Полёт оказался возмутительно коротким.
— Может быть, стоит ещё немного покружить? Облететь дворец, здания Департаментов, — неуверенно предложила я, когда наш транспорт сел. — Мне кажется, мы прибыли слишком рано.
— Ты просто читаешь мои мысли, — рассмеялся в ответ Одержимый. — Искусительница, — добавил вкрадчиво, опять завладевая моими губами. Короткий жадный поцелуй, и опять — жаркий шёпот возле уха. — С другой стороны, зачем куда-то лететь? Можно просто не выходить из аэролёта. Я всю дорогу думаю о том, что просто целовать тебя мне мало, и что здесь вполне достаточно места…
— Опаздывать на такие мероприятия нехорошо, — тут же пошла на попятный я, перебив не успевшего закончить мысль мужчину. Нарушать правила я была согласна, но всё-таки в аэролёте возле Императорского дворца… это было слишком.
Он опять тихо засмеялся, но настаивать не стал. Выбрался наружу сам, помог выбраться мне, оправил сбившийся воротник пальто и, предложив мне локоть, тихо резюмировал.
— Предлагаю вернуться к этому разговору на обратном пути. Тогда нам уже точно не надо будет спешить.
Это замечание я предпочла не комментировать, сделав вид, что не услышала. Ещё не хватало мучительно краснеть весь вечер, вспоминая его намёки! Тем более, и без них у меня, кажется, хватит поводов для смущения, особенно если Одержимый того пожелает.
Во дворце царило оживление. Не знаю, как я это почувствовала, просто войдя в один из бесчисленных холлов огромного строения; здесь было безлюдно, только единственный лакей встретил нас и забрал верхнюю одежду. Но, в пику предыдущему визиту, казалось, что где-то совсем рядом, буквально за стеной, кипит жизнь.
Задать Ветрову вопрос о масштабах мероприятия я не догадалась, — как-то не до того было, — новостями и прессой после возвращения от варов не интересовалась принципиально (это тоже было обязательной частью отдыха), поэтому сейчас следовало ожидать сюрприза. Впрочем, я предполагала, что сегодняшний бал будет гораздо более пышным, чем предыдущий. В конце концов, в прошлый раз это была просто вечеринка для друзей перед ответственной поездкой, а сегодня — торжество победы. Пусть в масштабах космоса небольшой и на первый взгляд довольно незначительной, но именно из таких побед складывался успех всего существования Империи. И это если не вспоминать, что цесаревич лично был заинтересован в успехе, и именно его инициативой была эта миссия.
По дороге я опять отметила ту лёгкость и уверенность, с которой Одержимый ориентировался в бесконечных лабиринтах дворца. Мы неторопливо шли, по дороге размеренно беседуя о какой-то малозначительной ерунде, и почти никого не встречали. Несколько раз попадались охранники, здоровавшиеся с моим спутником по уставу, кто-то из обслуги. Один раз попался незнакомый мужчина в штатском, с которым Ветров поздоровался, как со старым знакомым, но меня представлять не стал, и вообще поспешил поскорее расстаться с этим типом.
— Кто это был? — полюбопытствовала я.
— Это? Один из тех, кто руководит местной охраной. Он из Департамента Внутренней Безопасности, — пояснил Ветров.
— А почему ты так быстро от него сбежал? У меня сложилось впечатление, что вы неплохо знакомы.
— Вот поэтому и сбежал. Поверь мне, общение с Измайловым тебе бы не понравилось.
— Знакомая фамилия, — задумчиво протянула я, напрягая память. — Погоди! Лев Анатольевич Измайлов, его ещё Львом-Людоедом зовут; это был он? — я подняла удивлённый взгляд на своего спутника. — А откуда ты его знаешь?
— Доводилось пересекаться по службе, — уклончиво ответил Одержимый. — Мне кажется, или тебя не впечатлила встреча с ним? — с усмешкой уточнил он, а я в ответ пожала плечами.
— Я никогда не встречалась с ним лично и не так много о нём знаю. В основном, непроверенные слухи. По первому впечатлению производит вполне положительное впечатление.
— Ты не перестаёшь меня удивлять, — заметил ротмистр. — Обычно все отмечают холодный пронзительный взгляд и мёртвую усмешку.
— Более пронзительный взгляд, чем у Одержимых, сложно себе представить, — насмешливо заметила я. — А в остальном… Он кажется умным, сдержанным, серьёзным человеком, не склонным к пустословию и не чуждым понятиям «чести» и «благородства». Мне кажется, это важные достоинства, особенно — для человека, занимающегося подобной деятельностью. А это его прозвище мне всегда казалось глупым. И вообще, не мне тебе рассказывать, что у страха глаза велики.
— Ну, не скажи, в некоторой степени его так прозвали за дело. Не видела ты, что с людьми бывает после его допросов. И это при том, что он не применяет никаких калечащих методов и почти не пользуется техническими средствами, просто разговаривает, — со смешком заметил Ветров. Мне почудилось, или в его голосе проскользнуло нечто, похожее на зависть? Или, по меньшей мере, на искреннее восхищение.
— Моего отца тоже прозвали Кровавым за дело, но чудовищем он от этого не стал, — возразила я, пожав плечами.
— Кхм. Да, действительно, об этом я не подумал. Всё никак не получается связать тебя с Чаловым. Представляю, что бы он мне сказал за порчу единственной дочери! — улыбнулся мужчина.
— В свете всей предыстории, как ни стыдно мне это признать, он бы сказал тебе «спасибо», — улыбнулась я в ответ. — Во всяком случае, Савельев явно склоняется именно к этому варианту; он тебе об этом не говорил?
— Нет, мы с ним… о другом беседовали, — отмахнулся ротмистр. — А вообще да, забавное получается стечение обстоятельств. Кто бы мог подумать тридцать лет назад, что мы с ним так породнимся. Жалко, нет возможности услышать его собственное мнение на сей счёт, — хмыкнул он.
— Жалко, — эхом откликнулась я, и на некоторое время мы замолчали.
Отца не любили многие. Особенно — иностранные дипломаты и искренне презираемые мной местные либералы. Его осуждали, клеймили страшными клеймами, и «Кровавый Генерал» — было ещё самым мягким.
Порой в человеческой истории наступают моменты, когда для сохранения порядка необходимо кого-то умыть кровью. Так было, так есть и так будет, пока решительно всё человечество вдруг не повзрослеет в морально-историческом смысле. Такова несовершенная человеческая природа, что не всегда и не все понимают по-хорошему. Некоторые воспринимают терпение, мудрость и стремление найти компромисс как проявление слабости. И если в острые опасные моменты находится тот, кому хватает силы воли и личного мужества на решительные действия, порядок восстанавливается очень быстро, но весь «цивилизованный» мир начинает спускать на него собак. А если такого человека не находится, всё быстро летит в тартарары, весело подпрыгивая на ухабах.
