя.
На столе зеленым стеклом сияла батарея бутылок «Тырнова», отдельно и торжественно блистала «Столичная» в экспортном исполнении. Шеф угощал.
4
На другой день гуляли у Эдика. Шеф приказал всем мириться, Женя разрешил Вадиму доложить все Эдику («Теперь не украдет»). Реакция Эдика была бурной. Вадима кинулся обнимать. Поздравил:
— Первый раз вижу что-то путное по механизмам. Выход на прогноз… В перспективе это две кандидатские, а может, и докторская.
В этот день угощал он, но Женя был с ним холоден и высокомерен, чего Эдик, казалось, не замечал. Во время пиршества, на этот раз в расширенном составе, с участием завхоза Жилина и парторга Шестопала, Женя шепнул Вадиму, что он добился от шефа для них троих — его самого, Светы и Вадима — почти неограниченной свободы передвижения.
— Хотим, в Москве живем, хотим — нет. На Новый год — в Москву!
Вадиму надоело дожидаться, пока Женя раскачается, и он отстукал на машинке текст предварительного сообщения для «Геофизического вестника» за тремя подписями. Отдал Жене, который сказал, что все это — сыро и не геофизично, но он «пройдется», добавит физики, математики и ретроспективного взгляда, чтобы ясно было, что это новое слово, черт возьми! Но сделает это он там, в Москве.
— В Москве и доложимся на каком-нибудь приличном семинаре, не с этими же пневыми о таком деле говорить.
Скребанула Вадима одна деталька, но он постарался заставить себя забыть о ней. Текст статьи, которую он печатал прямо из головы на электрической машинке, он увидел в папке Саркисова. Но скребануло не это.
Эдик, подписывая ему командировку в Москву, вдруг сказал:
— Что ж, Вадик, на лаврах почил?
— Как так?
— Уж не смог сам статью написать. Правда, у Жени, конечно, опыта больше. Неплохо получилось.
Вадим вытаращил глаза. Эдик глядел невинно.
— Хорошо он сказал: Орешкин вкалывает, а я статьи пишу.
— Кому сказал?
— Нам. Мне и Саркисову. Вчера.
Вадим промолчал и пошел к выходу из кабинета, чувствуя на спине взгляд Эдика. Довольно скоро Вадим успокоил себя тем, что,
